Ева

      Это была обыкновенная история, произошедшая в обыкновенной семье, где два брата отлично ладили между собой.       Семье, где мне доставалось больше всех тумаков, и семье, где нет права голоса и выбора на вид деятельности того или иного рода.       Так уж получилось — я был рожден не совсем нормальным, подающим слабые признаки жизни. Легкие открылись не сразу и мой плач совсем не был слышен, ведь я всегда скрывал свою боль, не упоминая о ней при взрослых.       Стало быть, это и послужило переполохом в родильном отделении больницы под номером восемь.       На свет явился еще один ребенок, который пришел в себя уже будучи в морге, — вот тогда — то я и заплакал. Да так, что медсестры разом схватились за головы, и с немереным ужасом ворвались в охлажденное помещение, в надежде избавить меня от разного вида неудобств: мне было холодно, тело саднило, а жалкая простыня совсем не защищала новорожденную кожицу от внешних факторов.       Повторюсь, я был в морге и мне, видимо, стало противно от этого факта.       Так или иначе, меня выволокли из этого, пропахшего трупами, помещения и передали в руки матери, которая, громко воскликнув, тут же лишилась чувств, укладывая намокшее от слез лицо на дородную грудь.       Изабелла Кель была не из слабых духом женщин, но даже такая неожиданность застала врасплох ее замысловатый ум.       Знаю, суть конечно не в этом. Суть в том, каким образом я умудрился вырасти быстрее, чем сумел это осознать, и с какого же момента я понял, что являюсь не совсем нормальным ребенком в окружении примерных, человекообразных обезьян? Конечно, я не стремился говорить им об этом, ведь не всем «обезьянам» было приятно осознавать себя в своем «обезьяньем» теле!       Лежа в маленькой каморке, спустя одиннадцать добрых лет, я перебирал локоны черного парика, снятого с манекена, что стоял подле крохотного, зарешеченного оконца.       В мою комнату ворвался брат и самоотверженно заслонил дверь своим угловатым и слегка болезненным телом.       Я грустно отметил его лиловые синяки от бесчисленных сессионных ночей за ноутбуком, от постоянного недосыпа и вечного самокопания, которое, отнюдь, не делало его жизнерадостным.       Майл отогнал от себя назойливый лучик света и порылся в карманах укороченных, летних шорт.       — Вот, держи. — Воскликнул он, бросая в меня шоколадкой и устало отирая лоб ладонью, — Ты не сердись на них, пожалуйста…       — Вот еще, — Беспечно бросил я, поглядывая на шоколад и пряча слезы за усмешкой. — А ты чего их защищаешь? Поди сам бесишься от этого факта, да? Я правильно тебя понял?       — Михаэль, вот только не начинай. — Пробурчал Майл и кровать прогнулась от его веса, едва он присел рядом со мной. — Поступишь ты в свое театральное, так и знай. А если нет, то нам придется вздрючить отца. — Добавил он с усмешкой и тут же нервозно оглянулся — «не слышит ли Барт?»       — Очень умно. — Я оглядел свою комнату и тяжело выдохнул.       В отражении пыльного стекла печаталась моя печаль.       Кажется, каждая вещица в этом месте кричала о предстоящем отъезде моего брата заграницу, — Майла наконец — то приняли на бюджетный курс института программирования и, стало быть, один я тут останусь и, как пить дать, — сдохну. Если, конечно, меня не примут в театральное училище. Но, видит бог, учеба останется моей мечтой надолго, после того, как я повзрослею и смогу позволить себе отдельную от родителей квартиру.       — Отстой, да? — Тихим шепотом спросил он, приобнимая меня за плечи. Мне было одиннадцать лет, и я едва достигал его «колючего» плеча, в тесной «обложке» из серой футболки с какими — то идиотскими буквами, вроде: Род — Айленд, или что — то в этом духе.       Мне ничего не оставалось, кроме как уткнуться в это болючее плечо и прослезиться огромной надеждой на предстоящую встречу. Которая случится, по меньшей мере, через десяток долгих лет.       Мой лучший друг покидал меня, оставляя наедине с грустью, сворой одичалых соседских мальчишек, и под пристальным вниманием моих принципиальных родителей.       Весь вечер я пролежал на диване, наблюдая за сборами брата. Он мрачно собирал свою одежду по комнате, бросал шутки про вечно потерянные носки и сматывал различные провода от «настольной» аппаратуры. Наконец, когда сборы были окончены, он привстал на мыски, в сотый раз оглядывая помещение и понимая, что пора уходить. Знал бы он, как я готов был забраться в чемодан следом за его шарфом, — давно бы плюнул на таможню и провез меня в Берлин, да вот не смог, ибо мысль эта осталась не озвученной мною.       Я проводил Майла до двери парадной и прижал ладонь к губам, пытаясь не провоцировать свой болтливый рот на идиотские прощальные слова.        Майл отрешенно обнял меня и, спустя долю секунды, покинул уютный коридор, волоча тяжелый чемодан по мощеной дорожке из колотого итальянского кирпича.       Я повернулся на месте и постарался забыть все, что происходило со мной после отъезда брата, а именно: частые походы в переговорный пункт и ожидание конца долгой очереди для того, чтобы попасть на минуту в душную, телефонную кабинку и передать важные слова своему единственному и самому настоящему другу детства.       Постарался забыть о том, как отец вцепился в мои длинные волосы и отрезал их по плечи, руководствуясь принципом: «ты же мужик».       Постарался забыть годы мучений и прочего дерьма, которое свалилось на мои плечи, пока я обманывал своих родителей, будто хожу в музыкальное училище, а на самом — то деле прятал ноты в заросли кукурузы и несся на всех парах в театралку…       Забыть, между делом, первое свое выступление, первый поцелуй на подмостках театра, а так же невыносимые ночи в ожидании «лучшего друга детства».       Я не мечтал о высокой оценке за свои труды на сцене театра, я не жалел о потраченном времени, лишь жалел, что не мог увидеть зеленых и понимающих глаз, что согрели бы меня в промозглые дни осени, которая не поминутно владела моим сознанием, превращая его в серый, безобразный камень.       И вот, когда я забыл все это, позади меня раздался мощный стук в дверь. Я приложился голубым глазом к единственному доступному способу вычислить пришедшего.       В дверном глазке я разглядел длинную фигуру, которая беспорядочно вытаптывала ритм, стоя на поросшей зеленым мхом дорожке. Это был мой старший брат.       Я в исступлении бросился наверх и, не нашедши достойного укрытия, спикировал в шкаф, который тут же захлопнулся за моей спиной. Валяясь в пыли и в разноцветной массе париков, костюмов и декораций, я презрительно выдохнул, подпирая лицо кулаком. «Господи, какой я идиот» А ведь столько лет ждал этой встречи…       — Есть кто — нибудь? — Взревел незнакомый голос с первого этажа. Я навострил уши и уселся по турецки, лихорадочно обдумывая план действий. — Михаэль? Папа, маам?!       «В этом ведь нет ничего такого? В том, что я его испугался? Или, все — таки, есть?»       Внутри шкафа была потайная дверь, которой я пользовался время от времени. За платяной дверью, оплетенной ивовыми ветвями, прятался мой маленький склад, ставший сносным убежищем от различных неожиданностей. И этой неожиданностью стал новоприезжий, который деловито ходил по нашей с ним комнате и с недоумением ее осматривал.       О комнате внутри шкафа знал только я, и сразу ее приметил, едва мы переехали в этот загородный домик на побережье. Я любил в ней прятаться в моменты особых репрессий моих родителей, ибо я был не слишком конфликтным человеком, и не желателем обрести трепку на свои очаровательные булки.       Блуждая вдоль «подпольного» бала — маскарада, я перелистывал различные одеяния, то пропуская их сквозь дрожащие пальцы, то поправляя рюши на, пожелтевших от старости, воротничках одежды.       Вот мой первый костюм, состоящий из головного убора, отороченного строгим черным пером, шелкового нарамника, с пристроченной к нему небесно — голубой мантией. Вот Брэ, состарившаяся камиза, шоссы, пурпуэн, видавшие виды котарди, уппеланд, и много прочей всячины…       Наконец, мой взгляд привлек черный парик — каре. Я с идиотской миной нахлобучил его на голову и тут же стал непонятного пола, с практически — неузнаваемым лицом. Понаблюдав за самим собой в зеркале, я снова снял парик и выпустил наружу волны золотистых локонов, что сбивались на вспотевшей челке, на русых ресницах и пухлых, розовых губах. Боже, как отец ненавидел меня за мою внешность! Он рассчитывал на двух здоровых детин, но, ни у меня ни у Майла это не удалось. Я, и, вовсе, был лишен признаков мужества, с этой вечной сидячкой дома и не натренированными частями тела.       Вернув парик на голову, я, шутки ради, накрасил свои губы пунцовой помадой, сдобрил глаза тенями и в изумлении посмотрел на себя с нового ракурса. Пришедшая мне в голову идея казалась воистину безумной, не говоря о том, что я собирался сделать далее.       Да, я хотел разыграть своего старшего брата. Вот бы не подумал, что спонтанная примерка могла лишить меня нормального существования в мире людей…       Решив не мелочиться, — я надел платье, застегнул на шее ремешок из кожи и накинул поверх всего этого пальто, которое скрывало мои грешные выпуклости в области паха. Идеально…       Прокравшись вон из шкафа, я несмело вышел наружу и понял, что брат вернулся обратно на кухню. Я даже не хотел с ним встречаться, не то что говорить. Главной моей идеей стало прокрасться по коридору и покинуть дом, но сегодня все шло против меня.       Подогревая еду в микроволновке, он устало тыкал на все кнопки подряд, катая жаренную курицу по кругу, словно на увеселительном аттракционе. Я прищурился и начал соображать.       До спасительной двери оставалось пару шагов, и я настолько отвлекся на нее, что не заметил Майла, который подкрался ко мне исподтишка.       — Ты еще, кто такая? — Удивленно прошептал он, хватая меня за запястье. — Живо отвечай!       — Да пошел ты, — Взревел я, давая ему подсечку и уносясь в сторону второго этажа. Ох и любил я прятаться в своей комнате.       Брат не спешил оставлять меня в покое. Хоть он и согнулся пополам от удара, но все же продолжил погоню за моей ловкой фигуркой. Нагнав меня на середине дубовой лестницы, он распластался на ступенях, успевая схватить меня за лодыжку и потянуть на себя. Я рухнул следом за ним.       Морщась от непривычной боли в ребрах и замирая в страхе — я стукнулся затылком о деревянный настил. Брат ужаснулся от гулкого, но явственного звука плоти, ударяющейся о твердь ступени.       — Господи, ты жива? — Произнес он, двигаясь ползком и настигая меня у края лестницы.       Склонившись надо мной, он тяжело дышал отделяя пряди от моего лица и просматривая его на признаки ссадин и ушибов. Его «обновленные» глаза с интересом поедали мои собственные, которые расширились от страха и предпочитали не моргать до конца потасовки. — Живая, значит, — Твердо откликнулся он спустя пару секунд непрерывного жара в мои губы. — Почему молчишь?       — Меня зовут Ева, — Медленно произнес я, почему — то делая свой голос на несколько октав выше и мелодичнее. — Может слезешь с меня?       — Точно. — Он в волнении потер свой щетинистый подбородок, исподлобья глядя на меня. Его густые брови и глубокие глаза напомнили мне волчью морду, которая таращилась на путника средь ветвей могучих зарослей. Тому причиной были серые волоски, пробивающиеся сквозь бордовые (ну, или, красные) волосы. — Ты — девушка моего брата?       — Ага, — Угрюмо проворчал я, — Ты еще не слез.       Он поджал губы и посмотрел на свои руки, которыми он надавливал на мои предплечья.       — А вдруг ты воровка. Мне откуда знать? — Буркнул он, надув губы.       — Было бы, что воровать. — Фыркнул я.       — Может, чаю хочешь? — Более спокойно сказал он, помогая мне подняться и отряхивая нас поочередно.       Я согласно кивнул, и мы прошли обратно на кухню, где я степенно отходил от шока, а Мэтт нарезал, любимый мною, желатиновый кекс с цукини. Проводя острием ножа по кексу, он оглядывался на меня с явным подозрением.       — Обожаю его, — Непристойно прорычал я, хватая кусочек кекса и укладывая его в рот. Брови Мэтта поползли под огненно — рыжую челку.       — Михаэль тоже. — Покивал он, усаживаясь за стол рядом со мной. — Вот ведь угораздило — найти девушку с похожими вкусами, — Добавил он, пригубив чашку с чаем и рассматривая меня более детально.       — Нравлюсь? — Спросил я, очищая губы от крошек и вспоминая про помаду. — Похоже, я размазала помаду…       — Тебя это нисколько не испортило, — Он отрицательно помахал руками и подмигнул мне. — А где Михаэль, кстати?       — В театральном училище, ты разве не знаешь? Он поступил! В тайне от родителей!       Мэтт растерянно выронил чашку, которая разбилась у его ног, но мужчину это совершенно не трогало.       — Я в приятном удивлении, — Глухо пробормотал он, приходя в себя и улыбаясь восхищенной улыбкой. Я приоткрыл рот, заглядываясь на его очаровательные ямочки на щеках. Его зеленые глаза горели азартом и ребячеством. Он резко встал и напугал меня до чертиков, хватая за талию и кружа по кухне.       » — Вот ненормальный» — Пронеслось у меня в голове, пока я с мрачной миной кружился вслед за этим «полосатым» сумасшедшим. А полосатым он был потому что носил черно — белый свитер в широкую полоску. — И я даже обниму тебя за такую восхитительную новость! — Прокричал он, прижимаясь ко мне всем телом. И, слава богу, что на мне было пальто, которое замаскировало неожиданное напряжение под платьем. Тепло, которым обладали его руки, творило непонятные вещи с моим (ранее, не столь чувствительным) телом.       Я бесшабашно приоткрыл губы, стараясь ухватить порцию воздуха, но, тщетно.       — Тебе так нравится меня трогать, да? — Взревел я, отталкивая его и краснея. — Михаэль может увидеть! А я, между прочим, все еще его девушка!       Разумеется, я оттолкнул его по несколько другим причинам. Что — то мешалось мне снизу, и «оно» реагировало на моего брата. «Вот ведь незадача»…       — Мне пора идти, — Тяжело дыша начал я, но Мэтт будто не слышал, он просто был рад делить со мной счастье моего «парня, которым я и был. Если честно, — это очень сильно умилило меня, заставив любить его еще сильнее.       «Да, я любил его»… — Мэтт, серьезно, — Я отстранился и ткнул в него куском кекса. — Я тороплюсь, ясно?       — Хорошо, — Огорошенно проговорил парень внезапно поникая головой и тяжело вздыхая. — Ева, моему брату очень повезло с тобой, — Буркнул он мне напоследок, когда я просачивался сквозь приоткрытую дверь мансарды.       Я неопределенно махнул рукой и убрался вон из сада, стараясь не оборачиваться (так, на всякий случай).       Покинув сад, я снял туфли и кинулся к колодцу, снимая на бегу парик и кидая его в приоткрытое окно гаража, попадая при этом Тоби в морду. Тоби — наш кот, если что…       Смыв с себя «безобразие», я от всей души молил, чтобы папа не поймал меня за содеянным, ибо его всегда бесили мои жеманные наклонности актера.       Забравшись в дом через черный ход, я по — быстрому юркнул в душ и повключал все краны, дабы привлечь шум к своему приходу. Мэтт не заставил себя долго ждать — он был «тут как тут», барабаня в заслонку с обратной стороны. — Михаэль?       — Мэтт? — Я нарочито вскрикнул, словно услышал его голос впервые. — Ты приехал?       — Да, а можно к тебе? Я сейчас умру, если тебя не увижу! — Вскричал он, ударяя кулаком с новой, теперь уже, нечеловеческой силой.       — Окей. Только я зубы чищу. — Пробормотал я, запихивая в себя отменный «килограмм» зубной пасты и начищая рот до блеска. Теперь главное не умереть от передозировки мяты…       Открывая щеколду, я оказался скрученным по рукам и объятым родным братом, да так, что чуть не подавился.       — Вот ты где, — С волнением прошептал брат, не отпуская меня и оглядывая на расстоянии двух сантиметров. Понятия не имею, что можно было разглядеть с такого ракурса, но, не мне решать, как говорится. — Почему у тебя лист на голове? — С интересом произнес он, вынимая его из моих, растрепанных от бега, волос.       …Между делом, я вспомнил, как проносился под яблоней, рискуя срезать верхушку скальпа могучими ветками дерева.       — Бывает, — Не вдаваясь в подробности, проговорил я. — Господи, сколько мы с тобой не виделись, — В ужасе прошептал я, ни капельки не привирая эмоции и переводя тему разговора.       — Ты поступил в театральное? — С блеском в глазах спросил он, а я все наделся, что он остепенится, ведь ему уже — 23, как никак, ну, а мне — 18. Даже я вел себя чуть взрослее старшего брата, несмотря на недавно исполнившееся совершеннолетие.       — Именно, — Гордо ответил я, — Но, папа с мамой об этом по — прежнему не знают, — Лукаво добавил я, опуская глаза.       — Странно. Обычно они казались мне умнее! — Но, чем черт не шутит, правда?       — Ага! — Я отстранился и смыл пасту с губ, продолжая орудовать щеткой. Брат стоял в стороне, облокотившись на пластиковую стену и с интересом рассматривал мое повзрослевшее и вытянувшееся лицо. Кажется, наверху послышался шум и брат вздрогнул от неожиданных воспоминаний.       — Ева — просто класс! — Завистливо процедил он. — Как ты встретил ее?       — Ничего особенного. Мы познакомились с ней на школьном выпускном, — Я пожал плечами, заканчивая свои дела и оборачиваясь к брату. Наконец — то, я могу полностью рассмотреть его, как и он — меня. Он вырос на две головы, прибавил в весе (мышцы стали больше), оброс порядочной щетиной и заимел пару ссадин под правым глазом. Мне вдруг стало жалко его… Чисто по — отечески. Ведь это я засандалил ему в лицо при попытке к бегству.       Я приблизился и педантично рассмотрел царапины под нижним веком. Брат еле заметно дернулся от прикосновения моей руки.       — Пустяки, — Он отмахнулся, но я сосредоточенно не спускал глаза, теперь уже с его губ.       — Притворяешься, да? — Я пронзительно посмотрел на него из-под челки. — Будто, не помнишь последние часы перед твоим отъездом… Каково тебе тогда было? Нам?       Он сделал такой вид, словно не понимал моих слов. Его губы превратились в добродушную улыбку. Зато глаза подернулись рябью, и было видно, насколько сильно он хотел повторить произошедшее ровно семь лет тому назад.       — Михаэль… Я женился за это время… Да и… Много чего кануло… — Запинаясь проговорил он, отодвигая меня от себя. — В детстве мы спасались обществом друг друга, а теперь… Другие интересы. Другая жизнь.       — А память — все та же, да? — Горько выговорил я, дергая его за рукав. — Ты врешь про женитьбу… Точно врешь. Мы обещали, что будем все время вместе, несмотря на расставание.       — Мэхаэль, — Его глаза бегали. — Меллс… Ты бы назвал простой поцелуй отношениями? Мы просто касались друг друга. Так каждый третий делает.       — Увиливаешь, — Я откинул его к стене и медленной поступью шел навстречу, держа зубную щетку в руках будто острый нож.       Не прекращая говорить, я уткнулся в его лицо и вздрогнул, едва кончик моего носа коснулся его губ. — Увиливаешь… Как некрасиво…       — Сам понимаю. — Мэтт резко меняется в лице, когда я провожу ладонью по его напрягшимся бедрам, облапив половинки его зада и, со странным отчаянием, сминая их в своих взволнованных руках. — А Ева? Мне жаль ее чувства направленные на тебя. Стоит заметить, что вы идеально подходите друг другу. Зачем ломать жизнь себе и ей?       — Опять эти доводы, — говорю я. — Будто ты не ждал половину своей жизни, чтобы снова делать меня своей шлюхой? Думаешь, я не помню, с чего все началось? Все началось в далеком детстве, когда ты втайне любовался моей женственностью. К сожалению, девушкам ты уделял больше времени, нежели мне. А я старался походить на них. Вот так это и выглядело. Интересно, тебя хоть на миг волновала моя душа?       Мэтт немного поменялся в лице. От добродушия и следа не осталось. Он насмешливо присел передо мной и притянул к себе за штанины.       — Могу возместить тебя долг, — Самоуверенно отозвался он, сдирая с меня джинсы до колен. Я не знал, как лучше поступить. Самой ужасной казнью была бы съемка его приставаний на телефон и передача видео — отцу, который быстро поставил бы брата на место, лишив его некоторых частей тела. Но… Может ли это быть хуже того, что могло произойти сейчас?       Я съежился, наблюдая за искусными пальцами, которые величаво потянулись к резинке боксеров и, вместо того, чтобы отпрянуть, я нажал на его голову, чтобы поторапливался.       К большой нашей неожиданности родители вернулись с работы и с громкими переговорами поставили сумки в прихожей. Я смертельно побледнел, застегивая ширинку и выталкивая брата из ванной. Старший поспешно протиснулся между дверью и косяком, бесшумно исчезая в одном из коридоров.       Напряженно дыша, я оправил волосы и с наигранной улыбкой помог с принесенной снедью.       — Мэтт! — Отец поприветствовал сына и слегка прослезился, душа того в объятьях. Позади отцовского плеча мелькнуло встревоженное лицо брата. Последний неловко похлопал отца по спине, встречаясь с моим холодным взглядом.       — Пап, ну, прекрати, — Крякнул Майл и отстранил отца, словно любви обильную собаку. — Мне надо переодеться с дороги!       Пока он отверчивался от отца, и сыпал комплименты матери, я уже ждал его в «нашей» комнате, рядом с тем самым шкафом с бутафорскими килтами, аксессуарами и прочей дрянью.       Проникнув в комнату, он немного поозирался и исчез вслед за мной, накидываясь на мои губы и исступленно исследуя каждый сантиметр моего рта в сладкой агонии, проникая за пояс моих джинс, которые держались на честном слове.       Почувствовав дурманящее тепло на своих бедрах, я подался вперед, позволяя любознательным пальцам двинуться чуть ниже заданной высоты.       С «пальцами в собственное заднице я без смущения вернулся к долгожданным губам, — кусая их, разогревая и проходясь по ним влажными поцелуями.       — Удивительная нетерпеливость, — Подметил Дживас, спуская с себя шорты и заталкивая в мой рот свой член.       в последствии мы поменялись местами.       Мое лицо отчаянно исказилось. Желание было в сто крат сильнее осторожностей, поэтому я не особо переживал за глотку своего напарника. На смену приглушенным стонам, которые блокируй, не блокируй , — один хрен, — слышно, пришло учащенное дыхание и звуки разработанного очка.       Мне было стыдно, ведь меня расставляли, как шлюху, но другого выхода из положения я не видел. Слишком все было сложно…       Раздев меня догола, Мэтт в открытую любовался моим стройным и долговязым телом, вид которого сдобрили член, да отставленный в возбуждении зад, готовый принять в себя нечто большее, нежели дурацкие пальцы этого идиота.       Мэтт, вопреки мне, не раздевался. Он должен был вернуться на ужин, поскольку все его только и ждали. Я же  мог и вовсе не спускаться, поскольку родители ненавидели меня, как лютые звери, и нисколько не разочаровались бы в моем отсутствии.       Потому голым тут был я один.       Мэтт лишь расстегнул ширинку и, прогнув меня в спине, начал вколачиваться в гостеприимно распахнутое тело.       Мало — мальски, нам пришлось закончить свои нехитрые действия и, спустя какое — то время, мы сидели за праздничным столом, где я ежился от боли в заднице, а Мэтт смущенно опускал глаза при виде отца.       Позже я рассказал о своем нехитром переодевании брату, но тот не поверил мне, пока не увидел всё своими глазами.       И тогда Ева вновь и вновь возникала в моей жизни.       Она, готовая в любой момент появиться в роли развратной шлюхи из скромного Михаэля, лишь ждала своего часа в комнате, за дверью старинного платяного шкафа.