Моё неуважение, или попаданец в Рыбаченко

      Странное ощущение, однако... будто меня помазали компостом и облили холодной грязной водой, которую использовали для мытья особенно испачкавшихся полов. Никакой радости в этом нет, а ведь жил себе как ни в чём не бывало, занимался полезной деятельностью вроде многоходовочек. Тогда горькое осознание пришло ко мне, что я больше не ощущаю себя в своём теле. Нет, оно было не просто чуждым для меня — будто сама Вселенная противилась существованию этой ошибки природы, коей являлось это существо.       Тогда я понял, что являюсь носителем плоти самого Олега Рыбаченко... и делю его с самим хозяином, что смотрит на меня косым надменным взглядом. Ох, сколько от него шороху-то было — попаданец в пчелу, молекулу, в Крымскую войну...       «Эй, между прочим, это по-настоящему новая идея, не то что у этих неудачников, вроде Лукьяненко и Сапковского, которые просто завидуют мне!» — возмущался голос, но я не обращал на него никакого внимания. По его интонации было сразу ясно, что прелести квартиранства его не устраивали от слова совсем. Но кого волнует мнение той личности, что была вытеснена на второй план в лице антипомощника Пиноккио.       Вместо этого, в голове внезапно поселилась идея-фикс сделать человечество чуть чище и свободней — сажусь за включённый компьютер и открываю вкладку со своей страницей на Самиздате. Реципиент наивно решил, что я собрался изучить его «шедевр литературной мысли», дабы до конца времён восхищаться его гением.       Чёрта с два. Листая профиль, я с тяжестью вздыхаю, подсчитывая количество его графоманских трудов, но делать нечего — всё равно через десять минут от них не останется ни следа. Несмотря на ярый протест самого Рыбаченко, я упрямо приступаю к очистке страницы от этого интеллектуального хлама, рассказ за рассказом. Палец устаёт клацать по мыши, а ведь этот сборник насчитывает десятки произведений с тысячами слов каждое. После этого, был уверен я, отыщу бумажные копии и черновики и пропущу всё через измельчитель.       Его визг только подстёгивает меня на это святое деяние, и я наверняка буду канонизирован за это. Как только мусор будет почищен, я придумаю что-нибудь более стоящее, чем эта чепуха про попаданцев.       «Ублюдок! Конченная бесталанная тварь! Одиозный подонок! Как ты посмел дотронуться до моих произведений, в которые я вложил душу?! Моя гиперноосфера! Мои герои, противостоящие Надбогу Гитлеру! Фашист! Предатель!»       Ах, эти восклицания звучат для меня как музыка, что греет уши. Давай, на октаву сделай выше, перейди на контратенор, надрывайся сколько влезет. Это тебе за всю твою дурную славу и зазря истраченную древесину, что ушла на создание той бумаги, что имела несчастье стать носителем этих осквернённых текстов. Убеждаюсь в чистоте профиля, теперь самое время навести порядок в здешнем клоповнике, что этот «сверхразум» называет жильём; больно загажено было оно.       Стопки текстов, мятые листы, несколько печатных образцов — на один, даже самый объёмный, мусорный пакет не хватит. Измельчителя, сиречь шреддера, у него не было в наличии, а покупать накладно. Всё больше и больше голос в голове походил на хрюканье порося, отправленного на заклание. Слышали бы вы его угрозы! Он обещал сделать из меня шестёрку фюрера, предавшую Отчизну и малолетних друзей-патриотов, и это было лишь самым безобидным из всех восклицаний.       Право слово, тараторил до самой головной боли, в этом деле он мастак. Но что такое мои муки в сравнении со страданиями тысяч невинных читателей, чей мозг был грубо и совершенно бестактно изнасилован смысловой белибердой? Хватаю мешки и отправляюсь к ближайшей урне, куда можно на предстоящую утилизацию отправить рукописи и прочий мусор.       Дворовые бабки даже глядели на меня искоса, словно заметили нечто странное в моих делах. Параноидальные вещатели преклонного возраста имеют особенно чуткий нюх на малейшие перемены в поведении.       — Видала, Тамара, шо с Олегом? Мусор в кой-та веки начал выносить, а то всё мама за него делает!       — Неужто ему, наконец, ремня дали хорошего, мозги вправили. Видите ли, сидит круглыми сутками дома, бестолковый, ничаго полезного не делает!       — Валя, червонец ставлю, шо работу ещё найдёт!       С лёгким сердцем распрощавшись с отягощающим душу грузом, я налегке возвращаюсь домой и продолжаю своё благое дело. Первым делом, редактирую свой профиль и вписываю в аннотацию следующие строки:       «Уважаемые мои читатели! С превеликим чувством вины за мною содеянное злодеяние, я искренне прошу у вас и остальных уважаемых авторов прощения! Простите меня за то, что писал этот кал, за необоснованные и завистные оскорбления многих писателей, в своём высокомерии возомнив себя Пушкиным двадцать первого века, коим я совершенно не являюсь! Осознав всю глубину творимого мной чада кутежа, объёма вылитого на ваши глаза дерьма, я решил пересмотреть свои приоритеты и начать всё с чистого листа, написав что-нибудь действительно вечное и доброе, чем про бестолковых попаданцев во что не попадя!       С уважением, О.П. Рыбаченко»       Такого унижения сам бывший носитель сих телес никогда в жизни не испытывал. Заместо чрезмерно громких и утомительных воплей, он перешёл на приглушённые всхлипы, размазывая сопли по лицу. Однако я был непреклонен в желании исправить им содеянное. Всё-таки, даже мне не хотелось бы, что бы сей субъект позорился всю оставшуюся жизнь и тем паче — отравлял житие честных граждан.       Немного поразмыслив над темой будущего творения, я решил дать жизнь новому произведению, взяв за основу притчу о блудном сыне. Это будет особенно правдивый рассказ, подкреплённый реальными событиями. Как хорошо, что судьба-матушка дала шанс мне принести человечеству пользу — пусть даже таким способом.