trembling

      Меня всегда спрашивают - зачем мне эта маска?       Я стал слишком похож на своего отца.       Он причинил мне слишком много боли. И каждый раз, подходя к зеркалу, я видел в отражении его ухмыляющееся лицо. Даже после своей смерти этот ублюдок мог причинить мне страдание.       Я убрал все зеркала в доме. Убрал все отражающие поверхности, но так и не смог уничтожить его в себе.       Я до сих пор просыпаюсь по ночам с колотящимся от страха сердцем, боясь, что это всё вновь повториться. Что будут крики и побои.       Я ненавидел себя, но плакал от счастья, когда мой отец покончил с собой. Все знали его как героя. Вся деревня пришла на его панихиду. Он был примером для многих, но я знал его монстра. Монстра, который жил в глубине его сущности. И когда монстр вырывался, я мечтал убить его.       Мне было двенадцать лет, когда это произошло, именно в тот год я отправился на свою последнюю, как я думал, миссию. Я хотел избавить мир от рода Хатаке. Я начинал слишком сильно походить на своего отца.       Мы отправился на заведомо провальное задание. Нам, двенадцатилетним, хоть и не по годам одарённым, не под силу было пережить ту битву. Я обещал Обито, что всеми силами буду оберегать Рин, чтобы хотя бы она выжила, но получилось иначе.       Рин кое-как сумела оттащить меня с пыльной дороги в заросли дикого рододендрона. Мы еле ушли от погони.       В тот день я хотел обрести покой, но обрёл нечто большее. Потому что Рин не была согласна с моим решением покончить с жизнью.       — Никому не нужен слепой ниндзя, — сказал я, пытаясь убедить её оставить меня и идти дальше в одиночку.       Я видел, она сама была до смерти перепугана, но не обращала внимание на реакции своего тела.       — Мне нужен, — прошептала она, касаясь своими холодными пальцами моей пустой глазницы.       — Рин, ты знаешь, что мне пришлось пережить, — выдохнул я. Она, наверное, была единственной кто знал. — Лучше дай мне умереть.       По моим щекам стекала кровь, смешавшаяся со слезами.       — Замолчи, — сказала она. И я услышал сталь в её голосе. — Ты сильный, ты сможешь жить дальше.       Но я был непреклонен и был готов умереть. Я был дураком.       — Я не смогу жить без тебя, — сказала она, убирая отросшую прядь седых с самого рождения волос с лица. — Я люблю тебя.       Я не услышал этого. Потерял сознание от боли. И тогда она приняла единственное верное решение, за которое впоследствии я был ей благодарен.       Она оставила меня, вернулась к умершему Обито и вырезала глаз с его еще не остывшего тела.       Я не могу представить добрую, милую Рин, которая решилась на такое. Видимо она действительно была в отчаянии. Потому что, сколько бы я не спрашивал раз у себя, все время был один ответ. Я бы так не поступил.       Очнулся я в госпитале, незрячий, как новорождённый котёнок. Понял, что дома: по запаху и звуку, а ещё её холодным ладоням, которые сжимали мою руку.       Мы с ней больше никогда об этом не говорили.       Но когда она смотрела мне в глаза, я замечал насколько её взгляд был полон тоски.       Так я стал живым напоминанием, Рин видела во мне Обито, я видел в себе моего отца. Это стало порочным замкнутым кругом.       Она все реже смотрела мне в глаза. Иногда я видел в её взгляде ненависть и осуждение, но когда мне пришлось убить её, её взгляд был полон любви, столько любви я никогда в жизни не ощущал. Она шептала моё имя, и по её щекам стекали слёзы.       И я любил её, но понял это только после того, как она пожертвовала собой.       Теперь после стольких лет, я наконец то начал забывать, как выглядит моё лицо. Но иногда, когда я замечаю краем глаза свое отражение, я вижу его взгляд и по моей спине пробегают холодные как ртуть капельки пота. Я вздрагиваю и отвожу взгляд, пытаясь унять дрожь от страха, гнева и отвращения, что поднимается в душе.       Я обещал Обито защищать её, обещал любить, но в итоге не выполнил ни одной клятвы.       Я боялся стать таким же, как и мой отец.       Но стал ещё хуже.