— Да стой ты, мать твою! Я прошу тебя! — поздний вечер. Пустой подъезд и они, нервно дышащие на лестничной клетке перед дверью в свою квартиру. Всё происходило слишком громко и слишком резко между ними. Отвратительно громко и резко. — Мацумото!..
Было странно. В ушах у Таканори звенело, в виски долбили пульс и низкий, кажется, сорванный голос Акиры. Сузуки находился за его спиной и дышал через нос, стараясь унять ураган в душе.
Стоило только входной двери захлопнуться за их спинами, Акира снова не сдержался:
— Ты никогда не слушал, что они говорили. Какого чёрта тебя прорвало именно сегодня?! — Таканори снимал с ног обувь, находясь на другом конце узкой прихожей. Он прошивал одной рукой растрёпанные волосы, стараясь не обращать внимания на грубые слова, — Акира на эмоциях швырнул рюкзак в его сторону, — и в один момент стал обуваться обратно. — Слушай меня, когда я говорю с тобой, черт возьми! — Мацумото резко дёрнулся обратно к выходу, пряча лицо за руками и вытирая рукавами со щёк слёзы. — Я на девочку похож, я не пойму?!
Ещё бы пара мгновений — и Таканори смог бы покинуть квартиру, оставив за её дверью Сузуки. Но не хватило прыти и дыхания. Как загнанный, он вдохнул с рыданиями в грудь — Акира поймал и держал за локоть, не разрешая уйти прочь.
— Так похож, я спрашиваю?! — и было совсем неудивительно, что он разговаривал слишком грубо и что слишком сильно сжимал пальцы на руке, делая больно.
Таканори отворачивал голову, прислоняя ко рту ладонью свободную руку и задыхаясь. Акира кипел.
— Я нихрена тебя не понимаю! И то ли я кусок дерьма вместе со своими приятелями, то ли ты какой-то припадочный!.. Объясни мне!
Мацумото всего пару раз слышал, как Сузуки кричал до хрипоты. И тогда это не было так мерзко слушать. Сейчас же хотелось зажать уши и закрыть глаза, потому что было невозможно: Акира вообще никогда с ним не скандалил, Акира вообще никогда на него не кричал.
Таканори пихнул его в грудь, — его, того самого Акиру, за которого ещё утром цеплялся, как отчаявшийся за смысл жизни, — и вырвал из хватки локоть, вскидывая голову и заглядывая слезящимися глазами в лицо тому, от которого не ожидал такого. Он был неспособен раскрыть рот, чтобы ответить и сказать, что хватит разборок на сегодня; он был неспособен остаться в обществе Сузуки в такое время, когда тот палил и не думал. И ему не нравилось, что Акира пытался на чём-то настоять.
Поэтому стоило только преградам временно исчезнуть с его пути, Мацумото и след простыл в коридоре. Но он не вышел из квартиры: он обошёл опешившего Сузуки сбоку, налетая на стены и давясь рыданиями, и дошёл до комнаты, в которой они вдвоём спали.
Как только дверь за ним с грохотом закрылась, так сразу она раскрылась и закрылась с таким же грохотом снова. Акира пошёл сзади. И это было самое лучшее в нём — не оставлять дел на полпути.
Он встал у кровати, сложив руки на груди — Таканори судорожно шарил по ящикам в комоде, не обращая ровно ни на что внимания.
Всё это время он плакал. Плакал так, как никогда, наверное, в своей жизни ему не доводилось. Он тёр уже влажными рукавами щёки, глаза, иногда непроизвольно скулил, когда нужно было вдыхать; шмыгал носом и продолжал что-то искать, шаря по вещам.
А Сузуки заводился снова, только уже от того, что ему давило в грудь за слёзы его родного, любимого человека. Он едва выдерживал, чтобы не сделать глупостей.
— Така?.. Ради бога, что ты ищешь?.. — Акира шагнул в его сторону, трогая свой лоб рукой, — Мацумото с шумом задвинул ящик, мотая головой, и упёрся спиной в ребро деревянной столешницы.
— Не… трогай.
Он судорожно вдохнул, закрываясь руками, и пошёл к двери, через пару мгновений скрывшись за ней.
«Всем и каждому очевидцу этого скандала было понятно, что вина, хоть и не всем своим грузом, но понемногу, лежит на их плечах. Все и каждый понимали, что шуточные разговоры рано или поздно перестанут передавать задуманное в них чувство иронии. Но абсолютно каждый продолжал давить до последнего.
Повисло тяжёлое молчание, за которое ни один из друзей не стал бы брать ответственности. Акира грязно выругался, забирая рюкзак, и, ни с кем не прощаясь, пошёл следом за Мацумото.
А ведь Таканори тоже был самый обыкновенный человек. И ему тоже бывало иногда обидно. И этот день отличался от остальных таких же только тем, что особенно сильно надавили на больное. И в этом участвовал и Сузуки тоже»…
И теперь этот Сузуки едва слышно вошёл на кухню следом за ним и встал у двери, холодея внутри.
— Я прошу тебя, Така, хватит, — и он с раскаянием в ослабшем голосе звал и просил.
Мацумото вытащил из полки скотч. В его руках он выглядел как-то странно с учётом последних событий. Акира затаил дыхание, наблюдая за чужими трясущимися руками.
— Что ты делаешь? — на лице Таканори особенно выделялись лихорадочно блестящие глаза с красной сеточкой раздражённых сосудов, горящие ненасыщенным красным щеки и губы, искусанные, растёртые и налившиеся кровью. Он снова затравленно посмотрел на Сузуки, подавившись грудными рыданиями, и стал стягивать свои драные на коленях брюки, одновременно с этим разуваясь.
И было неизвестно, кого больше убивало то, что происходило: Таканори, который, шатаясь, стягивал с ног узкие штанины, или Акиру, который не понимал, что ему делать, и поэтому стоял как вкопанный.
Сузуки наблюдал, как Мацумото снимал штаны, потом — как натягивал за низ свою толстовку, как он тёр лицо, толкая в сторону от себя ступней белые высокие кеды, и как искал начало скотча, сквозь пелену в глазах вглядываясь в предмет в своих руках и лихорадочно и бесполезно стараясь наткнуться ногтем на едва заметную для осязания, поперечную, неровную после предпоследнего использования линию. Последней каплей для Сузуки стало то, как затрещал скотч, и то, как Таканори перетянул свою ляжку его полоской в два слоя, не пожалев, казалось, сил.
— Какого хрена? — Акира нахмурился, делая полшага вперёд. Мацумото неаккуратно, с усилием оторвал моток от приклеенной полоски на ноге, кидая его в раковину.
— Я не идеальный, — он выдохнул со слезами и в отчаянии развёл руками, показательно наклоняя голову. Сузуки не нужно было больше ни слова от него, чтобы понять, что это и зачем оно было. — Уж извини, что… выходит так, не под стать…
— Така…
Зачем это было нужно?.. Это было нужно для того, чтобы показать, как ядовито ироничные фразы ударили по сердцу.
Вообще, их общие друзья не были моральными уродами или кем-то в этом роде, но они не преминули больно уколоть своими словами, хотя на деле правды в них и в помине не было.
Акира вытер своё лицо, буквально на подогнутых подходя к Мацумото. Тот закрывал рукой глаза, отворачиваясь в сторону.
И его жгучая обида сейчас доставала до самого сердца, заставляя в мыслях обзывать себя самым большим идиотом.
И стоило ли вообще как-то обижать его, чтобы раскаяться?.. Стоило ли вообще, чёрт возьми, когда он замолчал там, в пабе, стиснув челюсти, произносить хоть что-то, что было для него неприятной темой?..
Сузуки тронул Таканори за бедро, пальцами щупая тугую «повязку». Склонил голову, закрывая глаза, и едва заметно качнул ей, на что его слегка вьющиеся волосы поползли вниз, на глаза…
Умные мысли всегда и ко всем приходят после.
Наверное, зачем-то это было нужно, но оно стоило очень дорого. Так дорого, что…
Таканори сам не шел в его объятия.
Он прятал лицо в ладонях, выдыхая в них хрипло звучащим голосом, наверное, хотел что-то сказать, но осекался, лишь вытирая пальцами слёзы, а Сузуки издыхал в паре сантиметров от него от вины, сентиментальных чувств и от того, как было тяжело в груди и в голове. Он был готов встать на колени…
Ведь его Таканори был замечательный. Весь. От и до. Кто бы что ни говорил. Он был невысокий, аккуратный… Он просто не мог быть где-то с недостатком; в нем слёту нельзя было найти чего-то лишнего. Даже, чёрт возьми, казавшаяся нелепой поначалу татуировка на левом плече была на своём месте.
И теперь один бог знает, зачем Сузуки понадобилось так обижать его, один бог знает, зачем Акире понадобилось делать ему так неприятно своими словами и своим голосом, своими жестами и действиями…
И ему было больше чем просто неудобно обнимать Таканори без его на то согласия. Хотя именно сейчас Акира стоял перед ним, пришедший с повинной, и именно сейчас он почти вслух просил прощения, стараясь своими действиями разуверить в недавних словах, сказанных и не то чтобы сгоряча, но вполне неосторожно.
У Сузуки горело лицо. Ужасно горело, потому что он понимал, что обидел своего «Таку». В нос ему нажимало давлением, заставляя мнимо чувствовать запах крови, вставшей на полпути в носоглотке.
— Я знаю, что мне нужно было молчать. И мне ужасно стыдно за то, что я сказал. Не обижайся, это… наверное, мне ударило в голову. — Мацумото чувствовал, какие у Акиры руки: сильные, жёсткие, горячие… Одной он обнимал на уровне чуть ниже лопаток, второй — под зад. И Таканори в один момент перестал чувствовать пол под ногами, без усилий поднятый над ним.
В момент, когда его ноги оторвались от нагретого паркета, он подумал о том, что Сузуки никогда не умел говорить. Он делал. Он всегда что-то делал: он опускал голову; с задумчивым молчанием мыл кружки после кофе; обнимал; ложился спать, затаскивая в постель с собой, пускай и было всего лишь пять вечера… Он всегда что-то делал.
Точно так же и сейчас. Он усадил Таканори на кухонную тумбу, отнимая его руки от лица; сам снова и снова чувствовал, как стучит в голове кровь и как колотится сердце от рассеянного взгляда куда-то, кажется, в лицо. Он просто делал, как умеет: без слов.
Он неловко целовал мимо губ, виновато хмуря брови, сжимая в ладонях теплеющие руки Мацумото. А Мацумото постепенно склонялся все ближе и ближе к нему…
— Никого не слушай, Таканори: ты самый замечательный, — Акира поджимал губы, бегая глазами по его опухшим и покрасневшим глазам, и держал его за руки, сложенные на коленях. Он был готов разбиться в ничто, только бы Мацумото что-то ему сказал. Но тот отчаянно молчал, вдыхая через рот и без облегчения приваливаясь к его плечу.
И его теплые выдохи растворялись уже за спиной Сузуки; Таканори чувствовал, как тот растирает ему пальцы, пропуская между них свои, и как прикосновениями греет ноги.
И, в итоге, стоила ли эта игра свеч?.. И вообще чего-нибудь стоила? Слёз? Криков? Чего-нибудь?
От такого отношения точно не крепнут… Поэтому, наверно, всё это было очень зря.
Очень зря.
Точно так же как и неаккуратно кинутые на полу в кухне штаны и белые кеды. Точно так же как и скотч, обмотанный вокруг стройной ноги. Точно так же как и тяжесть, осевшая в груди у обоих.
Очень. Зря.
Акира отнёс Таканори на кровать. Аккуратно уложил его и кое-как накрыл мягким покрывалом; сам присел рядом. Мацумото не смотрел на него и не шевелился, чувствуя, как Сузуки трогает горячей рукой его колено.
Можно ли было сказать, что конфликт был исчерпан?
Определенно, нет. Хоть Акира и раскаялся.
И его лицо, как обычно бывает после бури, не выражало ничего, кроме задумчивости. Безусловно, он сожалел. Безусловно, он злился на себя. И он не знал, что теперь делать. Но…
Таканори грелся в тёплом покрывале.
У них дома.
Это было самое главное.
Он не был где-то у брата или родителей или, возможно, у кого-то из друзей. Он был у них дома. И сопел носом из-за насморка и часто моргал, поджимая дрожащие губы. А Сузуки сидел рядом с ним, уложив голову на руку, упёртую в колено.
В углах тёмной комнаты таяло судорожное, то начинающееся, то снова кончающееся; и оно заставляло думать. Думать. Думать. Думать.
Они были дома. Оба. Вдвоём. И, по крайней мере Акире, ничего больше было не нужно.
Наверное, он мог бы что-то сказать. Хотя бы попытаться. Может быть, снова попросить прощения или просто… Но было не разжать челюстей.
Его грудь до сих пор помнила толчок. Конечно.
Таканори толкнул его в грудь. Без сожалений, без опаски — просто толкнул. Толкнул, чтобы помочь себе. Однако толчок так им и оставался — толчком.
И было ли от этого обидно?
Было.
Может, конечно, и даже в половину не так, как было обидно Мацумото, но Акира чувствовал себя уязвлённым. И пьяным. Определённо, сейчас он чувствовал, как шумит в голове кровь.
И сегодня он спал на диване. Ему казалось, что так было правильно. Наверное, это был своеобразный способ дать Таканори немного времени на что-то.
Может, подумать? Что-то решить для себя? Выплакать последние слёзы?
Зачем он дал это время?
Отдохнуть? Растерзать себя изнутри?
Что оно под собой подразумевало?
Сузуки спал беспокойно. Вернее, он вообще почти не спал. Он слушал. Слушал. Слушал. Ворочался и слушал, как елозит под ним твёрдый чехол. Слушал, как тикают часы. Слушал, как из коридора доносятся звуки пришедших на телефон сообщений.
Кажется, это время он дал себе. Эта ночь была его в пьяном угаре и с ослабшими от вины руками.
Хотя Акире было не над чем думать. Он мог просто вить из себя верёвки, глядя в тёмный потолок. Он мог просто переворачиваться с бока на бок и ждать времени, когда можно будет подняться.
И спать в другой комнате было не самым лучшим его решением.
Наверное, он намял себе бока и до смертельной боли отлежал шею, пока дождался до раннего утра.
Можно сказать, что было почти светло, когда он подбирал с пола на кухне штаны Таканори и аккуратно складывал их. Можно было сказать, что он почти протрезвел, пока дошёл до их спальной.
Там мерно сопел носом в полутьме его «Така», уткнувшийся лицом в подушку. Акира положил его брюки куда пришлось. Наверное, куда-то на комод. И как нашкодивший ребёнок встал возле кровати, щупая рукой, где лежал Мацумото.
Сузуки наткнулся пальцами на его голое теплое бедро. И замер, слушая, как Таканори вздыхает.
Может, не стоило теперь ложиться рядом с ним. Может, разумнее было бы снова вернуться на диван. Но Акире было уже никак: матрац уже прогнулся и под ним тоже, подушка уже смялась под головой, крашеные волосы уже кололи ему лицо, и запах шампуня, которым они были вымыты вчера утром, уже чувствовался в носу; в ногах кучей лежало покрывало, которое уже грело… и Таканори был совсем-совсем рядом. От него тянуло усыпляющим, душным теплом. И это было настолько сильно, что Акира не мог шевелиться.
Он только дышал через раз носом, боясь разбудить, и старался не засыпать сразу.
Наверное, Сузуки элементарно настрадался этой ночью. Ведь в гостиной было не так, как здесь, и хотя бы потому, что там не было Таканори. Там были только холод и жёсткий диванный чехол, от которого чесалась спина, только сумасшедшие часы и едва слышимое собственное дыхание. И больше ни-че-го.
Акира почувствовал сквозь дрему, как к нему прижимаются спиной и как он машинально перекидывает свою руку через Таканори, прижимая его к себе ещё сильней.
Сузуки тянуло в паху от этого чувства, а Таканори просовывал свои голые ноги через его ноги в джинсах, греясь.
И сейчас всё было так, как нужно, именно так, как эти двое строили на протяжении нескольких лет совместной жизни. Они спали в одной кровати, они грели друг друга, потому что покрывало, сваленное в ногах, нельзя было достать…
Это был их личный мир, за который они вдвоём боролись. Но вчера что-то пошло не по плану. Сейчас Акира не мог сказать, прошли ли их с Таканори отношения проверку на прочность, однако он был уверен в том, что просто так это не останется: им обязательно нужно будет поговорить, может, снова кричать друг другу в спину или в лицо…
Сузуки не смог улежать на месте слишком долго. Он почти не проваливался в сон, просто лёжа, обнимая и грея Таканори, и чувствовал недомогание. Он слишком давно не пил, чтобы этот раз остался без сложностей. Жарила изжога…
В конце концов он снова поднялся. Мысли сметала в кучу давящая на глаза боль и что-то сродни мигрени — отвратительное, нагнетающее… Акира поднялся с места на одной руке, склонился над Таканори, заглянув быстрым взглядом ему в лицо с задержанным дыханием, и бесшумно встал на ноги.
Мацумото спал спокойно. Так спят уставшие люди, дорвавшиеся до подушки: не ворочаясь, не вздыхая, но просто спят, видимо, совсем без снов. Сузуки осторожно накрыл Таканори пледом, как сделал это вчера ночью: снова кое-как. А потом тихо вышел, ощущая, как штормит, кидая из стороны в сторону.
Ему было неуютно оттого, что впереди была только неизвестность. Однако он не боялся ее. Если они вдвоём перестрадали вчера то, что было, то не значит ли это что-то? Например, что всё не просто пальцем сделано между ними?..
***
Акира долго сидел в кухне, задумчивый, покручивая в руке моток скотча, который достал из раковины.
Как-то по-особенному больно цепляли понятия про «идеальный — не идеальный», проскочившие между ним и Мацумото вчера. Он думал, что сам тоже не идеальный, и что Таканори мог бы не упоминать про это, потому что совсем никто и никогда не просил и не попросит его подгоняться точь-в-точь. Это лишнее. Это настолько выбивало из колеи, что не давало покоя. Настолько это не вязалось с положением, что волей-неволей Сузуки стукало по голове: неужели Таканори смущала их… непохожесть?..
Тем временем совсем рассвело. Из-за окна небо било по глазам белым светом, обозначившим — пасмурно. Точно так же было в квартире, разве что не так много света с потолка и куда более многозначительно. Было тихо. Молчали все телефоны, никто не приходил…
…Хотя все они рано или поздно посмотрят в глаза Мацумото, когда он будет готов слушать. Всем всё равно придётся разделить между собой небольшую долю того, чего они избежали в пабе. Но Акире не хотелось, чтобы в их компании происходили ещё разборки: это слишком сильно. И вообще слишком.
***
Сузуки руководствовался тем, чего ему настоящему хотелось. Он не хотел говорить, он не хотел опускать голову, он не хотел вызывать своими поступками слёзы… Он просто хотел разбудить Таканори и посидеть с ним, как будто Мацумото молчаливый сам по себе из-за творческого кризиса и депрессии, а он, Акира, — как будто перенял его настроение. Как будто ничего не было. Всего лишь пьяные разборки — никакого серьёзного разговора.
В спальной перехватывало дыхание из-за духоты. Не завешенные шторами окна и здесь ловили с противным светом. Таканори сидел, встрёпанный и измятый, свесив с кровати ноги в скатавшихся до щиколотки носках и в толстовке, и держался за голову, прикрыв глаза.
Акира обычно всегда здоровался с ним: утром, в обед, вечером, когда они впервые за день виделись — он всегда говорил «привет». Но в этот раз, скрепя сердце, промолчал. Встал, одеревеневший, в дверях и дышал через раз, пока его не заметили.
Когда Мацумото поднял на него опухшее лицо, Сузуки больше не вдыхал, забыв, что нужно для этого делать. Он не терялся и не не решался: в лице у Таканори залегли тени вчерашнего. Настолько свежие, что Акиру чуть не подкосило снова. Он давал себе установку не думать об этом, просто что-то делать…
Таканори даже в таком состоянии был самый привлекательный человек для Сузуки: с волосами, из-за неспокойной ночи спутавшимися в пух и прах; с лицом, сохранившим следы от подушки и заимевшим небольшие мешки под глазами — всё равно. И это было, в принципе, взаимно. Оба видели друг друга в ещё куда более непотребном виде до этого, поэтому ничего не менялось.
Акира с усилием над собой оттолкнулся от дверного косяка, неуверенно проходя в комнату. По ногам повеяло холодным сквозняком из коридора. Он кусал губы, глядя на каменно замершего Мацумото, — в его глазах не было ни смирения, ни озлобленности, ни презрения — просто безразличная безмятежность, — и медленно шёл дальше. До тех пор, пока почти не коснулся чужих голых колен своими ногами.
Таканори отвёл взгляд в сторону. Он ничего не ждал и ничего не хотел, однако что-то хотел Акира. Он порывался что-то сказать, но в последний момент смыкал губы, хотя сейчас не помешало бы заполнить зияющую пустоту между ними хотя бы самыми пустыми словами. А он затем стал присаживаться на корточки, после вставая на колени…
Мацумото прошибло нервной дрожью, когда Сузуки прямо посмотрел на него, поджав губы, а затем приложился головой к его коленям: сначала — лбом, затем — щекой, а после прижался тёплыми губами, прикрыв глаза и вместе с этим прикасаясь к его бёдрам руками. Его недлинные, волнистые волосы приятно щекотали кожу, медленно скатившись вперёд.
Это было слишком неожиданно и волнительно, до такой степени, что Мацумото стал чувствовать, как загораются уши. Акира сидел перед ним, почти целовал его… ноги…
— Я не знаю, что мне делать… — сорвалось с языка у Сузуки. Он поднял голову, заглядывая в глаза Таканори, на что тот сморгнул непроизвольные слёзы, загоняя их обратно, и покачал головой. — Я не считаю тебя… Хотя вчера я говорил, как они, но, ты же знаешь, мне нужно всего-ничего, чтобы потеряться в ощущениях… Я никогда так не думал. Я знаю, что ты…
— Не надо, — попросил Мацумото севшим голосом, зарылся обеими руками в свои спутанные после сна волосы, судорожно выдохнул через рот. Акира наблюдал.
Ему ничего не стоило продолжать дальше: Таканори выслушал бы. Однако Сузуки понимал, что это будет совсем лишним. И без того много было сказано вчера.
— Оставь это, как есть, — тихо продолжил Мацумото. — Это уходящее…
— Мы будем спотыкаться об это всю оставшуюся жизнь, — Акира снова склонился к коленям Таканори. Снова приложился лбом, а затем тёплыми губами. Мацумото сверху сглотнул, ничего не ответив.
Как обычно это бывало, Сузуки снова делал, снова шёл до конца след в след. Он ненавязчиво вклинился между ног Таканори, раздвигая их, и наклонился вперёд, влажно целуя вверх по ляжке до полоски скотча; руки его спустились вниз с колен по голени до щиколоток, пальцами изнутри поддевая скатавшиеся носки и совсем стаскивая их. Мацумото весь покрылся мурашками от чувства горячих, сухих пальцев на пятках, не зная, куда деть свои руки. В конце концов он положил их Акире на голову, зарываясь в жёстких волосах, и сам склонился вперёд, вдыхая носом их запах.
Сузуки было паршиво на душе. Он повернул голову, укладываясь щекой на ногу, и до боли скосил глаза в сторону лица Таканори. Тот смотрел прямо, приложившись лбом к виску Акиры; в уголках его глаз и на ресницах едва заметными частичками скопилось после сна. Если бы Сузуки потянулся убрать их, то сделал бы больно…
— Давай спотыкаться. Это лучше, чем, — Мацумото поджал губы, замолкая, — его душило спазмами, сжимающими в стальной хватке горло: — держать все обиды при себе.
Сузуки слушал молча, одной рукой обнимая Таканори; второй он гладил его ногу, задевая по скатавшемуся в нитку скотчу. И его клонило в сон от тихого голоса Мацумото, раздававшегося немного выше уха.
Они сидели так довольно долго. Акира — между ног Мацумото, обнимая одной рукой его за поясницу, а второй сжимая его толстовку на боку, с головой, уложенной на его ногу выше колена. А Мацумото — согнувшись в три погибели, запутав пальцы в немного вьющихся, цвета соломы волосах Сузуки, и водил носом по линии их роста; он едва ощутимо гладил Акиру за ухом, переходя под линией челюсти на шею.
Это не было успокоение или что-то в этом роде…
