Мой человек

Он всё-таки забрал меня из Светлых Холмов, этот мясоед, он силой увёз меня из родного города. …После того разговора, мне показалось, он сдался — по крайней мере, он перестал настаивать. Зачем-то попросил посмотреть дом — я, измученный странной гонкой последних трёх дней, не заподозрил подвоха. Очень неосторожно с моей стороны… Дом был светел и свеж — дом был таким, как я его запомнил. Дуб и солнечные столбы из окон, в которых кружились золотистые пылинки. Дом ещё пах моей семьёй, и теперь, я надеялся, будет пахнуть им ещё некоторое время. Надо же. Я, почти мертвец, опять обретал надежду — на жизнь, на продолжение рода, на… да, на возрождение моей Цветущей. Возможно, это говорила моя усталость; я уже не мог толком соображать. Больше всего мне хотелось спать — и Аррфу, я уверен, тоже. Он засыпал на ходу, бродя по дому с широко раскрытыми глазами. Я вздохнул — и сделал то, чего не сделал бы никогда, будь я в здравом уме. Я предложил магу-мясоеду отдых в моём доме. И маг ответил мне взаимной глупостью — он согласился. …Собственно, очнулся я уже в купе поезда. Вначале не понял, что произошло и как я здесь оказался, а затем догадка молнией прошила меня насквозь: Аррф! Проклятый мясоед, он забрал меня из дому, спящего! Только так, никак иначе. Я вскочил слишком резко — и тут же был наказан шишкой на лбу. Впрочем, сейчас это не имело значения: найти! Посмотреть в глаза и… убить! Я выскочил из купе и метнулся по коридору, уже готовясь к схватке, уже почти готовый накрыть мага веснарской волной… …И наткнулся на него прямо за дверью в тамбур. Почему я не убил его сразу? Не знаю. Словно какое-то помутнение нашло на меня, я застыл, с губами, сведёнными судорожной усмешкой, обещающей смерть, со сжатыми в кулаки руками. Мне в лицо смотрел маговский перстень, в котором сверкали голубые и фиолетовые вспышки. Наверное, в этом и была причина моего ступора. Я уже отвык от мысли, что я — мертвец. Я уже начал мечтать, начал надеяться… И вот — опять. На его губах была та же усмешка, что и у меня — предупреждение, обещание скорой смерти. И мы оба оставались неподвижны. То, что было дальше, я вряд ли смог бы объяснить себе всего несколько дней назад. Поезд накренился влево — и меня бросило вперёд, на мага. Кольцо блеснуло перед моими глазами — он поймал меня за плечи, жёстко сдавил пальцами; я постарался посильнее ткнуть его локтём под рёбра. Мгновение — не больше — длилась короткая борьба. Я дёрнулся вперёд, подставляя лицо, губы — удивлённый, что всё ещё жив, из чистой вредности, желая не убить — наблюдать замешательство в его глазах. Маг помедлил всего секунду — а затем (неожиданно даже для самого себя, я уверен) принял предложенные губы. Тронул вначале осторожно, недоверчиво, лёгким ветерком… Я сверху вниз смотрел, как Аррф — летней бурей — мнёт, сминает мои губы, с закрытыми от удовольствия глазами, будто ему предложили не плоть — сладкую тёплую булку. Веснарскую белую булку, у мясоедов таких нет. И он наслаждается ею, будто скоро её отберут назад. Потом он снова удивил меня: не ушёл, а, раскрыв мои губы, языком проник внутрь, вторгся, захватил мой рот, не давая отстраниться, вырваться. Я словно со стороны услышал хриплый стон, едва ли понимая, что это мой собственный. Я не хотел, не желал, ни за что не мог себе позволить быть увлечённым этими губами, этим языком, этим бесстыжим грязным ртом, едавшим мясо, — но глаза мои против воли закрылись. Я чувствовал жёсткую хватку маговских пальцев на своих плечах — они не держали больше, притягивали, вжимаясь в кожу даже сквозь одежду. Всё неожиданно перестало быть злобной шуткой, оказалось серьёзным — донельзя. Остатки благоразумия вопили что-то полуразборчивое, но я уже сдавался яростному напору, и мои руки, будто и вовсе сами по себе, обхватили его шею, потянули вниз, заваливая мага вперёд, на меня. …Я плохо помнил, как мы оказались в купе. Из белесого тумана, в котором кружилась голова, всплывали мои лопатки, прижатые к лакированному дереву двери, жалобно скрипнувшее в петлях зеркало, боль в бедре, когда Аррф толкнул меня на столик — и сам навалился сверху… Он был только чуточку крупнее, и чуточку сильнее. Я чувствовал его тяжесть над собой, его жар. Никак не удавалось понять, что им движет — желание смять, сломить? Враги, соперники — он стремился и здесь одержать верх… Так должно было быть. Но в его глазах, тёмных, непрозрачных, вдруг отчётливо чудилось что-то ещё — то, чему там быть никак не следовало. Какое-то безумие, на мгновение делавшее его руки из сокрушительных — дрожащими, его движения — осторожными, его губы… Он придержал мой затылок, когда мы падали на узкую койку. Он прижимался своим ртом к моему, не давая вздохнуть — и на локтях нависал надо мной, стараясь не давить всем весом. Он гневным нетерпеливым рывком раскинул в стороны мои колени — и с лихорадочной нежностью провёл тёплыми ладонями вверх по бёдрам. Он зарывался лицом в мою шею, будто не веря тому, что творят его руки, тому, как реагирует его тело, тому, что я не отталкиваю — принимаю, разрешаю, прижимаюсь ближе. Наверное, Аррф готов был к смерти. Должен был быть готов — я хотел его убить. Это была хорошая мысль, наверное — но он был готов, и в те мгновения он не был ни магом, ни мясоедом, ни врагом. Он был человеком, человеком с корнями. А у меня не было власти над жизнью человека. …Я пришёл в себя опять в купе — но на этот раз не было нужды искать Аррфа — он сидел напротив, с выражением задумчивым и хмурым, будто взвешивая, что ему стоит делать: убить сейчас или подождать, пока я проснусь?.. В выборе он не преуспел — я был вполне бодр, а, значит, готов. Кроме странного щемящего чувства внутри меня, ничего между нами не изменилось: всё ещё смертельные враги, мы должны были немедленно друг друга убить. Особенно учитывая, что мы друг с другом уже сделали. Аррф, словно мысли мои услышав, тяжело встал. Перстень его не был направлен на меня и даже казался блеклым, словно вспышки потускнели и выцвели. Меня, впрочем, это не обмануло: я помнил, как он сбил на лету арбалетный болт, предназначенный мне. Хорошо, что он двигался медленно. Я был готов в любое мгновение… Или не был. О смерти думать не хотелось — не тогда, когда жизнь была уже так близка, так возможна! Аррф стоял надо мной и молчал. Он не сделал ни одной попытки заговорить, просто смотрел, и это почему-то заставило меня чувствовать не ненависть — стыд. Будто убивать врагов отныне было чем-то преступным… противоестественным. Я открыл рот, готовясь уже сказать хоть что-то, чтобы нарушить мерный перестук колёс в полной тишине — и в ту же минуту Аррф нагнулся — его лицо оказалось рядом, глаза, губы… Я не хотел отвечать на поцелуй, но мои губы предали меня, и я потянулся вперёд, вслед за уже отстраняющимся магом. Наверное, на моём лице было написано разочарование; Аррф выглядел удивлённым и — невозможно! невозможно… — обрадованным. А потом он слабо, болезненно улыбнулся — и упал на колени, склоняя голову на мои руки, зарываясь лицом в мои ладони. И я замер, понимая, что вместо желания убить во мне поднимается горячая волна облегчения, и вместе с ней начинают дрожать плечи, руки, колени… Конечно, он наотрез отказался вернуться в Светлые Холмы. Но и оставить меня одного он отказался тоже — знал, что я вернусь. Наблюдательно заметил, что мне нужен присмотр, как ребёнку. Я промолчал. Сейчас это не имело значения. Я всё равно найду выход, как вернуться в родной дом. Но сейчас мне хотелось просто побыть рядом с этим странным человеком — мясоедом, у которого были корни. Мой человек.