face the truth

Вытерпеть можно было многое, а потому и нужно перестать накручивать себя по любому поводу и без. Пора начать смотреть правде в глаза. У правды глаза серого неба, которое затянули дождевые тучи. Тусклые, померкнувшие, словно неживые. У правды тонкие губы, задранный кверху кончик носа, каштановые волосы. А родной язык — русский. Никакого акцента. Холодный, северный взгляд. Глаза у лжи красивые. Карие, выразительные, одним словом, живые. В них пляшут черти. У лжи мягкие губы, смуглая кожа, а еще татуировка на шее. Сова, крыльями обнимающая нежную кожу, которую так и хотелось отметить ярким засосом. Не просто украшение — метка. У лжи родной язык португальский, он будет погорячее, помягче. Не такой скучный. Твердая «р» и мягкая «л», и, слыша свое имя, Илья наслаждается. Ложь хотелось целовать пылко, надрывно и очень агрессивно. Илье хочется присвоить Порчи себе, чтобы только он раскатывал по языку его имя. Дарио. Он хочет, чтобы Порчи гладил его по волосам, целовал, когда вздумается, и за приставания в людных местах Илья даже ругался бы с невиданной любовью: он бы прощал все. Мамай хотел бы, чтобы португалец был только с ним. Никаких телок. Только общие знакомые. Но, увы, или, к счастью, Илья не может ограничить Вийеру. В конце-то концов Порчи — не его собственность, и Илья не может принимать за него никаких решений, а уж тем более не имеет права запрещать общаться с определенными людьми. Мамай не может заставить общительного экстраверта, эдакого рубаху-парня, сузить свой круг общения. Формулировка тут должна быть другой: Илья, даже если бы захотел, не смог бы никогда в жизни сделать Вийеру исключительно своим. Порчи никогда не был и не будет домашним мальчиком-зайчиком, который ждет с работы своего «папочку», желая быть только с ним. Илья каждый раз психует: даже если они будут единственными людьми на всей планете, Порчи найдет общий язык с животными, может, с насекомыми или с растениями. Если случится апокалипсис, и никого и ничего живого на Земле не останется кроме них, Порчи найдет способ коммуникаций с инопланетянами, он сделает все, чтобы не ограничиваться одним лишь человеком. Одним лишь Ильей. Взрослый мужчина ведет себя, как ревнивый глупый подросток. Мамай лайкает каждый пост, каждую фотографию, просматривает все комментарии, ретвиты и только порой пишет что-то в ответ сам. Он желает, чтобы о его ревности знали, но в то же время боится этой неминуемой катастрофы. Сердце каждый раз сильно сжимается, как только он видит очередную пассию Порчи. Когда с вечеринки тот уходит с очередной телкой, Илья выжидает десять минут, делает вид, что ему кто-то звонит, нервно отвечает на выдуманные реплики, а после, прощаясь, уходит из клуба/зала/чьей-то квартиры. Он не выдерживает, хотя должен. Каждый раз хочется со всем этим покончить. Хочется бросить свою правду, хочется избавиться от ее взгляда любящих серых глаз, хочется выставить ее с вещами из квартиры. Илья думает о себе: если Порчи не примет его чувства, что тогда он будет делать? Кто будет его обнимать, холить, лелеять, выслушивать, успокаивать? Кому он будет мотать нервы? Кто будет его прощать, что бы он ни сделал? С ней его удерживает бесперспективность и обреченность его отношений с португальцем. Тот, наверняка, такой же неспокойный, у него взрывной характер, южный темперамент, и они не выдержат друг друга. Просто мысли не дают спать ночами. Мамай сдается. Он берет телефон, отправляет в директ Вийере ненавистную фотографию, кусая свою ладонь от переполняющей сердце ревности. «Why the fuck youʼre with her and not with me?» Пальцы быстро стирают написанное. Илья бьет себя по щеке. «Sheʼs fucking hot bro» Ему никогда не быть на ее месте.