Звон

      СонГю уходит, когда наступает октябрь. Середина осени не радует солнцем, тучи у нее в приоритете в этом году. Тяжелый сентябрь, который таким не должен был быть. И пусть было тепло, было красиво, было почти лето, но война была тоже. СонГю уходит, потому что так надо, он должен. Долг — это то, ради чего Гю пошел в военную академию, ради него. Перед выполнением этого нависшего груза, его не остановит даже Ухен.       Октябрь становится совсем противным и мерзким. В воздухе холод и запах дыма вперемешку со смертью. За пределами города, в километрах восьмидесяти идет бойня. А тут люди живут почти в мире. Почти, потому что все ждут кого-то или чего-то. Потому что на дворе унылая осень, которая показывает серую реальность тучами и голыми деревьями. Осень никто не любит, потому что все одиноки.       И не только в душе. Одиночество съедает, не оставляя живого кусочка души. Ухен окунается в эту черную дыру не по своей воле.       У Ухена постоянный звон колокольчиков в голове, в ушах. Он знает что это. Это его глупый ориентир, который пытается следить за СонГю, на которого тайком навесили заклинание слежки. Потому что Гю бы не согласился, он бы кричал о личном пространстве и о запрещенности, прописанной в правилах и законах, а сам просто не хотел, чтобы Ухен понял, что тот умер. Способности, которые не совершают чуда, которые просто есть и не помогают совсем. Колокольчики будут звонить до тех пор, пока СонГю жив, пока он дышит, а сердце бьется о ребра со страшной силой, потому что в крови адреналин, в руках оружие, а в голове образ парня ради которого он должен выжить.       На дворе тридцать первое число. Ухен слышит звон колокольчиков и держится. Он каждый день читает про себя молитву и уверяет себя в том, что Ким вернется к нему. Что чертова война закончится, и он перестанет мучиться от страшных снов, про смерть и кровь. Сны становятся настолько материальными, что иногда Наму ощущает на себе чужую кровь, липкую, противную и пахнущую железом. Он знает, что кровь эта принадлежит СонГю. Глупые способности. Ухен отказывается закрывать глаза, потому что картинка становится отчетливее с каждым днем, запах все ощутимее, а страх больше. Он не спит сутками, а потом не выдерживает, спит буквально четыре часа и просыпается, чувствуя на ладонях пот, смешанный с бордовой густой массой. Если бы СонГю знал, что творится с Ухеном, он бы никогда не ушел. Нам же отказывался говорить, что ему снится и что он чувствует. Некоторые вещи нельзя раскрывать, даже любимым.       В середине ноября звон становится почему-то громче. Ухен знает, что это к добру. Значит, СонГю жив и относительно здоров. Он успокаивается, совсем чуть-чуть, но он позволяет себе. В этом году снег выпадает совсем рано. Что не свойственно их городу. Ухен любит снег, СонГю нет. Первый снег был коротким и совсем некрасивым. Он лег на землю слоем меньше чем сантиметр и растаял через час. На этом он остановился. Власти говорят по радио, что война подходит к логическому завершению и их войска скоро одержат победу. Людей это воодушевляет, они начинают верить и надеяться с большей силой, молятся с улыбкой сквозь тяжелые слезы. Семьи, что остались одни, что каждый день ждут плохих или хороших вестей с войны, на самом деле самые сильные люди. Они верят, любят, ждут и те, кому дарованы способности передают это на поле боя. У этих людей красивые слезы, которые капают по слезинке в день. Негласно помогают. Чтобы ждать, нужна сила; чтобы ждать с войны, нужна каменная воля и сильное сердце. Ухен не может помогать, потому что не таким родился. Потому что видит сны, которые не ясно станут ли реальностью, и колдует маленькие бесполезные заклинания. Слабак, говорит он себе. СонГю всегда в такие моменты успокаивает его, и говорит, что нет ничего страшного, что он не может помогать. Зато он будет жить долго, ибо другие, кто имеет способность передавать чувства и мысли почему-то живут всегда меньше. И не ясно своя это смерть или решение кого-то.       Начало декабря почему-то такое же, как первые дни октября. Неуютные, страшные, мрачные и навевающие нехорошие думы. Ухен видит сны еще ярче и реалистичнее. Там на его руках нет крови, там просто СонГю грустный, несчастный, сильный и мертвый. Ухен старается спать еще меньше. Но на сетчатке глаз отпечаталась картинка мертвого парня лежащего в кровавой луже на черной земле. И с открытыми глазами, которые кричат о том, что умирать нельзя, ведь его ждут.       Наму редко выходит на улицу, редко ест и спит раз в неделю, он похож на призрака, он почти прозрачный. В голове звон стабильный и четкий, что, несомненно, радует. Но предчувствие плохого конца для них, страшные сны и твердая мысль преследуют его. В день, когда он провожал СонГю, он не плакал, он был пустой и СонГю смотрел на него странным взглядом. Оба понимали, знали, что видятся в последний раз. СонГю упорно молчал, а Ухен выгонял из головы чертову мысль об их конце. Ухен знает, что не дождется, но упорно продолжает строить планы встречи на перроне вокзала.       Конец декабря. На дворе Новый год, только никто не празднует. Всем не до праздника. Все напряженно ждут сообщений от властей, но то их сообщение было последним. Все начинают подозревать, что их просто обманывают, и что по ночам звуки взрывов не были их воображением. Бойня подходит к городу пусть медленно, но стремительно. Ухен выходит на улицу в первый раз за прошедший месяц. Он сидит на главной площади у выключенного фонтана, который не работает с начала войны. Вокруг ходят люди, все слишком уставшие, но свято верующие в силу власти. Ухен никогда им не верил, а сейчас пытается заставить себя как и другие слепо доверять им своего единственного близкого человека и свое будущее в этой стране.       Первое серьезное беспокойство настигает Ухена пятого января. Звон становится чуть тише. Это означает, что СонГю ранен или заболел. Что-то угрожает его жизни. Нет возможности узнать, что с ним. Сила ограничивается только таким предупреждением беды. Ухен снова не спит, превращается в приведение и слушает звон в своей голове напряженнее. Со временем он становится чуть громче, чем был, и сразу становится легче, не намного, но все же. Ухен не выдерживает и засыпает, но во сне снова страшные картины мертвого Гю. Ухен не видит себя и не хочет видеть. Спит от силы пять часов, но этого хватает на еще один пятидневный марафон без сна, наполненный кофеином и иногда таблетками от боли.       Спустя двадцать дней по радио всему городу сообщают, что бойня затянулась и возможно жителям придется покинуть родные дома. Говорили начать собирать вещи, брать только самое необходимое и ничего лишнего, никаких возражений. Уходят все. Ухен молчал, не возмущался, он просто знал, что никуда не уйдет. Ведь СонГю должен вернуться домой, к нему.       Нам не представлял, как это оставить свою родную квартирку, где произошло столько всего. В этой квартире он жил, спал, учился и любил. В этой квартире много хорошего и совсем мало плохого, и пусть сейчас она холоднее, чем глыба льда, уютная двушка — это их дом. Их дом, Ухена и СонГю. Потому что здесь начиналась их история, совместная и обрывались отдельные существования. Они здесь жили, именно жили. Поэтому Ухен даже не задумывался о побеге куда-то в горы, он знал, что никто не будет проверять каждый дом. Властям просто насрать, кто умрет здесь. Хочешь сдохнуть? Оставайся здесь, в городе, в двадцати километрах от которого идет кровавая бойня. На дворе хозяйничал февраль, в городе осталось от силы тридцать человек. Когда-то густо населенный центр страны был полон людьми, они бегали здесь со страшной силой, как тараканы в подсобке, где куча заготовок на зиму. Ухен сидел в парке, у фонтана, где когда-то сидели они вместе с СонГю. — Тоже кого-то ждешь? — парень сел рядом и уставился перед собой на каменное сооружение. — Да, а ты? — Ухен знает этого парня, встречались несколько раз в магазине. Кажется, у него тоже есть сила. — Жду. Дурак Хоя ушел и даже не попрощался, — на лице горькая ухмылка, а об одном упоминании парня глаза Чана заблестели. — ДонУ, верно? — Ухену по-своему жалко этого парня. ДонУ преданно ждет в этом пустом городе своего недопарня, который не соизволил сказать ему в лицо «До свидания». — Ага. Выглядишь ты хреново, значит сила есть. Так? У меня тоже есть. Только вот, не успел я ничего на него наложить. Вот сижу, мучаюсь.       Ухен думает, что если бы он не успел наложить на СонГю заклинание, было бы лучше? Или хуже? Он уже ничего не может сказать с уверенностью. Война идет, власти больше не подадут голос в этом городе, какие-то тридцать человек им не нужны. А такие вот дураки, как Ухен и ДонУ будут ждать. Ждать и пытаться согреться в холодных домах, ведь все отключили. И воду, и электричество. — А я вот успел. И мне не легче, чем тебе. Это слишком угнетает, навивает страх, который стягивает все внутренности и не дает нормально вдохнуть. Потому что я боюсь. Я каждый раз трясусь в истерике из-за того, что долбанный звон стал на полтона ниже, чем час назад. — У тебя значит колокольчики. А у меня просто связь с ним, я просто чувствую. Когда ему плохо, мне будет еще хуже.       Дальше они сидели молча, потому что каждый прислушивался к себе. Ухен особенно. В последнее время звон стал колебаться, то громче, то тише, а то и вообще пропадает на несколько секунд. В такие моменты Ухен не дышит.       ДонУ просто надеется, что все будет хорошо, что к нему вернется Хоя. Чан знает, почему Ховон не попрощался. Ли знал, увидит ДонУ на вокзале и не сможет уехать, не сможет оставить его одного. Понимал, что поступает как последний эгоист, но ничего поделать с собой не мог. Долг звал, он внезапно оказался нужнее, чем ДонУ.       Чан проснулся в то утро слишком рано, но все равно не застал Ховона рядом. Он подсознательно почувствовал, что все, что он ушел и захлопнул дверь. А Дону в тот день сидел на одном месте, в коридоре у порога и ждал. После суток ожидания, зарыдал как маленький мальчик в детском саду и начал кричать, что Хоя козел и скотина, который не попрощался, не предупредил. Наверное, он не хотел, чтобы Чан применил силу к нему и следил за всем происходящим. Может, не хотел, чтобы Дону было больно и физичеки, и морально. Но все-таки взял ключи от дома.       Ухен и ДонУ молча расходятся под вечер, когда становится невыносимо холодно и темно так, что хоть глаза выколи. Нам предчувствует беду, старается успокоиться и вслушивается в звон чертовых колокольчиков у себя в голове.       На следующее утро Ухен снова сидит в парке. Потому что в квартире так же холодно как на улице. Он снова не спал всю ночь, боялся закрыть глаза и увидеть картину, которая приходит к нему уже несколько месяцев. В парке привычно пусто, нет даже Дону, который, кажется, заперся в квартире и не выходил. Ухен сидит до обеда и уже хочет идти обратно домой, как к нему подходит мужчина, крепкого телосложения, в черной куртке и протягивает письмо Наму. Ухен не хочет брать его, знает, что там плохие вести. — Возьми. Я обязан приносить эти письма. Мне самому тошно, но это моя работа.       Мужчина уходит поспешно, а Ухен смотрит на грязный конверт. Внутри бумага, чистая и как будто новая. Там много слов, красивый ровный подчерк. Это не СонГю. Это не его рука. Ухен не хочет читать, но глаза сами бегут по строчкам, слезы катятся тоже сами, а крики оглушают пустой город, который застыл в вечном ожидании чуда.       «…Ким СонГю пропал без вести тридцатого октября…»       Ухен кричит, корчится от внутренней боли, плачет навзрыд и слышит чертов звон колокольчиков.       Он продолжает ждать, в этом городе, в их квартире, где началась их история и прислушивается к звонам в своей голове. Нам Ухен продолжает надеяться.