Алфавит Чезаре и Лукреции

(А)врора Лукреция стояла на пороге, облитая солнечным светом, словно сияющая изнутри — нежный ангел, спустившийся с небес... А ее новое платье сшили из настолько тонкого розового шелка, что он казался полупрозрачным, и под ним четко угадывались очертания ее гибкого, хрупкого, нежного тела. И потому вместо привычного «здравствуй, мой ангел» с уст Чезаре сорвалось чуть хриплое «С добрым утром, Аврора». Для него с ее приходом в комнате и вправду будто загорелась новая заря. (Б)елый Чезаре идет белый. На самом деле, Лукреция считает, что ему идет абсолютно любой: черный на Чезаре — это цвет угрозы; алый — дьявольский, в нем Чезаре больше похож на Мефистофеля, чем на князя церкви; синий — цвет аристократичности, пурпурный — царственности, а белый... белый — цвет свободы. В белом он бывает только дома, когда не надо никуда идти, ничего делать, ни о чем думать, никому угрожать. Когда можно валяться на траве, подставив лицо солнцу, и улыбаться. Белый — цвет свободы... Лукреция улыбается и крепко обнимает брата со спины. На бронзе его тела сияет нежная цепочка ее руки, белой, словно морская пена. (В)еер Пальцы крепко сжимаются на рукояти веера, нервно теребят шелковый шнур, увенчанный жемчужиной: я беспокоюсь, здесь что-то не так, будь осторожен! Легкий взмах полураскрытым веером в сторону Вителли: мне кажется, ему можно доверять... Непринужденное движение пушистого веера в тонкой руке сестры, лукавство, притаившееся в ямочках на щеках и вместе с тем просьба в голубизне глаз... и быстрый поцелуй, сорванный втайне — и у всех на виду. (Г)рудь Все знакомые Чезаре мужчины восхищаются роскошными бюстами, готовыми вывалиться из не менее шикарных декольте, а у Чезаре как каменный стоит при воспоминании об аккуратной, нежной, маленькой, увенчанной восхитительными остренькими сосками, груди его сестры. (Д)верь Они прижались лбами к одной и той же двери, охваченные одним и тем же горячечным жаром, тихо сходя с ума от одних и тех же болезненных, острых мыслей, умирая от одних и тех же желаний... но по разные стороны двери. (Е)вангелие Чезаре заложил между страниц ее евангелия розу и легкой рукой набросал на полях сердечко и «C + L» в нем; на протяжении всей литургии Лукреция не могла перестать улыбаться и с трудом сдерживалась, чтобы не запрыгать на одной ножке. (Ё)рзанье Никакой самоконтроль, никакие молитвы, никакие внутренние поводья не помогают Чезаре, когда Лукреция, не зная сама, какую реакцию может вызвать это простое действие, начинает ёрзать на его коленях. (Ж)ар Мягкие руки касаются его пылающего лба, и Чезаре издает тяжелый вздох облегчения, когда терзающая его лихорадка отступает прочь, испугавшись этих нежных рук. Неизменно осторожные, чуткие касания грубоватых пальцев — Лукреция тянется к ним слепо и жадно, зная, что они принесут облегчение, прогонят терзающий ее тело жар, как прогоняют реальных врагов. (З)олото Все золото мира можно отдать за то, чтобы лишь раз коснуться золота волос Лукреции. (И)гра Глаза Чезаре весело блестят. — Играем на поцелуи, милая сестренка: если я выигрываю — ты целуешь меня, если выигрываешь ты — я целую тебя, если ничья — мы целуем друг друга. Все просто. (Й)оль Сестрица прочитала о Йоле и захотела отпраздновать его вместо Рождества... Что ж, почему бы и не сделаться на одну ночь язычником — ради сестры-то? (К)ротость Лукреция своевольна до невозможности, надменна, упряма, невыносима, капризна и избалованна... Но рядом с братом делается покорнее шелка: все будет, как ты скажешь, только обнимай меня дальше, пожалуйста. Чезаре властен до невозможности, решителен, жесток, порой откровенно коварен и вероломен, об его кровавых расправах над врагами ходят легенды — но рядом с сестрой он делается кротким, словно овечка: все будет, как ты скажешь, только улыбайся мне и дальше, мой ангел. (Л)укреция Лукреция — это как миндаль или грецкий орех, хрустнувший на зубах, чтобы затем по языку потекла тягучая, сладкая карамель. Чезаре шепчет ее имя раз за разом, нежит звуки на языке, словно наслаждаясь изысканным лакомством. (М)олитва «Пусть он вернется домой, прошу тебя, господи, мне не нужно ничего больше, только пусть он вернется домой, пусть вернется, без него все здесь серо и пусто, пусть вернется, он не может умереть, пусть вернется, я не смогу без него дышать, пусть вернется, пусть он вернется, ко мне вернется, господи!..» Ее сердце рвется из груди, а молитва отчаянна и горька настолько, что девушка сама захлебывается собственными словами и без сил обмякает на холодном мраморе пола в зыбком полуобмороке. А где-то далеко в Романье Чезаре Борджиа без сил вваливается в шатер. Весь в крови и ранах, с мутью в голове, помятый, с воющими от боли мышцами — но живой, хотя по всем правилам должен был сегодня умереть. (Н)агие Без платья, без сутаны, доспехов или камзола, даже без нательных крестов — они просто мужчина и женщина, сплетающиеся в объятиях, любящие слишком сильно, чтобы помнить об условностях. (О)азис Объятия друг друга для них — как оазис в огромном опасном мире. Руки смыкаются тесным кольцом, и они забывают, что вне их существует что-то еще. Порой всем необходимы несколько минут отдыха, и для Чезаре нет отдыха слаще, чем замереть, уткнувшись лицом в волосы сестры, ощущая ее нежность, хрупкость и податливость; для Лукреции нет ничего лучше, чем забраться ему на грудь и слушать, как ровно бьется его сильное сердце. (П)росьбы Для Чезаре Борджиа не существует законов. Если это не просьбы его сестры. (Р)озы Чезаре подарил ей огромный букет роз и пообещал покончить с Романьей прежде, чем последняя из них увянет. Выйдя навстречу вернувшемуся брату, Лукреция протянула ему почти до конца увядший цветок и шепнула: «Последняя... Я умерла бы, если бы с нее сорвался последний лепесток. Ведь ты всегда выполняешь обещания». (С)ердце — Я бы вырезал сердце не только Джованни Сфорца, любовь моя, я охотно принес бы тебе на блюдечке свое собственное, вырезанное моей же рукой — достаточно лишь твоего слова. (Т)ень — Если ты умрешь — от меня останется только тень, — шепчет Лукреция, цепляясь за плечи брата. — Ты — мое солнце, — отвечает тот тихо и серьезно. — А я — порожденная тобой тень. Солнце может существовать без тени, но если солнце погаснет — не будет и теней. (У)лыбка За улыбку Лукреции Чезаре не пожалел бы жизни, но Лукреция щедро дарит ему свои улыбки просто так. (Ф)онари Однажды Лукреция обмолвилась, что ей нравятся венецианские фонари. Не спрашивайте, как Чезаре умудрился достать их спустя три часа после этого заявления, серьезно, не спрашивайте, это бесполезно. Но оно того стоило. Что угодно стоит того, если на тебя смотрят такими глазами. (Х)олод Чезаре всегда горячий, какой бы холод ни царил вокруг, но если его нет рядом — все тепло земли он забирает с собой, и Лукреция мерзнет, в какое бы количество одеял ни куталась. (Ц)ель У Чезаре есть цели. Сделать Италию сильной объединенной страной, с которой будет вынужден считаться весь мир. И с ними, Борджиа, тоже. Защитить интересы папского престола, вернуть ему то, что его по праву. Отец уже добился власти — Чезаре же хочет ее удержать и развить то, что уже имеется. И еще — чтобы ни одна мразь не посмела косо посмотреть на его сестру. Никогда. (Ч)асть «Он — часть меня, — думает Лукреция, с нежностью отводя темный локон со скулы брата, — моя лучшая часть. Сильнее меня, умнее, решительнее, жестче...» «Она — часть меня, — думает Чезаре, мягко сжимая ее ладонь, — моя лучшая часть. Намного добрее меня, невиннее, чище... Все по-настоящему хорошее, что только во мне есть — это она. Моя Лукреция». (Ш)аль Тонкая кружевная шаль защищает Эцию от холода чисто символически: по-настоящему защищают ее горячие, ласковые руки брата, крепко стиснутые на ее плечах. (Щ)енок «Сопливый щенок, — брезгливо думает Чезаре, измеряя Альфонсо Арагорнского тяжелым взглядом. Безвольный мягкий рот, оленьи глазки, лицо круглое и мягкое, как у ребенка, хоть и украшено щетиной. Чезаре брезгливо морщится. Никогда прежде он не обнаруживал в себе такой непримиримой злобы к мальчишкам, не испытавшим настоящих опасностей, но сейчас... — Этот щенок, конечно, будет слюнявить ей руки, но защитить не сумеет даже от мухи». Ъ (Свободная тема) Чезаре никогда не думал, что останется в памяти поколений как некто великий. Зато так искренне полагала Лукреция. Ы (Свободная тема) Чем нежнее, мягче и целомудреннее Чезаре целует ее в лоб при встрече на глазах у семьи — тем жестче, отчаяннее и яростнее он будет вдалбливаться в ее тело ночью, стискивая в объятиях так, что невозможно станет дышать, и обжигая безумием в зеленых глазах. Ь (Свободная тема) «Уважаемый мэтр, я понимаю, что от моей сестры крайне трудно оторвать взгляд, но если она хотя бы единым словом обмолвится мне о неподобающем поведении с вашей стороны, я расплавлю все деньги, что заплатил вам — тридцать тысяч дукатов, если не ошибаюсь? — и искупаю вас в золотой реке». (Э)хо Сквозь канонаду и грохот битвы Чезаре слышится эхо, доносящее до него голос сестры, нежный, просящей его прийти, и он до боли стискивает ладонями голову, умоляя себя не срываться. Где-то в Риме Лукреция бессильно прижимается лбом к оконной раме и закрывает глаза. И зачем только звала, дуреха?.. Ведь не услышит же. (Ю)ность Сколько бы грехов ни было на их совести — они все еще очень молоды, и ничего им так не хочется, как жить — всем смертям назло. (Я)зык Язык венецианского сплетника, аккуратно завернутый в шелк, почернел и скукожился, как осенний лист. — Он не станет больше досаждать тебе, любовь моя, — мягко сказал Чезаре, касаясь губами ее виска. Лукреция знала, что эта спокойная нежность в его устах опаснее самой бешеной злобы в чужих.