Служба спасения имени Ю Кихёна

- Пришла в два часа ночи вместо обещанных одиннадцати - это раз... Да, задержалась, каюсь. Но меня можно понять - я не видела лучшую подругу почти год, не мудрено, что мы проболтали без умолку несколько часов. - Не отвечала на звонки - это два... Батарейка села. Это уже точно не моя вина, это всё современные гаджеты, которые разряжаются в два счета. - И три - насвинячилась в сопли... Ну, приложилась чуток. Не могла же я отказать лучшей подруге. И вообще, я и не будучи навеселе, не очень-то вменяемая, так что разница почти незаметна. - И ты все еще считаешь, что я не имею права тебя ругать?! По-хорошему я вообще должен тебя выпороть! Я презрительно фыркнула. Извращенец. Хорошо, что у меня хватило ума промолчать, а то обрушилось бы наказание на мой многострадальный филей. - Сегодня спишь на диване. И точка. Откланялся. Мало того, что отчитал, как пятилетнего ребенка за разрисованные обои, так еще и с кровати выгнал, как будто мне и без этого мало досталось. Сатана. Но все же, засыпая на до боли в лопатках неудобном диване и обнимая плюшевого медведя вместо Кихёна, я свято верила, что всё худшее позади. Наивная.

* * *

Утром я, умудрившись проспать, не успев толком привести себя в порядок, прибежала из ванной, на ходу завязывая на голове пучок из мокрых волос. Кихён уже поедал свою яичницу, не обращая никакого внимания на меня. Я же, сев за стол, нарочно уронила вилку на пол, привлекая к себе внимание. Но что в итоге? Ни один мускул не дрогнул на лице парня: юноша все так же продолжил поедать свой завтрак, уставившись в тарелку. И тогда я поняла, что мое наказание только началось - бойкот. За день мне не поступило ни одного сообщения и ни одного звонка. Более того - вечером Ки даже не пришел домой. Через Минхёка он передал, что переночует в общежитии. С одной стороны я, может быть, и обрадовалась - свобода же, наконец-то, никакого тотального материнского контроля и строгих отцовских назиданий. Но это только одна сторона медали. А с другой стороны меня поджидали одиночество, тишина, пустота и всякая неприятная ванильная бяка, от которой захотелось укутаться в плед, усесться на подоконнике и смотреть на ночной город, вытирая сопливый нос, в ожидании знакомого стука шагов и радостного и уже традиционного "Милая, я дома!". Но не судьба, никого второго сегодня в этом доме не появится. Ну, сама виновата, мучайся теперь. Ты же взрослая, как с подружкой в час ночи песни горланить под воздействием приторно-горького коньяка, так и нечего вести себя как ребенок, когда тебя за это наказали, нечего реветь и поминутно на дисплей телефона подглядывать - он всё равно не позвонит, говорят же тебе - ты наказана. Мне кажется, или равнодушие - это самое страшное, что может приключиться с человеком? Конечно, не кажется. Ближе к полуночи переживания погнали меня на кухню, заедать стресс вкусняшками. Да, мало мне всего того, что приключилось, мне еще и задницу себе надо нажрать, чтобы в дверь потом только бочком проходить. Женщины такие женщины. Но что-то снова пошло не так, впрочем, как оно и всегда со мной случается, и я выронила и блюдце с безешками, и кружку с чаем, с горячим, черт его побери, чаем. И шлепнулась на пол, закрыв лицо руками, заревев в полную силу. Вокруг осколки и раздавленные безешки, разлитый Гринфилд и где-то возле холодильника одиноко уплывшая долька лимона. Картина маслом - "Неудачница". Еще сильнее я заревела, хотя это уже было больше похоже на крик, который уж точно слышали все соседи, когда попыталась встать. Лучше бы я этого не делала, потому что, не видя ни зги из-за застилавших глаза слез, я наступила на осколок. И только когда я его, опершись о стол, вытащила, заляпав кухню еще и собственной кровью, то поняла, что расхреначила кружку Кихёна. И в этот момент мне стало не просто фигово, а еще и страшно, потому что для меня теперь уж точно не секрет, насколько мстительным может быть разозленный Ки. Но страх как раз таки и подстегнул меня взять телефон и набрать номер парня. Психанула я, хотелось мне ему высказать всё, заодно и про его любимую кружку с Гудетамой, все равно мне уже нечего терять. Долгие гудки на том конце убили во мне всякую надежду. Наказана же, бойкот. И чего я только ожидала? Следующие десять минут я просидела на кухне среди наведенного мной бардака. Некогда милые воздушные безешки превратились в подобие мерзких вязких комочков манной каши. Зеленый Гринфилд высох, и вместо луж на полу остались липкие пятна, да и безе впитало в себя некоторую часть жидкости. Осколки от блюда и кружки окружали меня со всех сторон, и я знала, что если встану, то получу еще парочку ран на стопах, и крови на полу станет значительно больше. Я даже вообразила себя Брюсом Уиллисом из "Крепкого Орешка", и небольшой, но досадный ожог на лодыжке от горячего чая тоже придавал мне героизма. Будто в детстве я в бандитов не наигралась. Неожиданно заигравший рингтон оповестил меня о звонившем Кихёне. Пришлось даже ущипнуть себя за руку, чтобы понять, что это взаправду, что я не уснула на холодном заляпанном кафеле. Тишина в трубке длилась несколько минут, когда я молча ответила на звонок. И лишь потом, после глубокого вдоха-выдоха Ки заговорил: - Ты как? Как же сильно мне хотелось накричать на него, я же даже готовилась к этому последние двадцать, или около того, минут. Но слова застряли где-то в глотке, и я тихо заплакала, поторопившись прикусить кулак, заглушая тем самым свои всхлипы. - Эй, ты в порядке? Не молчи. Немалых усилий мне стоило немного успокоиться, чтобы суметь произнести тихое: "Всё нормально". Но Кихёна не обманешь, он слишком хорошо меня знает. - Милая, ты плачешь? "Да я тут не плачу, я тут скоро нарыдаю второй Тихий океан! Я умираю от обезвоживания и потери крови! Я расхерачила всю кухню и угробила твой желток! А из-за безешек я вообще повешусь!" - Я сейчас приеду. Нужно было его остановить, но ничего, кроме почти неслышного угуканья, я не выдала. Просто, повесив трубку, осталась ждать своей участи в разгромленной квартире. Кихён приехал слишком быстро, я даже не успела придумать вменяемого оправдания к случившемуся. Но он не сильно-то и удивился, найдя меня на кухне в окружении осколков, которые когда-то были посудой, испорченных безе, засохших чайных лужиц на полу, окропленном моей кровью, по-детски размазывающую слезы по щекам и нелепо оправдывающуюся за погром и Гудетаму. Парень лишь укоризненно покачал головой, поджав губы, скрестив руки на груди. Всем своим видом он показывал, что, вроде, уже не обижается, но за этот беспредел мне еще перепадет. А потом началась спасательная операция. Осколки убраны, раны перебинтованы, слезы вытерты. Служба спасения имени Ю Кихёна сработала на отлично. - Должна мне будешь за Гудетаму, - улыбнувшись, сказал юноша, крепко обнимая меня одной рукой. Я шмыгнула носом, как бы в знак согласия. Может, и хотелось бы поспорить, но хватит мне геройств на сегодня. - И за безешки тоже, я их на завтра берег. - А повод? - Хотел чаепитие устроить по случаю нашего перемирия. Но теперь нет ни десерта, ни кружки. - Прости. В очередной раз я стыдливо опустила голову, извиняясь. Действительно напортачила, даже не поспоришь. - Будешь в другом месте прощения просить, когда боевые ранения заживут. А завтра мы по магазинам пойдем, зря я что ли весь вечер распланировал? Я кивнула на забинтованную ногу, ясно намекая на мою инвалидность и отсутствие возможности бегать по магазинам, как бы мне этого не хотелось. - Тогда я пойду, а ты поковыляешь, - среагировал Ки, дав мне понять, что в любом случае меня отправят в ссылку, даже если я буду при смерти. Парень пальцами свободной, не занятой объятьями, руки провел по моей щеке, оставляя потом на этом месте поцелуй. И уже и гадать не надо - не обижается совсем, простил мне все смертные грехи, когда нашел зареванную, обожжённую и порезанную на полу. Но за Гудетаму еще наподдаст - это святое. Извращенец Сатана с его детскими захмычками. За это я его и люблю.