Призрак проститутки

Молодой месяц украдкой выглянул из-за туч, выливая свои блеклые, безжизненные лучи на местность. Свет поверхностно ложился на верхушки деревьев, не просачиваясь вглубь леса, серебром стелился на проезжую часть и ровной белой линией огибал столб мерцающего фонаря. Вскоре на дорогу излился ядовито-желтый свет, так выделяющийся на фоне ночного серебра. Следом из-за поворота показалась машина – источник желтизны. Автомобиль почти бесшумно прокатился по трассе, миновав фонарь. Тот, слабо мигнув еще пару раз своим молочным светом, погас. Водитель, чье запланированное свидание с Морфеем откладывалось, а зажатая меж указательным и средним пальцем сигарета догорала, прибавил скорость. Глаза сладко слипались, а светлые зрачки заметно помутнели. Из-за сонного состояния Николаю морочили голову довольно странные видения. Проезжая пустырь, он заметил белую сияющую фигуру лошади, мирно жующей траву, и от неожиданности резко свернул на право, едва не врезавшись в ограждение. Лошадь тотчас исчезла в сумраке. Уже позже, огибая небольшое пригородное озеро, в которое местный завод любил выливать свои отходы, он увидел в воде бултыхающуюся человеческую фигуру, после чего лишь прибавил газа.
 Но всё же Николай старался не обращать внимания на любых загадочных гостей, пожелавших посетить его именно этой ночью. Он лихорадочно прокручивая в голове путь домой, отгоняя воспоминания о насыщенном дне, полном зыбкой дрожи неутешительных событий. Машина продолжала бесшумно катиться по холодному асфальту, оставляя позади дорожный знак с названием города и сидящую у него большую черную химеру, которая проводила взглядом глаз-огоньков автомобиль и по-собачьи заскулила. Впереди вновь виднелся поворот. Машина резко развернулась, и лунный свет, который, похоже, стал еще ярче, ударил Николаю в лицо. Тот зажмурился. Несколько секунд спустя он приоткрыл глаза и увидел лежащую на дороге зебру — хвала небесам! — не настоящую. Город встретил его пешеходным переходом и первым за последние полчаса светофором. Горел красный свет. Плавно остановившись, Арловский достал очередную сигарету. С первым же глотком воздуха никотин пробрался в легкие, горьким кофе разливаясь внутри, и, казалось бы, усыпляя все больше. Пару вдохов спустя на светофоре загорелся зеленый, и Николай, прикусив фильтр сигареты зубами, продолжил путь.
 Теперь серебра вокруг стало меньше. Город словно нацепил на себя какую-то гламурную тряпку, заблистал огнями вывесок и ярко-желтым светом фонарей. Серебряный свет выбеливал и без того бледное от анемии лицо до невозможности, еще больше затемняя вечные синяки под глазами; желтый же, наоборот, придавал лицу жизни, легкий оттенок загара. Не предпочитавшему ярких цветов Николаю первый вариант был привычнее. Выкуренный до фильтра окурок сигареты полетел в окно. Некоторое время спустя Арловский добрался до центра города. Дух никотина ослабел, принеся ему обычно долгожданную, но сейчас такую неуместную иллюзию спокойствия. Опять клонило в сон. Дорога, как и ожидалось, не получала никакого внимания. Николай автоматически сворачивал куда нужно и останавливался перед светофорами. Мысли витали далеко от города: остались четкие следы недавних событий в душе и неприятный осадок где-то в районе легких. Он возвращался с похорон. Холодные потоки воздуха, до этого не дававшие окончательно провалиться в сон, утихли, когда машина остановилась в очередной раз. Впереди распласталась уже которая по счету зебра. На тротуаре около перехода неподвижно стояла девушка, даже не думая двигаться с места. Николай уронил смешок – что на этот раз? Одинокий призрак проститутки? Взгляд прошелся по бордовому платью с длинными рукавами и юбкой до колен, что было на девице, и в недоумении приподнял бровь – слишком скромный наряд для подобных. Или всего лишь маскировка от полиции (в центре города-то)? Да, ночная бабочка далеко улетела от публичного дома на окраине города. Ещё смешок. Обнаглев еще больше, Николай с силой нажал ладонью по клаксону, из-за чего машина просигналила прямо рядом с барышней. Встрепенувшись, она высунула острый кончик носа из колючего, словно плед, платка, покоившегося у нее на плечах. Взгляд зеленых глаз начал бродить по округе, пока не остановился у стоящей машины, из окна которой с наглой усмешкой выглядывал водитель.
 – Заснула, что ли? – безо всяких церемоний спросил тот, все еще слабо веря в подлинность своего глюка.
 Во взгляде девушки красовался некий испуг, и она еще несколько секунд просто таращилась на Николая, не проронив ни слова. 
 – Отвези меня домой, – нежным и холодным, словно осенний дождь, голосом произнесла девушка, превратив страх в глазах в полное бесстрастие.
 – С чего это вдруг? – без тени усмешки, с возмущением в голосе спросил Николай.
 – Отвези меня домой, – не меняя тон, вновь произнесла девушка, – я заплачу̀. – Меня не интересуют твои деньги, – отрезал он.
 – Тогда просто отвези меня домой, мне нужно успеть до рассвета… 
Арловский окинул девушку недовольным взглядом. Чем больше длилась ночь, тем наглее и страннее становились его галлюцинации… А галлюцинации ли это были? Обычное людское любопытство, смешанное с подобием отвращения и отголоском жуткого предчувствия, трепещущими внутри, не давало проигнорировать просьбу загадочной барышни, которая, вновь приняв позу одинокой статуи, неподвижно ожидала ответа, пустым взглядом смотря словно сквозь водителя. 
 На светофоре уже давно как загорелся зеленый. -- Николай сладко зевнул, смотря на плывущую впереди дорогу. Автомобиль покачивало, что создавало некий эффект колыбели, но, к удивлению самого парня, чем дольше он продолжал ехать, тем меньше ему хотелось спать. Вокруг похолодало еще больше, но из-за холода ли исчезла сонливость? Арловский направил на себя висящее наверху зеркало – усталость, бледность и синяки под глазами неизменно оставались при нем – а затем поправил его обратно, ловя в рамках зеркала пассажирку. Та сидела неподвижно, как и с первого момента пребывания в машине, отстранено наблюдая за плывущими пятнами пейзажа за окном. – А ты меня, небось, за неупокоенный дух принял, – неожиданно отозвалась пассажирка, скорее констатируя факт, нежели задавая вопрос. Николай в подозрении сузил глаза.
 – Скорее всего, за другую ночную живность, – копируя ее бесстрастие, ответил он. Затем хмыкнул и уточнил: – С крылышками такое.
 – Будь я твоей живностью «с крылышками», вряд ли бы летала в центре города вот так на виду, – ответила девушка. – От «Окраины» далековато.
 – Тебе лучше знать, – не удержался от колкости Николай.
 – Конечно, дорога к моему дому лежит через этот квартал, – невозмутимо ответила она.
 – Как далеко от города твой дом? – чувствуя нарастающее внутри раздражение, переспросил он.
 – Мы не минули и половины пути, – уклончиво ответила девушка.
 Эржбет Эдельштайн – именно так ее звали – продолжала сидеть неподвижно, с тоской смотря сквозь стекло окна. Арловский же с раздражением уставился на дорогу – посигналил на свою голову…
 Вновь вспомнив о пассажирке, он опять перевел взгляд на ее отражение в зеркале, с удивлением заметив одну деталь, ранее ускользавшую от него: девушка была беременна. Словно в подтверждение мыслей Николая, Эржбет приложила ладонь к животу. Арловский лишь прыснул – он ровным счетом не любил ни детей, ни беременных женщин.
 --
 Через полчаса, когда город и дорога, ведущая к дому Николая, были позади, впереди мелькнула заправка. Проезжая мимо нее и паба на противоположной стороне улицы, парень вновь нырнул в тьму ночи, где царствовал серебряный лунный свет. Чем дальше плыла дорога, тем менее ярким становился белый свет фонарей. Встречалось все больше погасших. На миг отвлекшись от едва различимой в сумерках дали, Николай вновь посмотрел перед собой. Взору открылся еще один темный силуэт, словно поджидающий посреди дороги, и Арловский резко свернул в сторону, абсолютно не задумываясь, галлюцинация это или нет. Машина качнулась, обернулась вокруг своей оси и прекратила движение. Автомобиль остановился поперек противоположный полосы, на асфальте остались следы шин. Силуэт отшатнулся, но остался стоять, и даже вышел на свет фар – это был действительно живой человек. Арловский почувствовал злость, узнав в этом силуэте своего пьяного безрассудного друга.
 – Гил, какого черта? – выскочил из машины Николай, громко хлопая дверцей и направляюсь к пошатывающемуся парню.
 – А по-моему, совсем не так друзей приветствуют, – выдавил Гилберт, когда Николай уже сжимал в кулаках воротник его рубашки.
 – А по-моему, друзья даже под зюзей не лезут под колеса, – просипел Арловский.
 – Ну а что мне оставалось делать? Фонари сдохли, на обочине ты бы не остановился, увидев меня… ты бы даже меня не увидел.
 – Интересно, как же заметил меня ты… – буркнул себе под нос Николай, направляясь обратно к машине и про себя отмечая, что Гилберт все-таки прав – если бы он останавливался у каждого силуэта, возможно, встретил бы еще много старых друзей… Байльшмидт сел на переднее сидение, попросив довести его домой. Арловский вскипел, но виду не подал и лишь завел двигатель. Гилберт откинул голову назад, краем глаза заметив, что заднее сидение не пустое. Выпрямившись, он обернулся, тщательно разглядывая «прелестную незнакомку». Та словно не заметила его взгляда.
 – Где ты такую подцепил? – на полтона ниже обычного просипел уголком рта Гилберт, очевидно думая, что незнакомка заснула. Услышав это, Эржбет встрепенулась и столкнулась с ним взглядом. Николай вмиг отвесил тому подзатыльник, тем самым прерывая их визуальный контакт и чуть не выводя машину на обочину. Когда дорога выровнялась, Эржбет вновь обратила взор в окно, а Николай и Гилберт сели прямо, первый все-таки ответил на заданный ранее вопрос:
 – Таксистом подрабатываю, если интересно.
 Ответ прозвучал натянуто спокойно, но тем не менее отбивал желание задавать еще какие-либо вопросы, поэтому Байльшмидт лишь шепотом произнес:
 – Понял, все, молчу, – и рукой изобразил застегивание губ на молнию. Еще раз взглянув на Эржбет через плечо, Гилберт откинулся на спинку сидения и вскоре провалился в пьяный сон. --
 Облегчением для Николая стал увиденный впереди дом. Значит, одним пассажиром в машине меньше. Благо, они с Гилбертом живут в одном конце города, а значит, разъезжать еще не долго. Давя на тормоз, Арловский краем глаза глянул на электронные часы в салоне, которые показывали уже три часа ночи. Он обернулся и посмотрел на заднее сидение, собираясь уже распрощаться, но никого там не обнаружил. Место было пустым. Глаза округлились в удивлении – примерно десять минут назад он смотрел на отражение в зеркальце, и Эржбет была еще там! К тому же, за эти десять минут машина не встретила ни одного светофора и ни разу не останавливалась…
 Николай присмотрелся – все-таки заднее сидение не пустовало. Он перегнулся через коробку передач и подобрал лежащую купюру. Внимание тут же пало на ее номинал… определенно, он был слишком большим, чтобы являться платой за проезд. Словно выждав удачный момент, проснулся Гилберт, что-то неразборчиво урча себе под нос.
 – А где… эта? – сонный взгляд пал сначала на Николая, потом на заднее сидение и обратно. И так несколько раз. Не дождавшись ответа, Гилберт задал еще один вопрос, смотря при этом на купюру: – она оставила?
 Николай кивнул.
 – Забыла или украл?
 – Плата за проезд, – нервно ухмыльнулся белорус.
 – Буржуйка, – протянул Гилберт, оглядывая дом за окном автомобиля. – Кстати, тут на первом этаже в окнах свет горит.
 Из-за полутемного силуэта пассажира выглядывал желтый квадрат света. – Сколько пальцев? – без объяснений спросил Николай, показывая два пальца.
 – Два… Но к чему это?
 – А теперь?
 – Три. Слушай, я уже давно протрезвел, можешь не пытаться.
 Не объясняя ничего, Николай выскочил из машины. Гилберт покинул салон следом. --
 – Думаешь, она уже дома? – спросил Гилберт, догоняя Николая, который был уже на полпути к входным дверям особняка. – Я пока не спешу ничего думать, – не оборачиваясь, ответил тот.
 – И что ты скажешь, когда позвонишь в дверь? – вновь задал вопрос Байльшмидт обгоняя и передразнивая на бегу: – я тут думал, что девушку подцепил, а в итоге она подцепила меня, а потом бац! — ни её, ни продолжения банкета, и это была ваша жена? Так? Арловский молча ускорил шаг и оставил Байльшмидта позади.
 Полнолуние освещало местность, покрывая загадочными синеватыми тенями деревья вокруг, плавно перерастающие в лес. Вздохнув, Николай постучал в массивную деревянную дверь. Первые несколько секунд стояла тишина, затем послышался стук приближающихся шагов. Около с виду роскошных имений не было никакой охраны и прочего персонала. Даже если тут и были какие-либо слуги или дворецкий, они уже наверняка спали, ибо дверь открыл хозяин дома собственной персоной.
 Человек внешне был типичным аристократом, каковых описывали в романах и рисовали в шаржах, разве что в современной одежде. И тем не менее какая-то остывшая печаль засела в глазах мужчины – печаль, заставлявшая откинуть любые предрассудки. – Кто вы? – не менее холодно, чем Эржбет, спросил аристократ. Друзья переглянулись. Заговорил Николай, тщательно подбирая слова:
 – Мы подвозили вашу жену к дому, но… не довезли. Она исчезла из салона и… мы бы хотели узнать, все ли в порядке… – Для любого постороннего из уст Николая звучала какая-то несуразица, но мужчина в дверном проеме лишь улыбнулся. Загадочно, печально, ностальгично, отводя взгляд в сторону.
 – Жена, говорите… – протянул он. – Моя жена умерла четыре года назад.
 Пауза. События лихорадочно прокручивались в голове Николая, и тот лишь спросил:
– Эржбет?
 Мужчина кивнул.
 Заметив непонимание на лицах обоих, плавно перерастающее в шок, аристократ лишь улыбнулся вновь:
 – Пройдемте. Затем он удалился вглубь дома, оставляя дверь открытой перед стоящими на пороге.
 --
 В доме царила тишина, нарушаемая лишь разговором трех человек. – Мое имя Родерих. Родерих Эдельштайн, – сказал аристократ, опускаясь в кресло и кивая гостям на диван напротив. – Ну-с, поведайте мне, как все было.
 Арловский присел на диван, на одном дыхании выложив все, что случилось за последние два часа. Гилберт, который большую половину приключения либо отсутствовал, либо проспал, тоже внимательно слушал.
 – Итак, вы подобрали ее у центральной больницы, – сказал Родерих, когда рассказ подошел к концу.
 – Да, именно, – подтвердил его слова Николай.
 – А ведь именно в палате этой больницы она когда-то умерла. Когда-то, когда-то… Говорю так, будто это было давно. А ведь всего четыре года назад. Тогда она прихворала, вроде не серьезно, но седьмой месяц беременности, риск, как-никак… В ту ночь на смене была молодая практикантка. Дальше – передозировки лекарством со всеми вытекающими. Мне сообщили не сразу – она потеряла сознание, не позвав никого на помощь. Умерла в одиночестве. И вот я увидел ее у себя дома, в больничной одежде. Будто бы увидел реального человека. Тряс ее за плечи, спрашивал, почему тут, почему не в больнице. А она улыбалась, смотрела прямо в глаза с ласковой насмешкой. А на утро все раскрылось. Потом антидепрессанты, психотерапевт. А затем… стало безразлично, вроде как год прошел, нужно жить дальше. А позже, в годовщину смерти, она пришла снова – и вновь ничего не говорила, смотрела, улыбалась. На вторую годовщину я видел ее лишь через окно собственной спальни – испугался, конечно, до рассвета в гостиной при включенном свете просидел. А в третий раз уже и не ложился, сидел на этом же месте и смотрел на нее, сидящую на лавочке у пруда во дворе. А когда решился выйти на встречу, то она уже исчезла. И вот сейчас… Наверное, и сейчас она где-то рядом.
 Вторая история прозвучала в абсолютном молчании. В тишине Николай отчетливо слышал, как сильно колотится его сердце. Слушатели уставились в одну точку на полу, не фокусируя взгляд, и лишь по окончанию истории словно пришли в себя. Прерывая неловкую паузу, мужчина оперся ладонями об колени и поднялся с кресла. Силуэт тенью прошелся возле окна, в котором уже светлела небесная скатерть.
 – Я приготовлю нам чаю, – сказал он, открывая дверцу подвесного шкафчика и доставая из него четыре фарфоровых чашки…