***
Всегда и во всем я хотела стать похожей на нее. И так же часто задумывалась о том, сколь странно поклоняться собственной матери, когда видела, как одноклассники относятся к своим родителям. А мама не придавала значения тому, как бережно я хранила вещи, касающиеся ее славы: вырезки из газет с серо-белыми колдографиями, статьи о ней, появляющиеся на страницах всех магических изданий раз в год — второго мая* (день Битвы за Хогвартс во время Второй Магической войны). Я возвела собственное святилище — храм Гермионы Грейнджер—Уизли, в котором стала его главным настоятелем. Мама относилась к своей известности просто. Появляясь там, где ее узнавали, а проще говоря, повсюду, она будто и не замечала взглядов, устремленных на нее. Но если кто-то осмеливался подойти и заговорить с ней — отвечала коротко и строго: «Дела давно минувших дней. Это не интересно», — вот стандартный набор ее фраз в ответ на вопросы любопытных. Пребывая не в настроении, она лишь бросала: «Это не мои секреты. Запишитесь на прием к Министру Магии. Думаю, он с удовольствием расскажет вам о победе над Волан-де-Мортом». Да, с годами Гермиона Уизли приобрела несвойственный ей ранее сарказм, умение лгать в угоду своим планам и абсолютную убежденность в незыблемости своих взглядов. А я по-прежнему хотела пройти свой путь в ее туфлях.* (Устойчивое выражение в англ. языке: «Walking in my shoes». Означает буквально то же самое, что в русском языке высказывание: «Попробуй побывать в моей шкуре»). И копирование ее поведения, взглядов и всего того, что делало меня похожей на нее, жило во мне с детства. Между факультетом Когтевран, куда меня изначально попыталась запихнуть Распределяющая Шляпа, и Гриффиндором, я выбрала красно-золотой цвет. Еще до школы я изучила добрую половину книг в семейной библиотеке и теперь с аппетитом принялась за поглощение знаний из Хогвартсовских фолиантов. В какой-то момент мне стало казаться, что я приближаюсь к цели, но только до того времени, когда все мальчики и девочки вдруг резко повзрослели. Я вернулась с летних каникул и заметила, что здорово вытянулась по сравнению с остальными. Под скромной школьной формой хорошо угадывалась грудь, а мальчишки стали восторженно свистеть, когда я проходила мимо. Это мешало. Казалось неправильным и не вписывалось в планы. Юбки стали длиннее, волосы аккуратно убраны в тугой узел на затылке. Толстая оправа немодных очков, широкие складки мантии. И… Тот же результат. Словно помешавшиеся ребята повсюду. Наверное, дело не в волосах и не в фигуре, возможно — это взгляд, рыжая вспышка волос… верно, это просто тембр голоса. Против природы не попрешь. Но я продолжала равняться на свой идеал — слишком велика цена потраченного времени, а планка задралась на необозримую высоту. Мать снова повысили на службе: и теперь в своем отделе она первый, после Министра Магии, чародей. Я копировала ее манеру ходить и разговаривать, а когда в свите моих поклонников появилось равнодушно-презрительное лицо Скорпиуса Малфоя, я знала, что с этим делать: — Убирайся отсюда, мерзкий хорек, — кажется, так мама называла его отца. Дни шли сплошной незаметной чередой, окрашенной в цвета времен года. Менялся пейзаж за окном, доносились крики с поля во время квиддичных тренировок. Признаться, мне казалось интересным поноситься на метле за квоффлом или даже стать ловцом, но мама не одобряла этого. Когда я задала вопрос о том, могу ли вступить в школьную команду, миссис Уизли сморщилась так, будто съела лимон вместе с кожурой, и сказала: — Если ты хочешь делать карьеру в политике, сосредоточься-ка лучше на маггловедении. Полеты на метле под дождем не способствуют развитию интеллекта. И я старалась, как могла. Юбки все длиннее, учебники все толще, я сдавала выпускные экзамены и вскоре должна была покинуть школьные стены. Смешно и грустно: первая красавица школы Роза Уизли ни с кем не держалась за руку, не говоря уже о поцелуях. А ведь даже крошка Лили Поттер пришла на последний наш совместный праздник в Хогвартсе, и под локоть ее поддерживал мальчик. Мне вручали диплом, а у нее уже был парень. И пусть ее родители еще не знают, что нерешительно топчущийся рядом с ней брюнет — кавалер ее сердца, у Лили он есть — у меня нет… как и причины заводить его. Меня вызывают на импровизированную сцену за дипломом. Гордо вздернув подбородок, я иду по посыпанной белым песком дорожке, неловко увязая каблуками. Пока поднимаюсь на сцену, слышу громкие аплодисменты и вижу, как заря румянца ложится на щеки мамы — она горда за свою дочь. Так же счастлив отец. Директор школы, Минерва Макгонагалл, произносит хвалебную речь, в которой подчеркивает, что у меня высший балл по всем предметам, второй раз за всю историю школы. Первый аттестат, содержавший в себе оценки «превосходно с плюсом», принадлежал, конечно, Гермионе Грейнджер. Следом за мной вызывают Скорпиуса Малфоя. Всегда номер два. После меня. И я взглядом разыскиваю в толпе его родителей. Бледная, как домашняя крыса, женщина прячет лицо и плечи под большим кружевным зонтом. Ее кожа настолько прозрачна, что кажется, это яркое майское солнце способно прожечь ее насквозь, окажись она под его ласковыми лучами хоть на миг. Отец Скорпиуса статный. Мне неприятно признавать, но его можно назвать привлекательным. Мужественное лицо венчает острый, властный подбородок, драгоценными камнями сверкают холодные, серые глаза. Потомок Пожирателя Смерти. Я знаю точно. Дома об этом говорить не принято, но бывает мама и папа засиживаются на кухне за полночь, и тогда, под бокал скотча, у них развязывается язык. Кажется, отец Скорпиуса тоже носил Черную метку. Интересно посмотреть, осталась ли татуировка на его предплечье. Эта странная мысль праздно появляется в голове, и когда я понимаю, о ЧЕМ думаю, становится странно не по себе. Машинально продолжаю рассматривать мистера Малфоя, как вдруг наши взгляды сталкиваются. Чувствую, как румянец густо заливает щеки. Он тоже замечает это, и кривая ухмылка касается красиво очерченных губ. Младшего Малфоя тоже приветствуют аплодисментами, а Макгонагалл тепло улыбается, протягивая ему свиток аттестата. И я уверена, что мир катится к дракону под хвост. Мы разные. Не принявшие и не понявшие друг друга, но вынужденные улыбаться. Перед выпускным балом расчехлено прекрасное платье. Изумрудными волнами струится и убегает в пол тонкая ткань. Глубокое декольте, к которому я привыкала неделями стоя у зеркала и рассматривая собственное отражение. Красивая, чертовски привлекательная, в этот вечер одна. Все разбились на пары, и даже этот — из клана хорьков — танцует с низкорослой блондинкой с Когтеврана. Девица приятна на лицо, но чрезмерно проста. Неприятно, но мой единственный спутник на первом празднике взрослой жизни — бокал вина. Нужно просто вовремя уйти, и я тихо покидаю Хогвартс. Чемодан упакован заранее, и никто не заметит, если я исчезну чуть раньше остальных. За пределами школы можно трансгрессировать; я появляюсь у порога отчего дома еще до полуночи. Никто не ждет, ведь они уверены — малышка Роззи вернется только утром; по дому в подсвечниках разноцветные огоньки — у родителей романтический вечер. Слышу приглушенный мамин смех и густой бас отца. Я не должна им мешать. Сегодня тут меня никто не ждет. Снимаю туфли и, осторожно перешагивая выученные наизусть скрипучие ступени, поднимаюсь на второй этаж. Моя тихая гавань — материнская библиотека. Вдыхаю благословенный аромат книжной пыли полной грудью и, оставив чемодан у порога, вальсирую одна вдоль переполненных стеллажей с книгами. Вместо плеч кавалера под моими ладонями корешки фолиантов, а мое зеленое платье подметает деревянный пол — что ж, пусть будет так. Выбрав книгу под названием «Здравствуй, грусть»* (роман французской писательницы Ф.Саган (1935—2004 гг.), написанный в 1954 году.) , я открываю ее и, устроившись в кресле, пускаюсь в путешествие по строчкам красивого маггловского романа. Время будет течь незаметно… Скоро придет утро. Наверное, я прочитала уже добрую половину книги, когда вдруг, перевернув очередную страницу, удивляюсь: у самого корешка вижу аккуратно сложенный вчетверо пергамент. Пальцы, не дожидаясь пожелания мозга не лезть в чужие дела, уже разворачивают пожелтевшее письмо: «Грейнджер, здравствуй! Это письмо, надеюсь, последнее. Мы пытались расставаться не один раз, но снова возвращались друг к другу. Теперь пора поставить точку. Жена начала подозревать, что мои вечерние отлучки из дома не связаны с работой. И это лишь вопрос времени, когда она захочет посмотреть правде в глаза. Астории не составит труда проверить, бываю ли я в Министерстве, ведь отец ее служит в моем же отделе. Я не могу поставить свой брак под угрозу только ради секса с тобой, как бы хорош он ни был; на днях жена поделилась со мной новостью: она в положении, и волновать ее я не стану теперь ни за что на свете. Ты понимаешь, как важно появление наследника рода для меня и моей семьи. Только не говори мне вновь, что я свинья. Поверь, мне тоже горько. Я думаю о тебе чаще, чем хотелось бы, и это выходит за рамки обычного желания. Можешь считать это признанием в любви, Гермиона. Последним, перед прощанием. Д.М.» Я перечитываю текст раз за разом, не понимая… хотя, логическая машинка в моей голове уже дает ответ: Д.М. — это Драко Малфой. Тот самый мамин школьный враг… мистер Малфой с холодным надменным взглядом, который не прикоснулся бы к полукровке и в перчатках. Оказывается у мамы и Малфоя был роман. Но… Почему тогда, рискуя тем, что я могу найти письмо, она не уничтожила этот компрометирующий пергамент? «Можешь считать это признанием в любви»… А что если Малфой настолько дорог ей, что мама просто не решилась сжечь это послание? Все еще недоумевая, я аккуратно складываю пергамент и возвращаю на место, но тут же решительно выхватываю из книжной пасти вновь. Заклинанием я зажигаю еще пару свечей на столе и разворачиваю чистый лист. Пальцы разглаживают хрусткий пергамент в нерешительности, но принципиальность Розы Уизли берет верх. Выхватив перо из чернильницы, я дрожащей рукой тут же роняю кляксу и, не обращая на то внимания, начинаю писать. Строчка обгоняет строчку, дрожит в нерешительности почерк: «Здравствуйте, мистер Малфой! К Вам обращается Роза Уизли. Не торопитесь мять и выбрасывать мое письмо, потому что я намерена писать вновь и вновь до тех пор, пока Вы не окажете честь встретиться со мной. К Вам есть несколько вопросов, которые не терпится задать в самое ближайшее время. И на эти вопросы я рассчитываю получить самые полные ответы. Понимаю, что Вы человек занятой, при семье и должности, которыми дорожите. Поэтому убедительно прошу, для Вашего же блага, не отказывать мне во встрече. О времени молчу, оставляя право выбора за Вами. Жду ответа с нетерпением. Роза Уизли». Наша семейная сова уносит послание в ночь, и я провожаю ее взволнованным взглядом. Странным получается шаг во взрослую жизнь, а на сердце ледяным озером разливается тревога. Что-то теперь будет. И ночь не дает мне сна, каким бы уютным ни казалось библиотечное кресло. Как только я смежила веки — стук клюва в окно. Ответ? Так скоро? Мелкий, аккуратный почерк. Неужели его обладатель ни капли не волновался? Интересно, почему бессонница мучает и его? «Мисс Уизли, я желаю Вам доброго вечера и сгораю от любопытства, что взволновало столь юную особу настолько, чтобы посылать сов незнакомым мужчинам глубоко за полночь. Я не смею отказать Вам во встрече и намерен разобраться с интересующими Вас вопросами, как можно скорее. Завтра вечером, часов в семь. Я встречу вас в трактире на углу улиц N — и — M. Заинтригованный Драко Люциус Малфой». Между строк сквозит гордыня и сарказм, что ж, мистер Малфой, я собью с вас всю спесь.***
Он и не думал ожидать меня у входа, предпочтя теплый зал с натопленным камином, заливаемой дождем улице. Я встретила насмешку в глазах мужчины, когда промокшая насквозь, сложила бесполезный зонтик. Но лицо его оставалось серьезным, напряжение читалось в позе. Когда я воевала с намокшими рукавами плаща, он все же соизволил встать, подойти. Воспитание движет этим человеком, заставляя предложить помощь. Ловким движением мужчина освободил меня от промокшей тряпки и указал на столик, за которым сидел в ожидании моего прихода. Джентльмен во всем: он помог мне сесть, отодвинув стул, и тут же протянул темно-коричневую, с золочеными углами папку с меню. И так же, не задавая вопросов о цели нашей встречи, он занялся изучением ассортимента блюд. — Вы даже не поздоровались со мной, — чувствую нотку укора в своем обращении к Малфою. Серые глаза продолжали неторопливо следовать по строчкам, а голос равнодушно отвечал: — Я кивнул, когда Вы вошли. Его губы скрыты папкой, что мешало понять, шутит он или серьезен. Не найдя слов, я тоже углубилась в чтение. Вскоре заказ был сделан, и аппетит мистера Малфоя сильно удивил меня. Я бы на его месте не смогла проглотить и кусочка от волнения, не зная, что готовит мне встреча. Малфой же заказал салат, рыбное блюдо (рыбу, по его словам, кстати, здесь отлично готовили), вино и даже еще что-то. Передо мной появился лишь стакан воды. — Соблюдаете диету? — поинтересовался мужчина. — Уже поужинала, — соврала я. Негоже показывать волнение, ведь угрожать пришла я. Пока Малфой разливал вино по бокалам, он как бы невзначай спросил: — Мисс Уизли, полагаю, что мы встретились по делу. Я, конечно, не представляю, какие совместные дела могут возникнуть у нас с ВАМИ, но смею предупредить, что очень ограничен во времени. К тому же, то обстоятельство, что женатый мужчина появляется в ресторане со столь юной девой, может быть истолковано неправильно. Вот, верно, он — самый подходящий миг, и я решаюсь. Выдернув из сумочки копию пергамента (да, я предусмотрительна и осторожна), адресованного много лет назад моей матери, я сую его под нос Драко Малфою. Он читает первую строку и понимает ЧТО перед ним. Но к чести мужчины надо заметить, что рука его не дрогнула. Он аккуратно наполнил мой бокал, затем свой и так же бережно поставил бутылку на скатерть. Выпил. Залпом. До дна. Без тоста. Глаза сужены и направлены на меня, взгляд колюч, как суровый январский мороз. От него мурашки разбегаются в страхе, и отчего-то… становится жарко… Не могу дышать. — Чего хочешь, Уизли?! — с какой резкостью аристократы становятся способны на фамильярность. Молчу и понимаю, что у меня нет ответа, что нужно время. Но он не дает и мгновенья, повторяя вопрос, в котором больше шипящих согласных, чем нужно: — Что тебе от меня нужно, что хочеш-шь? Денег за с-свое молч-чание? — Нет-нет-нет, — дрожит голос, пальцы, и где-то внутри становится еще жарче. — А чего тебе еще от меня понадобилось, маленькая тварь? Откуда у тебя письмо? Ведь не Грейнджер же дала тебе его? — Мне нужна правда, — фальшивит голос, и за меня решает то, что лишь неуверенной искрой промелькнуло в подсознании, — я хочу правду… и тебя. В его глазах шторм в океане чувств: от злости до восторга меняется погода взгляда, будто услышал он теперь самую лучшую шутку столетия. Мужчина смеется, опрокинув в себя содержимое бокала, предназначавшегося мне. — Меня? Правду?.. Значит так… — и взгляд его изучающее цепляется за мое декольте, — правды ты не узнаешь, ведь ни я, ни твоя мать, сами в себе не разобрались. И в том, что между нами произошло. Было — прошло, вот и хорошо. На этом точка. Это был лучший секс в моей жизни, если тебе так уж нужна правда. И нужен ли тебе я? — он нахально продолжал рассматривать мою грудь, оставаясь при этом совершенно равнодушным, — ведь я очень сомневаюсь, что у нас с тобой может получиться так же. — А тебе не интересно, почему я хочу тебя? — этот глупый вопрос слетает с губ, и мужчина смеется вновь. — Если честно, мне наплевать, правда, чувства я испытываю весьма странные. Похоже, наверное, на то, что испытывают шлюхи, так ведь? Я не поняла тонкого сарказма, вложенного в эти слова, потому что с моим телом творилось что-то необъяснимое. Там, пониже живота, стало вдруг мокро, скользко и горячо. Тянущая боль даже приятна, и больше всего мне хотелось, чтобы сейчас он бросил эти разговоры, затащил бы меня в первый попавшийся гостиничный номер и ласкал до того состояния… впрочем, чем это должно закончиться, я представляла плохо, потому что знания мои на эту тему ограничивались лишь прочитанным в книгах. Драко все еще смотрел на меня. И я ощущала легкий стыд от того, что он делал это слишком открыто. Вот его взгляд скользит по волосам, останавливается на губах, и они ему нравятся — выдают чуть расширившиеся зрачки. — Ты красивая, — резюмирует холодный голос. И лед от его взгляда проникает внутрь, возбуждая еще сильнее, — но сегодня не получится. Я занят дома. В этот момент официант поставил перед Малфоем блюдо с горячим, но мужчина даже не поднял крышки. Пропал, видимо, аппетит. … — Встретимся завтра. Утром я забронирую номер в гостинице. Где и когда — сообщу совиной почтой. Жди. С этими словами он выбрался из-за стола и, оставив на нем несколько золотых, не прощаясь, не оборачиваясь, вышел вон.***
Я проклинала себя весь вечер и долго не могла уснуть. Утром меня разбудил стук в дверь, а за ней взволнованный голос матери: — Роззи, ты в порядке? Завтрак остывает, а мы с отцом устали тебя ждать. — Пять минут, мам, — кричу я и вскакиваю с постели. Ополоснув лицо холодной водой и накинув на плечи халат, я спускаюсь к родителям. Уже сидя за столом, я исподтишка наблюдаю за ними. Лицо мамы бледное, лишенное весенних красок молодости. Почти выцвели озорные веснушки, а на висках тишина седины. Все в ней спокойно, все решения приняты и где-то там внутри пережиты, забыты, похоронены. Я пытаюсь представить, как раньше, когда она была еще совсем юной, эти двое — Малфой и Грейнджер тайно встречались, предаваясь своей страсти, обманывая жен и мужей. Воображение рисовало мне браслеты бледных, длинных пальцев Драко на маминых запястьях, и его резкие, властные губы, ласкающие любовницу. Думала, что мне будет противно, но единственной мыслью, приходившей теперь на ум, было то, что, несмотря ни на что, Гермиона Грейнджер научилась отлично врать. Ее перфекта* (да, это авторское слово — производная от «перфект») теперь казалась не толще стекла и такой же прозрачной… по идеальному образу расползлись кракелюры трещин. — Чем займешься сегодня, Роззи? — вопрос от отца, который вообще редко подает голос. — У меня планы, — сухо отвечаю я, и тон подразумевает, что не следует рассчитывать на развернутые ответы. Я продолжаю заниматься самоедством весь день и не чувствую сил сосредоточиться на чем-то в ожидании совы. Но вот шуршание крыльев за открытым окном, а на лапке птицы только визитная карточка отеля, со странным названием «Май». «414», — аккуратно выведено пером с другой стороны бумажного прямоугольника. Маггловский квартал и рыжеволосая администратор за высокой деревянной стойкой. Девушка не удивляется моему приходу: — Здравствуйте, — дрожит мой голос, — мне нужны ключи от четыреста четырнадцатого номера. В синих глазах девушки читается интерес; передо мной на стойку ложатся ключи с деревянным брелком, на котором латунным блеском горит заветная цифра. — Президентский люкс — отличный выбор, — дежурит улыбка на губах девушки, — администрация гостиницы «Май» желает Вам приятного отдыха. Он не пожалел денег на лучший номер. Президентский люкс — так это называется у магглов. Интересно, он любит производить впечатление или искренне брезгует простыми вещами? В номере жарко пылает камин, на столике перед ним потеет во льду шампанское. Мокнет и моя спина — вижу огромную разобранную кровать под бордовым балдахином. Я затеяла дурную игру, но отступить невозможно, ибо больше всего на свете я теперь желала скорейшего прихода Драко Малфоя. Проходит всего несколько минут, и они кажутся мне огромным отрезком вечности, но, наконец, дверь отворяется, а на пороге он. Элегантный костюм и белоснежная рубашка с расстегнутыми верхними пуговицами. Этого достаточно, чтобы я шагнула ему навстречу… Я нахожу его губы. Острота с привкусом алкоголя. Чуть-чуть, возможно для смелости, но, быть может, я не настолько ему нравлюсь, чтобы оставаться трезвым. Мне безразлично, ведь к губам присоединяется в ласках умелый, ловкий язык, рядом с которым мое невежество выглядит еще более контрастным. Он отстраняется, и, судя по тому, что дыхание его спокойно, возбуждением со стороны мужчины даже не пахнет. — Девочка? Я киваю, роняя смущенный взгляд на пушистый ковер. — Зачем тогда тебе пачкаться в этом дерьме? — недоумение смешано с жалостью. — Я сама не понимаю. Не могу понять. Просто хочу. Тебя. И все. Щелкает заколка, и моя тщательно собранная прическа рассыпается по плечам простыми локонами. Пропустив их между пальцами, он вдыхает аромат. И вдруг, словно подавившись, отступает, буквально отпрыгивая назад. Мужчина кашляет: «Что это?» — Духи. В них шлейфы мяты, апельсина, сена. Он отворачивается и отходит к двери. Молча надевает плащ. — Что случилось? — отчаяние в голосе. — Сегодня ничего не будет. Я не смогу. Приходи… завтра… сюда же… НЕ сегодня. — В чем же дело? Драко?! — Да, и выброси к чертям этот парфюм. Тебе он не подходит.***
— У меня сегодня планы, — кричу я родителям из коридора, натягивая лаковые туфли на высоком каблуке. Мать успевает выбежать прежде, чем за мной захлопнулась бы дверь. — Роззи, с тобой все нормально? — и во взгляде что-то странное, незнакомое. Новая маска Гермионы Грейнджер.***
Весь день бездарно потрачен, и снова салон, парикмахер, чтобы потом Малфой одним движением разрушил все эти bouclettes* (локоны — фр). — Давайте добавим парфюм, — предлагает мастерица, довольная результатом. — Ни в коем случае, и так все прекрасно, — торопливо отвечаю я и, расплатившись, направляюсь в сторону гостиницы. На этот раз Драко не заставляет себя долго ждать. Внешний вид все так же безупречен. Встречаю его и понимаю, что в жизни мужчины происходит что-то помимо меня. Глубокая морщина на переносице порождает вопрос: — С тобой все в порядке? Он недоуменно смотрит на меня, но проходит к дивану и, расположившись в подушках, приказывает: — Распусти волосы, сними платье. Это стыдно, хотя больше всего на свете мне хотелось бы сейчас его пальцев на моем обнаженном теле. Я вынимаю шпильки и аккуратно кладу их на лакированный столик у камина. И звенят в тишине заколки, подобно мингунскому колоколу* (один из самых больших колоколов в мире). Пальцы, холодные и мокрые так неточны в движениях. Мне бывало легче сварить любое из самых сложных зелий на уроках Слизнорта, чем теперь справиться с боковой молнией на платье. — Жаль, я хотел оценить картину в целом, — раздался его голос, — подойди, я тебе помогу. Шаг, еще маленький шажок. Пленяют тяжелые наручники его пальцев — все, как рисовало мое воображение, и Драко рывком усаживает меня на колени. Движения мужчины точны: он ловко освобождает меня от лишней одежды, от белья, и легкими касаниями губ от последних воплей разума. Я не успеваю опомниться, как его руки уже ласкают мою грудь, теребя и пощипывая соски. Это немного болезненно, и он гасит неприятные ощущения теплым дыханием, касанием языка. — Сладкая малина, — улыбается он, — отличные сиськи, Уизли. Это так необычно. Он называет меня по фамилии и… мне нравится. — Ма-а-лфой, — тихий стон. Я пытаюсь забраться под хрусткий наст рубашки. Новая неловкость, и он, все еще посмеиваясь, оголяет свой торс. Для сорока с небольшим, мужчина в отличной форме. Никаких пошлых мышц, намекающих на посещение спортзала, но и лишнего жира в нем нет и грамма. В робком, дрожащем свете, исходившим от камина, лишь тени на лице, да немного серебра в волосах выдают истинный возраст мужчины. Мои пальцы прокладывают дорожки ото лба до затылка, чуть потягивая за волосы. И нравится едва касаться его рта губами, но у него другое мнение, и поцелуи жесткие, требовательные. Стон. Неужели это я способна издавать такие пошлые звуки? «Да!» — когда его пальцы соскальзывают в кружево трусиков. «О, ах, Драко, да-а-а», — шепчут губы, а он поглаживает меня внизу так мучительно медленно, что я вынуждена выгибаться и пытаться двигаться на его пальцах самостоятельно. Пока он истязает мое тело этими движениями, я расстегиваю брюки. Тонкая кожа под пальцами, я играю с ним так, как написано в книгах. И честное слово, я бы поласкала его там языком, но тогда придется убраться с его руки. А я не могу, слишком хорошо. Отлично. Стон. Снова мой. Не могу сдержать в себе переполняющего изнутри восторга. Еще один вдох и ощущаю, как его палец оказывается внутри. Немного больно, и он замирает, чувствуя это. Убирает руку. Рывком он оказывается сверху — я не могу вдохнуть, оказавшись зажатой между напряженным сильным телом и диваном. Он нажимает еще сильнее, и так хороша эта тяжесть — его горячее тело. Пытаюсь вернуться к его члену, но, ловким движением рук, он перехватывает мои кисти, и теперь они зажаты его стальной ладонью, где-то там, над головой. Чуть отдаляется, любуясь моей реакцией, и я вдыхаю, но не до конца… снова поцелуй, язык. Свободной рукой он до боли стискивает грудь, и это грань между адом и раем. Стон. Хорошо. Все лучше и лучше. Спускается вниз. Сильный удар по ягодице: «А-ах», — выдыхаю я в его губы. — Ты маленькая, хитрая дрянь, Уизли, — смеется он, и я чувствую, как упругая головка упирается мне в промежность. — Входи же, ну, — прошу я. Но он лишь улыбается, глядя в перекошенное от желания лицо, с удовольствием изучая черты, словно что-то отмечая для себя. Драко не торопится оказаться внутри, а дразнит, путешествуя по влажным складкам. И мне кажется, что все это внизу скоро превратится в горячий ручей, руслом которого стану я вся. Не сдержавшись. Стон. Глубокий, похожий больше на майский гром, чем на звук, который может издать юная дева. И он не железный, или мне просто хочется в это верить. Его губы — бледная линия горизонта перед закатом — вижу, что ему тоже хочется оказаться во мне. Да, он там. Совсем немного, и теперь чуть подается вперед, но мое тело тут же отзывается острой болью. Вскрикиваю, и что-то остается в груди. Ладонь на губах, на глазах моих слезы. Это больно. Это хорошо. Это желанно. Резкое движение — его член внутри полностью, а рука безвольно падает вниз. Тут же губы мои, расправившей крылья птицей, покидает крик боли. Боли, уносящей мою невинность безвозвратно, и я понимаю, что дальше все будет хорошо. — О, чееерт, как у тебя там узко, — шипит Драко. Неужели ему больно? — Мерлин, Уизли, да расслабься ты хоть немного, я не могу пошевелиться! Зарываю глаза, но там, в черноте закрытых век, лишь отчетливее проступает его образ. И тогда, стиснув зубы, чуть подаюсь бедрами вперед. Не знаю, сколько времени проходит перед тем, как кто-то из нас смог двигаться дальше. Боль немного отступила, и его медленные толчки внутри отзывались слабым эхом удовольствия. Кажется намного лучше, ведь теперь к его члену присоединились пальцы, вернувшиеся к ласкам. Темп его движений там не подчинялся логике. Сначала они становились безумно быстрыми, затем почти замирали. И снова мощные скорые толчки. Но Малфой определенно знал, что делает, потому что вскоре картинка перед моими глазами щедро разбавилась пятнами и искрами. К этому добавились все усиливающиеся и ускоряющиеся движения внутри. И я уже не могла понять, где член, а где пальцы — все внизу превратилось в сплошную пульсирующую лаву. И больше всего на свете теперь мне хотелось только одного: чтобы Драко не останавливался. Стон. Крик. И я почти успеваю прийти в себя и понять — Малфой оказался настолько хорош, что в первый же раз довел меня до точки. Он все еще продолжает, стремясь к своему финалу. Этот мужчина феерически прекрасен, когда движется так скоро, мощно. Я вижу игру мускулов на сильных руках, любуюсь прилипшими к высокому лбу светлыми прядями. Толчок, еще один, и он всем телом обрушивается на меня. Сколько времени проходит? Так и не могу понять. И не хочу. Ведь это, верно, самые счастливые минуты. Я слышу стук их каблуков в тиканье часов, все тише, тише — они удаляются куда-то ближе к воспоминаниям, чтобы никогда уже не вернуться. Долгий выдох и Драко покидает меня так, что сразу чувствую себя опустошенной и… несчастной. Ибо одного раза мало. Мне нужен весь этот мужчина. Навсегда. А он, все еще храня молчание, встает с дивана и натягивает болтающиеся у колен брюки. Я смотрела, как он аккуратно одевается, легко справляется с галстуком и поправляет прическу. В руках его нет дрожи, тогда как мое собственное тело вздрагивает, как от электрических разрядов. Он даже не смотрит в мою сторону, когда надевает ботинки, только слегка отодвигает мою ногу, мешающую ему занять угол дивана. — Драко?! Он завязывает шнурки и останавливает, наконец, на мне тяжелый взгляд. — Драко, я!.., — никакой уверенности, собственный голос унизительно дрожит. — Что? — ответ холодный, равнодушный. — Тебе не понравилось? Я снова оказываюсь зажатой между ним и диваном. Но он не ласкает, а смотрит в глаза, словно сократившееся расстояние сможет помочь найти ответ на его вопрос. Не находит и озвучивает: — Слушай, Уизли, — сталь ледяная, — ты, кажется, получила, что хотела, и я хотел бы сейчас уйти. Мои руки бесконтрольно ложатся на бледные щеки мужчины, а просьба — скулеж бездомной собаки в мороз: — Этого мало, я хочу… я хотела бы увидеть тебя еще раз. Таким же. Обнаженным, на мне. — Такое желание должно быть обоюдным, — безжалостно отвергает мою попытку он. — То есть ты не получил удовольствия? — Блядь, как я ненавижу эти женские разборки, — он откидывается на спинку дивана, и только теперь я понимаю, что все еще обнажена. Сажусь, поджав под себя ноги, и тяну толстый плед так, чтобы прикрыть грудь. Малфой о чем-то размышляет. Его молчание, кажется, затянулось навечно, но тут взгляд обращается ко мне, и он говорит медленно, уверенно, разделяя слова, делая ударения на каждом. — Скажем так: у тебя хорошее тело, ты стараешься и все делаешь правильно. Да, я кончил, но это не все. Не то, что мне нужно. — Дай мне время! Дай мне еще один шанс, объясни, что ты хочешь! — Этого не нарисуешь словами. Нужно чувствовать, Уизли. Драко все еще смотрел на меня и, наверное, я казалась столь жалкой, что на секунду что-то заискрило в холодных глазах: — Впрочем, хорошо, я не привык отказывать дамам, плюс мне нравится твоя настойчивость. Характер, Уизли, характер. Давай договоримся так: встречаться будем, когда я найду для тебя время. Раза два или три в неделю в течение месяца. Внутри меня все возликовало — он будет принадлежать мне, будет моим целый месяц, или даже… но следующая фраза возвращает меня к действительности: — Месяц. По истечении этого времени ты отдаешь мне пергамент и копии. И оставляешь меня в покое. По рукам? — А что, если тебе понравится встречаться со мной? — делаю робкую попытку уцепиться сразу. — По рукам? — не дрогнул его низкий голос. — Договорились, — и я нехотя вкладываю ладонь в его руку.***
Мне казалось, что все это будет легко, потому что судьба сама решила подтолкнуть нас друг к другу. Я получила должность в отделе, которым руководил Драко. И теперь наши встречи стали ежедневными. Я не понимала, что ему нравится, но отчаянно искала, и старалась одеваться по-разному, каждый день делать новую прическу, красить ногти, подбирать духи. Все бесполезно — в Министерстве он просто отличный начальник, требующий от меня исполнения служебных обязанностей. Да, и еще одна деталь — оказавшись с ним бок о бок, я сделала весьма неприятное открытие: не только я пыталась добиться внимания Драко. Его секретарша, несколько сотрудниц, вхожих в наш отдел, довольно открыто флиртовали с моим боссом, а он отвечал… Мать его, отвечал многозначительной улыбкой, кивком, запиской. И никого не смущало наличие миссис Малфой. В первый раз, после того памятного дня это случилось в обеденный перерыв. Я завозилась на месте и не успела выйти на улицу вместе с остальными сотрудниками. Все еще шурша пергаментами, я не заметила, как в кабинет вошел он. Опираясь плечом о дверной косяк, он рассматривал меня, когда я раскрасневшаяся и растрепанная убирала, упавшие на пол документы. Я не сразу поняла, что происходит, вот только когда его руки знакомым душащим кольцом легли мне на талию, и он прижал мои бедра к своим, я выдохнула: — О, Мерлин, Драко, ты? Тишину нарушает только произнесенное шепотом запирающее заклинание. Я кошусь на камин, и он, понимая, запечатывает и его. — Я думал, что ты гораздо развратнее, Уизли, — жарко шепчет он, согревая влажным теплом шею. — О, как я скучала. Его рука забирается под юбку, вторая высвобождает из декольте грудь. Не снимая одежды, он ласкает эти возбужденные острова. Снова слишком медленно, так, что я умоляю его двигаться сильнее. — Голодная маленькая шлюшка. — Хочу тебя, — крик безумства. И, скользя руками по гладкой ткани брюк, я тяну их вниз. — Не так скоро, Уизли, порвешь. Звон пряжки, и теперь я чувствую его возбужденного дружка в своей руке. Он замер и ждет, что я буду делать дальше и тогда решаюсь на невозможное. Я читала об этом в книге и, кажется, пришло время проверить это на практике… Резко развернувшись, я становлюсь перед ним на колени, так что его член прямо напротив моего лица. Мужчина лишь улыбается, понимая, что я задумала. Дальше только он, мой рот и тихие стоны. Драко такое нравится. Я понимаю, что делаю все хорошо, хотя это тяжело и больно — позволять ему забираться так глубоко. Но пальцы, сильно сжимающие затылок, и заставляющие двигаться все быстрее, пускать его еще глубже, своей дрожью говорили, что я на верном пути. Он не спешит достичь своего пика, потому что в какой-то момент вдруг отталкивает меня и резко ставит на ноги. Снова развернув к себе спиной, он шипит, склонившись над ухом: — Обопрись о стол и чуть раздвинь ноги. Я встала, как велел Драко — ладонь давит на поясницу, и он быстро оказывается внутри. Понимаю, что он торопится, ведь неизвестно, сколько времени уже прошло. Вбивается сильно, я снова чувствую боль. Нет, наслаждение. Нет, боль наслаждения. Руки уже не держат меня, и я падаю грудью на стол, натыкаясь на что-то острое, но теперь не до этого. Драко движется еще быстрее, быстрее, его пальцы теперь сжимают мою шею так, что становится невозможно дышать. Невозможно и приятно, и я вновь отключаюсь на мгновенье, чувствуя, как по внутренней стороне бедра стекает горячая влага. — Он или я? — Оба, — говорит он, чуть сдавливая грудь. Его член выскальзывает из меня. Поворачиваюсь к Драко для поцелуя, но он смотрит на часы: — Время, Уизли, время…— он одевает нас заклинанием. Времени больше нет.***
Я пыталась. Искала миллионы способов и пыталась следовать за его желаниями. Ему позволялось все и даже много больше, когда я кричала от боли, удушья, ужаса и одиночества. Но мне не в чем его винить. Драко оставался со мной беспрецедентно честным, ибо отвечал мне, когда я задавала вопросы. Во мне жила уверенность: он знает, чего мне не хватает до идеала; но он похоронил ее одним коротким: «Даже не пытайся понять, мне это не удалось». Потом, когда времени оставалось все меньше, я просто отдалась воле судьбы. Он жалел меня, кажется, и вместо двух-трех раз в неделю, как обещал ранее, встречался со мной каждый вечер. Простые свидания с поцелуями, разговоры, руки, ласки — мне не помог бы даже Люцифер. Не спасла бы Амортенция. Хотя, признаться, я задумывалась и об этом зелье. Такой высокой стала цена присутствия Драко в моей жизни. Но я вынуждена оставаться честной в ответ. Он видел, понимал, и… Жалел меня еще больше, тратил свое время, но никогда, ни разу он не остался со мной на всю ночь, а я просила об этом снова и снова. Тридцатый вечер отведенного мне месяца мы вновь проводили в президентском люксе отеля «Май». Бордовые небеса балдахина над головой, и ветер быстрого дыхания Драко. Сводит мышцы, и душат слезы, а я не могу заставить себя подчиняться, наслаждаться, зная, что этот раз может стать последним. Он не передумает и попрощается со мной сегодня же. У Малфоя нет причин менять своего решения. А я тихо схожу с ума, глядя на совершенство его рук, на которые он опирается, исступленно входя в меня. Драко кончает с криком. Он стонет от меня уже неделю. В первый раз я думала, что это победа, но нет. Это просто благодарность, а с его стороны еще и подарок — золотое колье с изумрудами — под цвет моих глаз. Разве я когда-нибудь смогу надеть эту роскошь к своим незатейливым платьям? Разве я смогу терпеть то удушье, с которым оно легло на мою шею, когда Драко застегнул замочек… Нет. Лучшее украшение от него — это синяки на коже, оставленные губами, и красные цепи царапин на его спине. Самый лучший макияж — синяки под глазами от бессонной ночи, а духи — его запах на собственной коже. Да. Сегодня в последний раз. Он только что кончил, но лежит на мне и не торопится выйти, а в груди у меня что-то вздрагивает: — Только не вздумай рыдать, Уизли, — я чувствую, как он тихо начинает двигаться вновь. Я моментально подхватываю ритм — это те движения, которых я желаю больше всего на свете, еще раз, еще и еще, понимая — насытиться невозможно! Мы трахались до рассвета. Впервые за все время он провел всю ночь рядом, но так и не дал уснуть, уютно устроившись на своем плече. Уже показало над горизонтом свое бледное лицо пробуждающееся солнце, когда он излился в последний раз. Приподнявшись на локтях, он долго смотрит в глаза, будто пытается что-то понять, вот только… — Что? — без особой надежды спрашиваю я. — Ничего, тебе просто показалось. И он встает с постели. Идеальный, как изваяние, в неуверенном розоватом мареве рассвета. Теплый и, теперь, далекий. Я не знаю, что говорить, смотрю с надеждой, а он прячет глаза: — Письмо, Роза. — Моя сумка на прикроватной тумбочке, — я едва разлепляю ссохшиеся губы, — оно там. Возьми, я не могу. И Драко щелкает застежкой моего ридикюля, извлекая оттуда письмо, написанное собственной рукой много лет назад. Пожелтевший от времени пергамент и копия. Он взглядом пробегается по строчкам, словно напоминая себе, или проверяя, не потерялись ли слова в годах. Улыбается. И это лишает меня последней надежды. — Это все? — в тоне мужчины лед и отстраненность, — больше копий нет? — У тебя были причины сомневаться в моей честности? — спрашиваю я. — Ни одной, — говорит он, туже затягивает галстук и, положив письмо в карман, покидает меня. Щелчок трансгрессии, отделивший его, как что-то принадлежащее прошлому.***
Только мой личный полдень, наполненный шумом с улицы и пением птиц, вьющих гнезда. Вскоре они выведут птенцов, и лето станет еще звонче. На первом этаже громко чихает отец — он снова простыл. Как всегда в самую жару мистер Уизли переел мороженого, а у него слабое горло. Мама ругается и ухаживает за нами обоими — имбирный чай, куриный бульон. Вот только мне это все не поможет… Да, я сказалась больной — нужно побыть наедине с собой хотя бы пару дней. Ведь увидеть Драко на работе сейчас оставалось выше моих сил. Сажусь у зеркала, чтобы познакомиться с новой Розой Уизли и понять, как жить дальше. Восемнадцать лет, и ни друзей, ни подруг — в этом я на маму не похожа. Ведь к Гермионе Уизли каждую субботу валом валят гости. Дядя Гарри с тетей Джинни — мои крестные. Мисс Лавгуд, господин Лонгботтом, Мерлин, да всех и не перечесть. А мои друзья — книги. Лучше, больше, чем у нее. И снова я не такая, как она. Гермиона все познала на практике — я осталась в дураках — теоретиком. Вот и нынешним утром она гремит на кухне чашками и переговаривается с кем-то через окно. Наверное, молочник или соседка. — Мама!!! — кричу я, тут же понимая, что сказать мне ей, в сущности, нечего. Я не смогу поделиться с матерью событиями последних недель, попросить совета. Мы никогда не были близки. Дверь тихонечко скрипит, и тонкие сухие ладошки ложатся на мои плечи. — Роззи, что-то случилось?! Такой банальный вопрос. — Да, мама, но я не могу сказать, — и глухо рыдая, я роняю лицо в ее фартук. Пахнет кухней и пирогом, немного лимоном, мятой и сеном — ее духами. — Хотя бы намекни, — тихо просит меня она. — Малфой, — вырывается хрипом. — Скорпиус? — Драко… Мама подхватывает мой подбородок и долго смотрит в глаза. Я ожидала пощечины, ругани, какой-то нетипичной реакции миссис Уизли, но она качает головой, и глаза ее полны сочувствия. — Я понимаю, — тихо шелестит голос, — он — наказание. Мое. И теперь твое. Устоять невозможно. Я не смогла…. Никогда не могла пойти против себя, когда дело касалось Драко. — Но почему вы тогда расстались? Ведь, по-моему, он тебя… любил… или даже до сих пор любит. — Ты хорошая, правильная девочка, Роззи, и ты похожа на меня. Ты пыталась переделать Драко, но он не поддался. Так же хотела изменить его и я. Своей любовью я думала все исправить: его дурной характер и взгляды на жизнь. Но у Драко своя судьба, у меня своя жизнь. Роззи, мне очень жаль, что вы столкнулись, и в то же время, я почти уверена, страсть эта заложена в тебе от меня. День медленно вступал в свои права, я слышала, как отец ушел на работу. А мы с мамой все сидели в моей комнате. Сказать друг другу по-прежнему нечего, и тишина от безделья играла в солнечные зайчики на стенах. Мама гладила меня по голове, и я чувствовала, как веки становятся тяжелыми. Засыпаю.***
Draco. Pour nous il nʼy, а rien a partager sauf le passé* (нам нечего делить, кроме прошлого — фр.), и я не решился бы написать такое письмо вновь, хотя, надо признаться, внутри ничего не изменилось — я все так же безумен в воспоминаниях о тебе. Пробовал оставить это там, в юности — не получилось. Знаешь, как ярко горело то послание, что я смог забрать у твоей дочери, но этот огонь ничто, по сравнению с тем, который медленно разрушает мое сердце все эти годы. Pas dʼaujourdʼhui pour nous (Нет сегодняшнего для нас — фр.). Я пытался быть честным и много раз садился за стол, чтобы написать тебе по-новому, умолять о встрече. Пальцы скользят по норовящему свернуться в трубку пергаменту, слова в страхе разбегаются, и снова, и снова я сдаюсь, чтобы вечером вернуться к чистому листу. Особенно, если днем я вижу тебя. Наглую, решительную и все такую же желанную. Изменилась, немного поправилась. Совсем чуть-чуть. Но все так же, в каждом твоем движении та же сумасшедшая сексуальность. Когда я захотел тебя впервые и не вспомню. Только я трахнул бы даже учебник по маггловедению, при условии, что его касались твои руки. Я вижу эту девицу в переулке у лавки Оливандера. Маленькая, фигурой похожая на тебя, вот только волосы прямые. По счастью — шлюха. Она видит, что я способен заплатить, и называет свою цену, не зная, что ей придется за эти деньги вытерпеть. Кладу в лапку несколько монет и приказываю сходить к парикмахеру и завить локоны. Называю адрес гостиницы, куда ей следует явиться позже, и знаю, что алчная потаскушка прибежит, как миленькая. Уже в номере велю ей встать под душ, избавив тело от вони сладковатых ванильных духов. Она должна пахнуть как ты, Грейнджер. Знаешь, что сводит меня с ума, Гермиона? Ты не ляжешь в постель, не надушившись своими терпкими духами, поэтому, прежде чем уложить эту шлюху под себя — дарю ей флакон духов: мята, лайм, сено. Я закрою глаза. И буду трахать эту дешевую копию, заставив ее отвернуться лицом к стене, зарывшись им в подушку… Вот выходит из душа, завернувшись в полотенце, и я подхожу к ней вплотную. Я не тороплюсь убрать мокрую тряпку с ее тела, а пока, наслаждаясь, вдыхаю почти твой аромат… Сгребаю ее шевелюру рукой, прикрывая лицо девицы. Она вздрагивает, а я говорю: — Сегодня мы поиграем в игру — ты будешь отзываться на Грейнджер. Поняла? Я — Малфой, ты — Грейнджер, и не смей показывать мне своего лица, что бы ни случилось! Tous ces moments perdus. Dans lʼenchantement qui ne reviendront jamais*. (Все эти мгновения, потерянные в изумлении, не вернутся теперь никогда — фр.).***
Теплым снегом облетают лепестки яблоневого цвета, устилая каменные дорожки в саду Малфой-Мэнора. Сам дом величественно возвышается над деревьями. Взгляд темных окон строг, но мне уютно, я во всем читаю одобрение. Моя рука в белой перчатке чувствует ладонь отца — Рональда Уизли, влажную и холодную от волнения. Немного поднимаю вуаль и ободряюще улыбаюсь ему, чуть крепче сжимая широкую руку папы. Знаю, что он все еще колеблется и не может сделать первый шаг, чтобы проводить меня к алтарю, но шепчу: — Все в порядке, папочка, я очень хочу стать миссис Малфой. Дочь не обманывает отца, умолчав лишь о том, что Малфой ей нужен другой. Над вуалью бело-зеленый венок из лилий, шею тянет тяжелое колье — тот самый подарок Драко, и когда отец проводит меня мимо него, это вызывает кривую ухмылку на губах мистера Малфоя. От его внимания не ускользает ничто. Не сомневаюсь, что поступаю правильно, когда папа передает мою руку жениху. Дальше путь лежит рядом со Скорпиусом — моим будущим мужем. Это оказалось делом простым — получить предложение руки и сердца от младшего Малфоя; и я даже испытала моральное удовлетворение, увидев выражение лица Драко, когда его сын привел меня на ужин в Мэнор, чтобы познакомить с родителями. Возможно, когда я покинула семейное поместье древнего рода, старшие Малфои еще долго отговаривали сына от женитьбы на полукровке Уизли. Все их доводы обречены, ведь я стала первой женщиной для Скорпиуса. Первой и любимой. А это непросто отказаться от женщины, на которой кричишь. Я не питаю иллюзий и знаю, что будет непросто, видеть Драко Малфоя каждый день за завтраком и ужином, завидовать его любовницам и не иметь возможности до поры до времени к нему прикоснуться. Но я верю в себя и свои силы, знаю, что найду новый способ заставить его быть со мной. В этом я похожа на мать: упрямую, смелую, азартную Гермиону Джин Грейнджер—Уизли. Я всегда мечтала стать похожей на нее, и у меня получилось.