Все знают такое простое выражение "не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня". Вот только не все следуют этому. А очень даже зря. Наша жизнь непредсказуема, и никогда не знаешь, что ждет тебя завтра...
Вторая Мировая война. Пятое августа тысяча девятьсот сорок пятого года. Без пятнадцати шесть утра.
Прошло почти три месяца с того дня, как Германия объявила о безоговорочной капитуляции, но Япония все еще вела военные действия. В маленьком и темном кабинете командира сто тридцать второй кавалерийской дивизии как обычно холодно и тихо. Слышно только, как сам мужчина шуршит какими-то бумагами. Сильно нервничает, изредка потирая слипавшиеся от недосыпа глаза. Спать ночью по два часа стало профессиональной привычкой. Да это даже сном не назвать. Просто лежать с закрытыми глазами, пытаясь думать о чем-то постороннем. Затянувшаяся война уже давно действовала на нервную систему и казалось, ей нет конца. Кажется, все уже и забыли как это - жить в мирное время. Не бояться спать ночами, не бояться гулять по улице, не слышать этих взрывов гранат, этих очередей выстрелов и постоянных приказов... И не подсчитывать изо дня в день погибших на поле боя или в госпиталях. Вдруг он услышал, как кто-то стучит в дверь. Не отрываясь от поиска какой-то важной бумаги, Йо-ка громко в своей привычно строгой манере сказал: - Войдите. Дверь открылась с тихим скрипом, и в кабинет вошел невысокий парень с небрежно растрепанной копной темно-каштановых волос. Сделав поклон, он сказал: - Извините за беспокойство, Йо-ка-сан... Подняв глаза на вошедшего, командир, слегка смягчив тон, проговорил: - По какому вопросу? - Скорее по личному... - несколько смущаясь, проговорил Шоя, смотря на Йо-ку. Холодный взгляд этого человека был способен на то, чтобы убить любую уверенность в себе. - По личному? - переспросил он, откидываясь на обшарпанную спинку дерматинового стула. Парень кивнул. - Мне кажется, вы забыли, где мы находимся, Шоя-сан. Вам напомнить? - снова этот тон, эта строгость, за которую командира кавалерии все боялись до мозга костей. Этот человек умел вселять страх перед собой одним только взглядом. Он был беспощаден и, кажется, хладнокровен. Никто и никогда не видел на его лице эмоций жалости и сожаления, когда ему сообщали о том, что кто-то из его отряда погиб. Возможно, это выработалось посредством войны. Он не видел повода для скорби, даже когда погиб его верный помощник несколько месяцев назад. Кажется, он не человек, а машина. Он не чувствует ничего, а вот парень, стоящий напротив, до безумия добрый и переживает по каждой мелочи. И как он вообще смог влюбится в эту бесчувственную глыбу льда? Не ясно. - Йо-ка-сан, сегодня вечером я уезжаю в Хиросиму. Командир посмотрел на солдата и спокойно выдохнул: - Почему и зачем? Шоя поспешил положить на его стол какой-то листок и быстро сказать: - Просят... - Чтож... раз по официальной просьбе... - Йо-ка быстро пробежался глазами по ровным строчкам на чуть желтой бумаге. - И я бы хотел... - начал было Шоя, но от холодного взгляда командира, который резко поднял голову,осекся и сказал, улыбнувшись, совсем не то, что хотел: - Хотел пожелать вам удачи. Надеюсь, мы с вами еще встретимся. На эти его слова Йо-ка только качнул головой в знак одобрения. Парень поспешил ретироваться из кабинета командира. Уже довольно давно Шоя стал замечать, что сердце его начинает усиленно биться, когда он находится рядом с Йо-кой. Очень давно он понял, что полюбил его, вот только признаться в этом оказалось очень сложно. К тому же, Шоя знал, что в ближайшие дни Йо-ка так же должен ехать в Хиросиму. И он сейчас хотел ему предложить поехать вместе, сегодня вечером, тогда бы он, возможно, и признался бы, но предложить он не смог. Что же касается самого Йо-ки... На самом-то деле он был холодным не для всех. Сердце в его груди все же было добрым и мягким к некоторым людям. И одним из таких был Шоя. Года два назад, когда он только пришел к нему в отряд, он показался тому до безумия слабым и ни на что не годным мальчишкой. Однако в первом же бою он проявил себя, когда вынес с поля боя тяжело раненого солдата. А потом, этим же вечером, Йо-ка случайно заметил, как этот улыбчивый юноша подкармливает маленького котенка. Это и запомнилось командиру. Он понял, что не у всех на войне сердце огрубело, остались еще добрые души, готовые отдать последнее. Мужчина наблюдал за пареньком почти каждый день. Почему-то ему казалось, что этот человек несет в себе некий светлый лучик добра. И вот, узнав о том, что он уже сегодня он покинет этот город, Йо-ке стало до ужаса одиноко. Он вышел на улицу и прошел к открытому манежу. Шоя гордо восседал на сером коне, изящно галопируя. Все-таки он профессионально держится в седле. Наблюдая за ним, Йо-ка принял для себя решение поехать завтра же в Хиросиму и признаться в своих чувствах. С этими мыслями он проводил Шою, и с этими же мыслями и заснул, пусть и не на долго.Шестое августа тысяча девятьсот сорок пятого года. Десять минут восьмого утра.
В кабинете командира было как всегда тихо. Вот только сам Йо-ка не был спокойным, медленно шагая большими шагами из одного угла в другой. Еще никогда раньше мужчине не приходилось ощущать этого странного рвущего изнутри чувства. Все-таки есть в этом мире то, чего боится сделать даже самый смелый и, кажется, холодный человек. Признаться в любви, порой бывает очень сложно, тем более мужчине, рядовому солдату. Остановившись возле стола, Йо-ка приставил левую ногу к правой, словно готовясь к параду и поднял глаза, смотря на стоящий перед ним шкаф. Нет, пора уже переступить через себя, поехать в Хиросиму, найти там Шою и выдать все, как есть. И пусть он будет отвергнут, зато он избавиться от тяжести в груди, он выдать все, что накопилось. - Да, сегодня же, - сказал вдруг он и сел за стол, дабы побыстрее закончить и разобраться со всеми документами. Буквально через несколько минут в дверь постучали. - Войдите, - в своей привычной манере выдал Йо-ка, что-то подписывая. Дверь открылась и в кабинет вошел высокий парень с длинными светлыми волосами. Посмотрев на него исподлобья, командир сухо и холодно выдал: - По какому поводу зашел, Кей-сан? - после чего продолжил писать. - Важное сообщение из Токио, - тихо проговорил парень, держа в дрожащих руках какой-то лист бумаги. - Что опять? - проговорил командир без толики волнения, не отрываясь от документа, что-то зачеркнув и нахмурив брови. - Сегодня...в восемь пятнадцать утра США атаковали Хиросиму... - скорбно и тихо выдал солдат. Рука Йо-ки остановилась на недописанном иероглифе. Он словно бы поставил на повтор только что сказанные слова в голове. Заметив это Кей тихо продолжил: - Была сброшена атомная бомба... Никто... - Командир, внезапно поднявший голову, заставил его осечься и замолчать. Глаза его остекленели. Треснувшим голосом он спросил: - Что ты только что сказал? - Хиросиму... - хотел было повторить Кей, но был перебит резким: - Послание сюда, быстро! Солдат передернулся и поспешил отдать лист Йо-ке. Тот, развернув его, несколько раз пробежался глазами по строчкам. Иероглифы расплывались в одно непонятное черное пятно, бумага в руках тряслась. Смысл написанных слов упрямо не доходил до сознания мужчины. - Восемь пятнадцать... - вдруг тихо проговорил мужчина и посмотрел на часы, стрелки которых лениво и беззаботно подбирались к десяти. Йо-ка впал в состояние фрустрации. Только подумать, ведь примерно в это время он без задней мысли ходил по кабинету, придумывая, как будет признаваться Шое в любви, решил ехать туда, к предмету своего обожания. Восемь пятнадцать... На сколько ему было известно, в это время Шоя уже как раз должен был прибыть в Хиросиму. А он был здесь, он думал над этим, он вспоминал Шою, а в это самое время произошло непоправимое. На Хиросиму сбросили атомную бомбу. В живых не остался никто. От этого Йо-ка словно бы потерялся. В глазах потемнело и поплыло. Он опустил голову и ничего не смог ответить на вопрос Кея: - Йо-ка-сан, все хорошо? Как так? Как такое вообще могло случиться? Только вчера тот парнишка стоял вот тут прямо перед ним, что-то хотел сказать, но Йо-ка был строг с ним. Только вчера вечером он был точно уверен, что сегодня признается ему, а его уже нет. Шоя погиб. Он не узнал главного. Он и не сказал важного. Кто бы мог подумать? Ведь это была мирная Хиросима. Вчера не возникало никаких подозрений. Вплоть до самого вечера командир так и не покинул кабинета. Он совершенно ничего не ел. Таким тихим Йо-ку не видел еще никто и никогда...Восьмое августа тысяча девятьсот сорок пятого года.
- В атаку! - очередной грозный приказ слышится от командира кавалерии. - Но Йо-ка-сан, у них численное преимущество, - смотря на хмурого мужчину, произносит Кей. - Ты смеешь перечить приказу командира?! - жесткий и грубый тон больно бьет по слуху. - Я сказал: в атаку! - Но ведь...СССР нам так же объявили войну...Мы должны сдаться... - Здесь я решаю: стоит ли не стоит! С того дня, с шестого августа, Йо-ка стал слишком жесток и, кажется, совершенно безрассуден. Если раньше он хоть как-то пекся о жизни своих солдат, то после случая в Хиросиме он стал совершенно хладнокровен. Его волновала лишь победа и ничего кроме.Второе сентября тысяча девятьсот сорок пятого года. Девять часов утра и две минуты. Токийский залив. Борт американского линкора "Миссури"
Слегка прихрамывая, представитель от Японии подошел к человеку в американской форме. Сегодня наконец подписан акт о безоговорочной капитуляции Японии, о котором было объявлено еще пятнадцатого августа, и о завершении Второй Мировой войны. Казалось, все позади. Японские командиры, присутствующие на линкоре, смогли наконец выдохнуть. Все, кроме Йо-ки. Всю церемонию он стоял, смотря в пол. Ему было уже не важно то, что кровопролитная война завершилась. Кажется, мыслями он все еще был там, он все еще переживал пятое августа, тот последний день, когда он мог признаться человеку и выслушать его. Если бы он сделал это, он бы не потерял свое "завтра", он бы не потерял свое будущее, он бы жил дальше. Но Йо-ка продолжает жить пятым августом, продолжает жить числом, когда мог все сказать. Шестое число для него так и не наступило. Он потерял его. Потерял свое завтра...