-----
Огромные заснеженные вершины стремительно несутся вверх, вырастая до небес, а каменное ущелье мчится навстречу, намереваясь ударить как можно сильнее. Роджерс инстинктивно хватается на лету за подвернувшиеся под руку ветви редких сосен, что умудрились как-то вырасти на этой скудной земле. Ветки не выдерживают, тут же обрываются под его немалым весом, почти не помогая замедлить падение. Затем удар оземь – резкий, сухой, жёсткий, как удар в морду. Хруст треснувших костей, вспышка боли яркой молнией перед глазами – и всё исчезает в темноте. Разлепить глаза удаётся не сразу. Дышать тяжело – похоже, сломанные рёбра прокололи лёгкие в нескольких местах. Стив должен встать и вправить их, как сумеет, на ощупь, иначе так и будут буравить внутренности, а это помешает искать Баки. Тяжело хрипя и отплёвываясь кровью, Стив Роджерс поднимается. Ухватившись за ствол ближайшего дерева обеими ладонями, он выпрямляется, чувствуя, как надломанные кости царапают лёгкие там, где поначалу не доставали. Криво усмехнувшись, Стив невольно закашливается, и крови во рту собирается ещё больше, а внутри будто орудует целый выводок дикобразов, усердно украшая его органы новыми дырами. Ничего. Какие-то час-полтора, и сыворотка сделает своё дело – всё худо-бедно срастётся, к завтрашнему дню только отголоски боли останутся. Просто вправить нужно всё. Судорожно вздохнув, Роджерс обхватывает ладонями собственное тело и начинает поправлять, прислушиваясь к ощущениям. Боль отвлекает, мешает, но когда она притупляется в какой-либо точке тела, Стив понимает, что угадал, возвращая на место надломленное ребро. Нужно идти. Он и так потерял слишком много времени. Не факт, что может передвигаться, но другого выхода нет. Баки где-то там, далеко позади, с момента его падения до прыжка Стива с поезда прошло около десяти секунд, и на такой скорости его унесло миль на пятнадцать дальше. Один тяжёлый шаг, другой. Каждый простреливает болью сквозь все клетки корпуса, выжимая из горла глухие стоны. Перед глазами всё мутнеет, расплывается и слегка раскачивается. Ерунда, Стив освоится и пойдет быстрее. Только бы найти Баки. Только бы он был жив. Это невозможно, конечно же. Даже напичканный сывороткой Роджерс едва выжил при падении, что уж говорить о Баки? И всё равно, цепляясь за какую-то нелепую хрупкую надежду, за один шанс из миллиарда, Стив тяжело переставляет непослушные ноги и бредёт обратно вдоль оставшегося далеко вверху железнодорожного полотна. Упрямо продолжает свой путь вопреки адской пляске колючих тварей среди его внутренностей. Стив не знает, сколько уже прошёл. Кажется, стало немного легче, или просто привык, но хвататься за стволы сосен больше не нужно. Теперь он отклоняет встречные ветки, чтобы не мешали, озирается, приподнимая их, и продолжает идти. Грунт под ногами корявый, камни лезут под ноги, сосновые иголки норовят ткнуться в глаза, внутренности горят, словно их напичкали углями из печи. Странно ведёт себя сыворотка. Может, так и надо? На секунду Стив замирает из-за резкой боли. Нет, не физической. Мысль, что он найдёт Баки мёртвым, пронзает сердце, заставляя оцепенеть. Понадобилось время, чтобы справиться с ней и сделать следующий шаг. Он должен продолжать поиски. Он не вправе сдаться. Баки не сдался, и Стив будет искать его.-----
В этом почти реальном повторяющемся сне Стив идёт по ущелью за Баки. Это всего лишь сон, заставляющий его снова и снова прожить то, на что на самом деле он не решился. Сон выворачивает настоящего Роджерса наизнанку, загоняет в угол, заставляя вновь спрашивать себя: имел ли он право остаться в вагоне? Тогда, в сорок четвёртом, Стив был уверен, что у Баки не было шансов. До самого сорок пятого во снах Стив снова оказывался в том вагоне, чтобы смотреть вслед сорвавшемуся Баки и ощущать, как что-то умирает внутри. С тех пор, как он узнал, что Баки всё-таки выжил, сон переменился. Теперь он ставил перед фактом: всё случившееся после падения Баки – его, Стива, вина. Это он не вернулся, не искал. ГИДРА нашла его, а не Капитан Америка. И весь путь боли, обнулений и военных диверсий, которые прошёл Баки – его, Роджерса, "заслуга". Это теперь его крест – снова и снова во сне почти каждую ночь искать Баки, а днём пытаться помочь ему хоть что-то вспомнить. Не факты – они мало что значат. Баки утратил чувства, жившие в нём когда-то. Они делали его личностью по имени Джеймс Бьюкенен Барнс, для друзей – Баки. Он сейчас, как в лабиринте – есть стены, разрисованные обрывками воспоминаний, есть небо где-то далеко над головой, но нет ясного пути к самому себе. И всё-таки Баки Барнс ищет себя. Стив смирился с мыслью, что прежний Баки уже никогда не вернётся. Теперь он сам будет решать, что чувствует сейчас, будет искать нового себя, выстраивая свою личность из обломков давнего прошлого и новых событий, впечатлений. С 1944 года и до сих пор он не был предоставлен самому себе, так что даже не знает, какой он. Возможно, новому Баки Барнсу и не нужен будет Стив Роджерс. Если так случится, придётся принять это. Смириться. Остаться в стороне и только наблюдать, как Баки привыкает к новому для себя миру, в котором он до сих пор хорошо знал только оружие и военную технику. Возможно, это даже пригодится ему, если он так решит. А Стив останется частью прошлого, не больше. Сам виноват. Однажды Стиву хватило духу пойти за Баки, которого уже считали мёртвым, и вытащить его из плена. Нужно было пойти за ним ещё раз, несмотря ни на что. И неважно, к чему раз за разом приводит Стива этот самый сон о снежном ущелье. Тогда, в сорок четвёртом, он должен был попытаться.-----
Кажется, Стив топчется на месте. Прошло уже немало времени, а пейзаж вокруг один и тот же – гористый, припорошенный снегом, пропитанный холодом и пустой. Дикий край, где могут бродить только голодные звери и, возможно, разведывательные отряды. Ну, разве что одинокий суперсолдат забредёт сюда в поисках пропавшего друга. Внезапно он замирает, сам не зная, почему. Что-то заставляет его застыть на месте. Он поначалу только чувствует, не решаясь осознать – это слишком больно. Впереди, чуть поодаль, на белом снегу – алое пятно. Оно большое, бесформенное. Молчаливо страшное. Снег вокруг утоптан множеством следов от армейских ботинок. А ещё видны волчьи следы. Или крупных собак, возможно, овчарок. Да, похоже на то. Тела нигде не видно, но от кровавого пятна тянется длинный след. Того, кто был найден здесь, уволокли с собой. Стив забывает о том, что внутренности ещё толком не срослись, и начинает бежать. Рассчитана ли была на такое сыворотка доктора Эрскина – не известно, сам Стив сейчас не замечает ни боли, ни скорости. Он бежит, как ищейка, по алому следу, который всё бледнее. Словно одержимый, Роджерс несётся сквозь редкие заросли, ведомый нелепой надеждой на тот самый шанс – один из миллиарда. След исчезает, ускользая из-под ног, обрывается, сменяясь отпечатками автомобильных шин. Стив мчится дальше, начиная хрипеть. От солоноватого привкуса крови во рту сводит челюсти, морозный воздух обжигает лицо, бьёт в грудь, камни лезут под ноги, заставляя спотыкаться, но он продолжает бежать, пока не оказывается на открытой площадке, где нет ничего, кроме двух параллельных борозд в снегу, оставленных полозьями вертолёта. Он всё-таки опоздал. Так и не смог спасти Баки. Ни наяву, ни во сне. Его увезли из зимнего ущелья те, кто оказался проворнее Капитана Америки. Настойчивее. А может, удачливее.-----
Стив устало глядит на картонный пакет сока и ставит его обратно на полку. Захлопывает дверцу холодильника, только краем сознания отмечая, что уже светает. Повесив голову, он идёт по коридору и вдруг останавливается. Дверь в комнату, где спит Баки, распахнута. Стив мнётся, не зная, что делать – пройти мимо или рискнуть и войти? Как-то нехорошо вламываться к спящему Баки, даже если тот сам решил принять предложение Стива, поселился в его квартире и даже оставил дверь комнаты открытой. Баки перегружен бессвязными обрывками воспоминаний. Он ещё только пытается разобраться в себе и в отношениях со Стивом. Всё слишком неопределённо, настолько, что в один прекрасный день его комната может внезапно опустеть, если Баки решит жить один. Зря Стив остановился здесь и пялится, не решаясь отвести взгляд от спящего друга. Да, он измучился болью потери, семьдесят лет без единственной родной души, но это не даёт ему право вторгаться в личное пространство Баки. Только если он сам позволит. Баки начинает ворочаться и сонно моргает. Нужно срочно делать ноги, но оцепеневший Роджерс стоит, будто прирос к полу. – Стив? – потирая глаза спросонья, спрашивает Баки. – Ты чего? "Ну, всё. Спалился", – проносится в голове у Роджерса. – Не спится? – вдруг с улыбкой интересуется Баки, и Стив улыбается в ответ: – Вроде того. Баки приподнимается на локте и кивает на кровать рядом с собой: – Иди, присядь. Стив неуверенно переступает порог комнаты, лихорадочно соображая, наяву ли это или он вырубился у холодильника и видит новый сон. Ну, пусть сон, тогда всё возможно. Роджерс садится на край кровати, его ладонь, опираясь на простынь, едва касается пальцев Баки. Он не убирает руку, и Стиву кажется, будто между их руками мелькают искры. А может, не кажется. – Плохой сон? Неведомо каким чутьём он угадал. Стиву остаётся только виновато опустить глаза. – Расскажи, – вдруг просит Баки. Ещё секунду назад Стив готов был наврать с три короба или отмахнуться, мол, неважно, чушь всякая, забудь. Но сейчас, взглянув в глаза Баки, понял, что не посмеет. Он расскажет всё, как есть. И пусть решает Баки. Для себя Стив уже давно всё решил.