странные сны Вани из двадцатой квартиры

мне снова снилась сцена. меня непреодолимо к ней тянет, господи боже, когда же это прекратится, когда же я смогу спать спокойно? пустая сцена как аллегория моей жизни, как метафора на тех людей, которых я отчаянно любил. жизнь, прячущаяся за кулисами, вечный шорох пред-спектакльный, делящийся на тысячу спектров. темный занавес, пыльный, уставший от чужих глаз, стесняющийся самого себя, висит по бокам отсохшими косами старой девы. я перехожу на поэзию - сцена другого не принимает, прошу прощения за неудобства. но самое - этот пол, деревянный, поскрипывающий, который и "сон в летнюю ночь", и "вишневый сад", и "чайка" - все он сам, подыгрывает актерам, подталкивая их, где нужно, а где не нужно, вцепляющийся в лодыжки со всей силы. пошатнуться нельзя, только упасть - и то остаться стоять, упасть так, чтобы все еще с самого дальнего ряда было видно твое лицо. сцена - огромная, всеобъемлющая, стремящаяся занять все твои мысли и все триста шестьдесят градусов твоего взгляда, обращенного наружу. в любых театрах - центр, зацелованный ребенок, просящий внимания с каждым днем все больше. каждый твой вздох - все к ней, к ней, никогда у тебя не будет сил сопротивляться притяжению, никогда. сцена как магнитное поле Земли, рассматриваемое издалека или изнутри - неважно. люди, бегущие в театр, чтобы смотреть, но не играть - кто вы, люди? неужели вы не чувствуете того же, что я? неужели вы можете не задыхаясь смотреть на дерево пола, неужели вам больше по душе обитые красным мягкие кресла, стремящиеся квадратными носами к ней же, к сцене? неужели посреди спектакля (чужого спектакля) не хочется вам бежать по проходу и вскочить на сцену сразу, обеими ногами, и говорить близкое к произносимому? пред-осеннее настроение перед каждым выходом на сцену, перед любой премьерой - судорога, электрический разряд из-под этого света, устремленного к тебе, еще стоящему за кулисами. и каждое движение - острее, ощущения - на грани экстаза, падающее чувство отстраненности бытия и тебя, летящего где-то там, а тело твое - вот оно, и ты в каждом его движении, в каждом его вдохе-выдохе, бесконечное повторение поглощения кислорода и вывода углекислого газа. губы твои - губы всех людей, не успевших сказать, верхняя губа - повторения тех, кто не смог сказать последнее слово, нижняя - тех, кто не смог сказать и первого. глаза твои - глаза невидящих, левая ладонь - повторение образов первозданности, а правая ладонь - вымышленные движения умирающей бесконечности. и шквалом - грохот аплодисментов (свет все еще слепит глаза сквозь ресницы). твоя жизнь - в этой секунде, в повторении обезьяньих одобряющих ударов ладонь о ладонь, в вибрации зала, и от этого - тело вибрирует в такт. сцена как способ дойти до высшей точки удовольствия, не теряя девственность. сцепление руками и душами с каждым миллиметром пространства, и все, что за этой секундой - ничтожное отражение когда-то смоделированной в воспаленном мозгу реальности. а что ты такое, в конце-то концов? только скопление атомов углерода-водорода-кислорода с жалким добавлением азота-фосфора-серы. просто все эти атомы за какой-то надобностью сцепились в один комок, но теперь, стоя на сцене, ты расщепляешься на них и лепишься снова, как будто ты - тот самый Адам. сцена как единственное существующее в телесном мире божество. а после - усталое, больное реальностью тело собирается в кучу, какую-то на сегодня уже бесполезную и ненужную, но полную спокойствия, и бредет куда-то, ослепленное до внутри светом в глаза. какие-то беспорядочные фразы-разговоры как способ вернуться к обыденности. глоток воды - взгляд на пустую сцену - гулкий звук наполненности. сцена отдает себя в твои руки, она после спектакля как поле, с которого только что собрали урожай. но полнится знаниями и воспоминаниями каждый ее миллиметр. ты - тоже ее часть теперь. как в фильме "муха", ты расщепился на атомы, а собран обратно уже с атомами сцены. и ты - в ней. за что мне мучение видеть ее ночью и не иметь возможности прикоснуться к ней? видеть издалека, бродить вокруг, и - о боже! - касаться заветного пола подошвами потемневших бело-серых носков, ладонями (оставляет в тебе занозы каждое прикосновение). прикоснуться щекой, но лишь слегка, чтобы не потонуть. быть ее движением, ее неотъемлимой частью, ее невозможностью дышать. она вырывает мое сердце даже через материю сна, но я бы отдал два сердца (если б было столько) за возможность прикоснуться к ней в живую. кто там сказал, что хотел бы умереть на сцене? я понимаю. расщепиться на атомы и не дышать более. быть сценой, быть щепчущим звуком отодвигаемого занавеса. это - вдох. не должно быть сцен без занавеса. сцена без занавеса - как женщина без одежды. сцена должна быть ослепительна в те секундные часы, что открывается душа, целиком и полностью. а после - нужно закрыться. иначе сцена - оставленная в номере отеля шлюха, с утра обнаруживающая свою одинокую наготу. этой ночью мне снилась сцена и я на ней. у моих ладоней наконец-то (спустя столько лет) снова был ее запах, пропитанный чужими людьми и поэтому похожий на запах райского сада, из которого мы так быстро ушли. мои ноги наконец-то были уверены и тверды в своем назначении держать меня, и я почти летел (конечно же без крыльев, крылья - глупости для ангелов с фресок средневековья). сцена дышала морем и силуэтами гор за ним. и - загадка для самого меня - была мостом через это море на дивный сказочный остров, до которого я так и не дошел, но который очертаниями напоминал остров буян из пушкинской поэмы, каким я его себе представлял в шесть лет отроду. моя сцена - пахнущая моим первым поцелуем - отпускала меня с той счастливой полнотой осознанности счастья, которая бывает после первого показа хорошего спектакля. ее устраивало бытие напоминанием о людях и вещах. ее устраивало бытие оставленной с утра в отеле на смятой простыне. ее устраивало строить мне мост на загадочный остров (пусть следующим сном будет разгадка его тайны, пожалуйста), ее устраивало быть переходным звеном. поэтому - моя безумная любовь, поэтому - мои слабые веки, поэтому - мои влажные ресницы. поэтому - наполненность. и все потому же - перерождение. сцена как способ осознать жизнь. неустойчивое повторение предыдущих слов, написанных в начале дня, бесполезно, что таращить глаза в темноту зрительного зала. объем - внутри сцены, охватывающей, должно быть, весь земной шар и меня. ежели не имею возможности встать еще хотя бы раз (разве это много, хотя бы раз) на всезнающие доски - пусть мой сон повторится в снах других - тех, что могут еще много раз сливаться с ней в одно. сцена - божество моё, неизмеримо далекое - будь мной, будь во мне; и я буду в тех ладонях, что будут гладить тебя ласковыми прикосновениями и словами мертвых авторов. пусть этот мой сон будет посвящен моей первой сцене и моему первому поцелую - хотелось бы знать, на каком седьмом небе/седьмом дне этот свет. пусть прикосновения эти твоего шороха - прожигающие мне кожу - будут жить в ушных раковинах и на барабанной перепонке если не моих, то чьих-нибудь ушей. готовность вскочить на сцену обеими ногами да не пропадет у любящих тебя. бесконечность фраз - взгляд в себя с надеждой отыскать чужое небо деревянных досок - оторванность существования.