Таким, какой есть

Ненависть… Она пронизывала меня от макушки до пяток, заставляя дрожать руки. Чистая и неприкрытая ненависть. — Вы же понимаете… — чирикала белокурая красотка передо мной. Я понимал. Конечно, кому нужен на работу такой, как я. Не повезло же уродиться таким. Сказал бы спасибо матушке, держа ее за горло и сжимая изо всех сил, да вот жаль, что сей представитель рода человеческого уже сдох в какой-то канаве города. Или еще не сдохла, сука, не знаю, в жизни не видел ту, кому обязан своей внешностью радостной жабы. — А вам какая разница, где сидит маг, который перебирает бумаги и проверяет печати на подлинность? — я все еще старался быть вежливым. — Но коллектив… Все ясно. Коллектив. Можно подумать, я им так сильно аппетит испорчу, да даже если и испорчу, похудеют малость, им не помешает. С очередного собеседования я выходил, всей душой желая владеть проклятиями. Наслать бы на эту контору гнойную чуму, чтобы их там живьем сожгли огненные маги. Жаль, что не умею. Да и маги сперва всех усыпят, чтоб не мучались. Вдвойне жаль. — Тэль! Привет! — заорали мне с другой стороны улицы. Я мысленно застонал, оглядывая мчавшегося ко мне на всех парах Сойра. Что ему тут нужно, спрашивается? Ненавижу, когда он ловит меня на выходе с провалившегося собеседования, участливо обнимает за плечи и предлагает посидеть где-нибудь в кофейне. К демонам вашу жалость, дайте мне работу. Не скажу, что я слишком ужасен или там какой-нибудь сказочный урод. Просто кожа выглядит, как шкурка жабы, не в смысле цвета, в смысле того, что я покрыт мелкими бородавками, бледными, можно сказать, аккуратными. И как назло, только лицо, которое в нашем климате под вуаль не спрячешь, да и не собираюсь я его прятать. Любите таким, какой есть, ублюдки. Не любите? Ну и демон с вами, перетопчусь. Я вас всех вообще ненавижу. — И что тебе надо? — на любезности я размениваться не собирался. — Снова не взяли? — посочувствовал Сойр, шагая со мной рядом. Я отвернулся. Вот только попробуй меня тронуть, скотина латная, потом к лекарю бегать замучаешься. Хотя нет, паладины к лекарям не бегают, они сами целительскими заклинаниями владеют на ура. Меня Сойр вылечить не смог, хотя пытался изо всех сил. Не лечится мое уродство, разве что сдирать вместе с кожей, но и то не факт. Пытался я как-то… Снял лоскут кожи, лекарь наживил все заново. На следующее утро чистая кожа снова была покрыта мелкими и розовыми бородавками. Я выматерился и пошел к огненным магам с просьбой просто все это испепелить. Огонь мое лицо очистил. Ожоги подживать не успевали, бородавки чуть ли не на глаза лезли. Я снова выматерился и плюнул на все попытки от них избавиться. Может, это вообще проклятье такое, а я принц? Вот поцелует меня прекрасный дракон по большой и чистой любви… Три ха-ха, конечно, а вдруг? Родителей своих я не знаю, историю рождения мне никто не поведал. Хотя внешность у меня не особо аристократическая: глаза коричневые с зеленью, волосы мышиного оттенка и тонкие, нос курносый, передние зубы вперед выступают. Упасть и не встать, такая неземная красота. — Не переживай, ты обязательно найдешь работу. Попробуй… Я зажал ладонями уши. Попробуй туда, попробуй сюда. Как будто я не пытался. Венец моих неудавшихся собеседований — меня не взяли мыть посуду в трактире. И вообще, я на собеседования бегаю чаще, чем Сойр в бордель. — Извини, — он расстроился и умолк. — Оставь меня в покое, — прошипел я. — Хочу побыть один. Какого хрена ты за мной таскаешься все время? — Не хочу, чтобы ты с моста прыгнул, — честно сказал Сойр. — Я тебя оттуда скину однажды, — сквозь зубы пообещал я. Городской мост у нас — излюбленное место самоубийц. Каюсь, грешен, пару раз я подходил к ограждению и заглядывал вниз. Но смысла кидаться туда не видел. Может, я и урод, но здоров, руки-ноги и голова на месте. А что на работу не берут, ну им же хуже, может, я первоклассный специалист в своем деле. Еще бы это дело знать. Согласно диплому, изрядно потасканному, я вообще преподаватель литературы. Подпустил бы меня кто к детям, да я и сам желанием не горел с этими малолетними упырями общаться. — На кой черт ты вообще шел на преподавателя? — патетично восклицала приемная матушка. Знал бы я ответ на этот вопрос… Потому что был молодым идиотом, который искренне считал, что внешность в жизни не главное, у меня же сердце доброе, я люблю книги и хочу нести в массы просвещение. Вот и сижу с ненужным дипломом и сотней образований, одним высшим и ста семью на морде. — Тэль, а может, кофе? — заикнулся Сойр. Я смерил его злобным взглядом: долговязая латная светлая до невозможности особь паладина обыкновенного безмозглого, искренне считает, что, если напоить меня кофе, то мне сразу полегчает, я начну улыбаться, и вокруг бабочки зачирикают и цветы запорхают. С другой стороны, он все-таки мой друг. — Ладно, вперед. Отделаться от Сойра невозможно, когда он считает, что мне плохо, грустно и все такое, он в лепешку расшибется — или меня расшибет — но добьется того, что я начну кисло улыбаться. Хорошее настроение как способ самозащиты. В кофейне мы устроились на мягком диванчике перед низким столиком. Сойр на этот самый диванчик опускался очень осторожно, потом хлопнул себя по лбу — надеюсь, отбил себе остатки мозга — и убрал свой доспех в браслет, только сапоги оставил, не босиком же ему тут сидеть. Кофе на столике возник мгновенно, я подхватил чашку, сполз пониже и отпил. — А нас отправляют завтра на границу, — поведал мне друг. — Зачем? — Не знаю, пока не говорят, но там что-то случилось, не иначе. Тэль, мне же капитан отдал, — Сойр вытащил из воздуха алую полоску. — На бесплатный кофе. — Дай сюда, — я цапнул полоску и хлопнул на столик, сразу выдавший мне вторую чашку. — Мне уже становится легче. А еще есть? — Есть, — согласился Сойр. — Народ сюда забегал утром, а тут за каждые четыре чашки дают пятую бесплатно, если предъявить… Я предъявил. Потом автоматически сработала эта самая программа, как раз, когда я допивал четвертую чашку. — Тэль, — с восхищением поинтересовался Сойр. — И ты намерен ее выпить? — Почему нет? — удивился я. Потом до меня дошло, что он таким образом намекал, чтобы я отдал кофе ему. — Но ты можешь взять. — Нет уж, — Сойр замахал руками. — Я тут выпил уже полчашки. Ты пей-пей, мне просто интересно, где заканчивается твоя любовь к этому напитку. — Примерно там же, где начинается любовь к тебе, — бездумно брякнул я. Сойр сразу погрустнел. Это у него больная тема. Он считает, что в меня искренне влюблен, я прекрасно вижу, что это у него паладинская встроенная потребность в защите сирых и убогих уродов срабатывает. Раз меня никто не любит, значит, долг каждого паладина сразу же в меня влюбиться, окружить заботой и вниманием. Чтобы я себя ущербным не ощущал. Ладно-ладно, не каждого, мне и одного за глаза хватает. Я взял салфетку, вытащил из кармана карандаш и принялся составлять цепочку рун, потом протянул ее Сойру, который сразу же повеселел, только что рот не открыл и слюна не закапала. Маленькое встроенное умение, которым я обзавелся с самого детства. Я умею сплетать руны так, что короткие заклинания поднимают настроение всем вокруг. Ну или гасят в ноль, такое я тоже умею, все чаще хочется этим воспользоваться. Жаль, что зарабатывать на жизнь таким не получится, это умение у каждого третьего мага есть. Хотя Сойр говорит, что на него так только мои заклинания действуют. — Так что там на границе такое? — Не говорят, только всех паладинов отправляют. Я решил, что разузнаю потом у кого-нибудь, например, у своего бывшего наставника, уж если кто и в курсе, в чем там дело, так это он. Наставник вообще все слухи, сплетни и новости знает наперечет. — А сплети мне на память еще цепочку? — Сойр протянул руку. — Секунду… До меня внезапно дошло, что мне не нужно идти к наставнику, я ведь могу и так попробовать кое-что узнать. Я прислушался к магическому фону, отрешаясь ото всего, прикрыл глаза. По нервам полоснуло тревогой. Что-то было не так, магический фон ощутимо перекашивало, он шел полосами и рябил так, что глаза разболелись. Такое бывает лишь в одном случае: когда маги усиленно накладывают чары, когда носятся магические вестники. — Война, — беззвучно сказал я. — Снова Темные идут… Сойр испуганно посмотрел на меня. Я взял карандаш и принялся писать прямо на его запястье. Руны свивались меж собой, расползались, вытягиваясь в изящную вязь. К счастью, запястья хватило на полную цепочку. — А что ты там написал? — Сойр с любопытством рассматривал вплавившиеся под кожу руны. — «Вернись, если был верен», — хмыкнул я. — Это из легенды. Когда-то, отправляя на войну своего фаворита, уличенного в измене, король-чародей молча написал ему на руке эту фразу. Битва между Светом и Тьмой была долгой и очень кровавой, но Свет победил, отшвырнув Тьму. Командующий светлыми войсками шел в бой без доспехов, единственной его защитой была цепочка рун… Но ни одна стрела Тьмы, ни один меч черного рыцаря не коснулся его, потому что он не изменял своему возлюбленному. И он вернулся с победой. — То есть, если я тебе был верен… Я фыркнул, насмешливо посмотрев на Сойра. С другой стороны, почему бы и нет? Вот и случай проверить истинность его чувства. На войне прежний паладинский долг считается исполненным. Стало быть, если Сойр вернется с границ и сможет повторить мне в лицо, что любит, не отводя глаз, значит, я ошибался все это время. — Но доспехи ты все-таки надень, — сказал я, поднимаясь. — Легенды легендами, но не забывай, что полководец Света все-таки был драконом. Что там мне в спину говорит Сойр, я слушать не стал, настроение снова испортилось при мысли о том, что денег нет, жить скоро станет не на что. Может, тоже на войну податься, там хоть довольствие казенное. А какой-нибудь огненный шар я сотворить смогу, все-таки маг. С другой стороны, где я и где война. И руны еще эти глупые, вот зачем я выпендривался со знанием легенд? А если Сойра там убьют? Паладины же все на голову больные, решит еще, что теперь мое пожелание его охраняет. Ничего умного я не придумал, провожать паладинов на следующий день не пошел, заперся у себя в комнате, плюхнулся на кровать. Вот так и лежать бы всю вечность, превратиться в комок пыли, не думать о своей внешности, о своей ненужности. И о Сойре. Он меня бесит, он упертый и упрямый, постоянно твердит про свою вечную любовь с первого взгляда… Куда он мне смотрел-то, все спросить забываю. — Демон! — я рывком перевернулся на кровати, выхватил подушку и запустил ей в угол. — В демонов кидаться надо матрасами, — сказала из коридора приемная матушка и засмеялась. — К тебе тут гости. Выйди на крышу. Я слегка опешил. Встречать гостей на крыше — это было что-то новенькое. Но приемная матушка к шуткам не склонна, так что пришлось телепортироваться в указанное место. В уши ударил истошный визг, причем не одной девушки, а пары десятков. По глазам резануло светом, который вскоре затмило что-то огромное. — А… — я проморгался, узрел, что загородило мне солнце и мгновенно окутался защитой. Хотя против дракона она была бесполезна, как мыльный пузырь. А именно дракон на меня и смотрел. Огромный чешуйчатый ящер, судя по белой окраске, отливавшей золотом, дышать он умел огнем. — Чем обязан? — я надеялся, что мой голос не слишком пищит. — Я это… — сказал ящер. — Чтобы ты не волновался… Насчет доспехов. — А? — ничего вразумительнее я не сказал. Потом увидел руны на передней лапе дракона. — В общем, я вернусь и все такое. Сойр что-то такое прочитал у меня в глазах, что мгновенно оказался в небе, откуда на весь наш город проорал: — Потому что я тебя люблю! — Я тебя тоже, — сказал я, зная, что он и так услышит. Потом развернулся и телепортировался обратно в дом. Ладно, может, я и не принц, я урод, которого никто не берет на работу, у меня паскудный характер, я ненавижу людей и желаю им мучительной смерти. Зато ко мне вернется мой дракон, что тоже неплохо. И любит меня он таким, какой я есть.