Солнце и луна

Резко отстранившись от жены, Джейми поспешно поднялся с постели, потянувшись за брошенным у кровати пледом. Сердце гулко колотилось от стыда и смятения, каждый удар отдавался в висках и под ребрами. Он слышал, как села в постели Клэр, и ее взгляд жарким пламенем жег ему спину. — Куда ты? — тихо спросила она, как будто боялась спугнуть его, как будто он был ребенком, все время нуждавшимся в ободрении. — Не могу оставаться здесь, Клэр. Если я даже поцеловать тебя не могу, не то что заниматься лю… Горько звучавший голос сорвался. Неприкрытая правда сказанного заставила Джейми осечься. Он не мог заниматься любовью со своей женой. Своей прекрасной, любящей женой. Которая всеми силами пыталась соблазнить его. Не мог уложить ее на алтарь их постели, поклоняясь ее телу, как столько раз делал это прежде. Он не был мужчиной. Он был парием, не достойным делить с нею ложе. — Прости, — выдавил он, и бросился вон из комнаты, избегая ее зоркого взгляда, казалось, видевшего его насквозь. Он слишком боялся того, что открылось бы ей в потаенных и темных уголках его измученной души. Джейми поплотнее завернулся в плед, комната за комнатой минуя роскошные и столь чужие ему покои, нимало не похожие на ту жизнь, которой он действительно хотел. Несколько раз споткнувшись по дороге, он добрался, наконец, до кушетки, стоявшей у стены в гостиной. Ложа, не запятнанного ни стыдом, ни слабостью. Откинувшись на подголовье, он глубоко вздохнул, уткнувшись носом в шерстяную ткань пледа, почти что ощущая аромат свежей травы на лугу, запах чеснока и лука, доносящийся с кухни Лаллиброха. На глаза навернулись непрошеные слезы, и на него нахлынула тоска. Тоска по дому, по всему, что было привычно и знакомо с детства. Но как бы он ни любил землю своих предков, не в ней было его пристанище. Оно осталось в постели, которую он только что покинул, отделенное от него лишь несколькими комнатами. Он задохнулся от острой боли, ледяными шипами впившейся ему в сердце, и согнулся почти пополам, пытаясь подавить печаль и уныние. Как ему хотелось сейчас зарыться лицом ей в волосы, почувствовать их мягкость и густоту. Он все еще ощущал на губах ее вкус. Сладкий и теплый, с пряными нотками трав и новых духов. Единение их прошлого и будущего. Он представил ее прикосновение, от которого бежал всего несколько минут назад. Джейми чувствовал, как оно прожигает его сквозь ткань ночной рубашки, добираясь до самых глубин его существа. Оно было таким реальным, что он, казалось, мог ощутить тепло ее тела. — Джейми. Вздрогнув от неожиданности, он быстро вскинул голову и увидел жену, встревоженно смотревшую на него сверху вниз. Он поспешно отвел взгляд, не желая видеть разочарование в ее глазах. — Возвращайся в постель, милая, — прошептал он, стараясь укрыться от ее руки в темноте своего убежища. Несколько мгновений она просто вглядывалась в него, очевидно, решая, как поступить. В эту ночную пору улицы Парижа безмолвствовали, а прислуга давно отправилась спать, и в повисшем меж ними тягостном молчании он еще яснее ощущал ее присутствие. Казалось, что они остались одни во вселенной — две души, отчаянно стремящиеся и не находящие дороги друг к другу. Как будто она была солнцем, а он — луной, что движутся каждый по своей орбите и никогда не сойдутся на небосклоне. Ее свет был не в силах одолеть его тьму. Она решительно забралась на кушетку, задернув за собой полог, погружая их в полуночную тьму. Скрючившись, он сидел поодаль, обхватив руками колени, и, подобравшись к нему, она просто потянула его за руки, привлекая к себе, пока он не открылся ее целительному прикосновению, беспомощно ткнувшись головой ей в колени. Безгласные горячие слезы снова заструились по его щекам, и он вцепился в нее, прижимаясь лицом к чуть выступающему животу, где уже росло его дитя. Живущая в ней, единственная не утратившая чистоты его частица. Чуткие пальцы, будто гребень, принялись бережно расчесывать его слипшиеся от пота волосы, утешая и успокаивая под тихий напев, крадущийся сквозь немоту ночи. Горло ему сдавило рыданием. Чем он мог заслужить такую безоглядную любовь? Ему было нечем, он знал это, и все же она была здесь. Держа его душу меж кончиков пальцев, снова вкладывая в нее жизнь. Все так же уткнувшись ей в живот, он спросил об этом вслух. — Почему ты остаешься со мной? Его голос, казалось, эхом отдавался в тесном пространстве. Движение ее рук замедлилось. — Ты мой муж, — просто ответила она, наклонившись, чтобы коснуться губами его теперь уже прохладного лба. Поцелуй принес сладостное облегчение, сменяя палящий зной свежестью летнего ветерка. — И я люблю тебя больше, чем кого или что бы то ни было в этом мире. Он медленно покачал головой, волнение штормовой волной прокатилось по телу. Она заставила его поднять к ней лицо, хоть он и не мог видеть ее в кромешной темноте. Но ему это было и не нужно. Он знал каждую черточку ее будто выточенного из слоновой кости лица, запомнив его за долгие ночи, когда она спала подле него, а он поверял ей свои мысли и тайны, всё, что хранил в душе и на сердце. Склонившись совсем близко к нему, она зашептала снова. — Я буду здесь в горе и в радости. Обещаю тебе это. Она обвила рукой его шею, прижимаясь лбом к его лбу. — И я сдержу обещание. Голос изменил ему, и он смог ответить ей лишь несколько минут спустя. — Кровь от крови моей, — прошептал он ей в губы. — Кость от кости моей, — откликнулась она, и слова ее звучали так нежно и тихо, что даже Господь не смог бы их расслышать. Он едва заметно кивнул, чувствуя, как горло сжимается от любви. Она поцеловала его в щеку, теплую и все еще влажную от слез, и снова укутала его пледом, заботливо подоткнув края, а после сама легла рядом. Она прижала его к груди, и, чувствуя биение ее сердца у своих губ, он понял, что, наконец, вернулся домой. Она осторожно положила его изувеченную руку себе на живот, так, что его пальцы различали каждый удар ее сердца, эхом отдающийся у нее во чреве. И он уснул, бережно держа в ладонях новую жизнь, в которой соединились их сердца и души.