***
Арсений открывает глаза. Его бросает в жар, когда он видит перед собой Антона. — Как ты, милый? — спрашивает тот с тревогой и внимательно вглядывается ему в глаза. — У тебя был обморок. Этот голос пугает Арсения: такой родной и вместе с тем такой чужой. — А я тебе еды принёс. Ты два дня ничего не ел и не пил, — Шастун расставляет перед ним тарелки, как будто всё нормально, как будто так и должно быть. — Суп будешь? Или что-нибудь сладкое? Хочешь тирамису? У меня есть, в холодильнике стоит. Попов молча и неверяще глядит на своего мучителя. У него до сих пор не укладывается в голове, что этот человек, его друг, коллега, смешливый молодой парень, самое солнечное солнышко из всех, кого он знал, мог оглушить его и запереть в подвале, посадив на цепь, как дворовую собаку. — Отпусти меня, — просит Арсений, заранее зная, что толку от этого не будет. Антон улыбается и качает головой. — Глупенький, — он гладит мужчину по слипшимся волосам. — Тебе больше не надо никуда идти, ты дома. Теперь это твой дом, — он обводит рукой тёмный подвал, и на Арсения ледяной волной накатывает отчаяние. — Здесь тебя никто-никто не потревожит, уж я позабочусь. Пленный смотрит на него дикими глазами и не знает, как воззвать к его благоразумию. Да и осталось ли оно? — Так что, будешь суп? Ешь, пока горячий, — Шастун подвигает ему миску с похлёбкой и пихает ему в руки ложку. — Не хочешь? — он расстроенно смотрит на Попова, как на непослушного ребёнка. — Ну ладно, я сам… Он неумело кормит его с ложки, почти силой разжимая челюсти, и расписывает их светлое-светлое совместное будущее. — Скоро лето, можно будет ходить в лес и ягоды собирать, тут совсем недалеко, — ложка царапает по металлическому дну посуды. — Я тебе тоже принесу, не бойся, — он смеётся. — А будет время — я тебе свет проведу сюда, — он мельком осматривает сырые обшарпанные стены. — Очень здорово получится, я уверен.***
Виски жутко ноют. Арсений морщится от боли. Он знает, что выглядит беспомощно и жалко, он пытается подавить в себе слёзы. Слёзы бессилия. Он зажмуривается. — Эй… Парень протягивает к нему руку, но тот отворачивается. Антону не совестно. Нет. Так надо. Так лучше для них обоих. Он смотрит в глаза Арсению, а Арсений смотрит в ответ, на минуту забыв, кто перед ним. Лицо у Шастуна измождённое и осунувшееся. Обветренные губы покрыты мелкими трещинами. Глаза красные, стеклянные, опухшие, как если бы он не спал всё это время. Такой нездоровый вид, словно это он сам неделю просидел под землёй без света. Он сам беспомощный. Он сам жалкий. — Я ненавижу тебя! Ненавижу, — исступлённо произносит Попов. И отводит взгляд в сторону. Ему дурно. Раньше этот человек вызывал в нём огромнейший спектр непонятных, но таких приятных чувств, а что сейчас? Сейчас ничего, кроме ненависти. Абсолютно. Антон тянется к его щеке. — Не трогай… Шастун замечает влажную полоску от слезы на его коже. — Посмотри на меня, пожалуйста. Парень радуется, когда бывший друг выполняет его просьбу. Он нежно касается губами его щеки, осторожно спускается ниже, к шее, видит, как тело мгновенно реагирует дрожью, чёрт знает, от чего: от страха или от возбуждения. Антон свято верит, что это вторая причина. Он целует ключицы, медленно проводит рукой по животу, двигается к паху. — Хватит! Перестань! Попов кричит, дёргается, пытаясь оттолкнуть парня, но всё бесполезно. Арсений надрывно кричит на него, ругает самыми оскорбительными словами, зная, что этим он не заденет Антона. Цепи громко звенят, словно насмехаются. — Ну чего ты? — с нежностью спрашивает Шастун. Он проводит ледяной рукой по его скуле и смотрит на него так ласково, будто совсем не притворяется. Улыбается, и вместе с ним улыбаются красные от недосыпа глаза. Арсений чувствует его губы на своих, а Антон чувствует, как по щеке его возлюбленного скатывается солоноватая капля. А потом он снова теряет сознание.***
— Сейчас я тебя искупаю, — Шастун ставит на пол большой эмалированный таз, — и переодену в чистое. А пока выпей. Он протягивает ему стакан с мутноватой водой. — Что, отравить меня решил? — несмотря на усталость, боль и тошноту, Попов ухмыляется и исподлобья глядит на парня. — Тебе будет легче, пей, — Антон игнорирует колкости и всё же отдаёт ему стакан. — Пей, любимый, — тихо, ласково добавляет он, и мужчину передёргивает от последнего слова. Арсений с жадностью пьёт, а тёплые капли стекают по шее, выпирающим ключицам. Он слегка морщится: в воду явно что-то добавили, и она горчит. Антон убирает пустой стакан в сторону, а затем подходит к Попову и становится на колени рядом с ним. Вместо нормальной одежды Арсений одет в мешковатый балахон, потому что так гораздо удобнее совершать все необходимые манипуляции, не снимая с пленника цепей, ведь рисковать Шастун не намерен. Парень помогает ослабевшему мужчине стянуть балахон через голову, придвигает тазик и начинает аккуратно протирать худощавое тело мокрой губкой. Попов морщится, но не оттого, что замёрз, просто ему донельзя противны прикосновения этого человека. Антон омывает его с педантичностью, свойственной только сумасшедшим, осторожно проходится по каждому сантиметру тела Арсения, задевает самые интимные места. Это, конечно, не самое худшее. В какой-то момент мужчина с ужасом понимает, что его тело реагирует на происходящее совершенно особым образом. Растворённая в воде «Виагра» начинает действовать, и это никак не связано с чувствами и желаниями самого Арсения. Ему мерзко, страшно, гадливо, но у него эрекция. Антон заканчивает с водными процедурами, будто бы не замечая ничего. Он бережно растирает кожу сухим полотенцем, чтобы ему было не так холодно, и деловито осматривает результаты своих трудов. — Хороший мальчик, — удовлетворённо кивает он. — Даже не сопротивлялся. Ты заслужил поощрение. — Пожалуйста, не надо, — хрипло просит Попов и пытается закрыться руками. Он уже знает, что его ждёт. Антон наклоняется, обхватывает пересохшими губами отвердевший член и начинает неуверенно двигаться. Мужчина закрывает глаза, не в состоянии наблюдать за этим зрелищем. Сил бороться у него не осталось, да и это и бессмысленно: цепь держит намертво, шансов сбежать нет. Шастун мусолит во рту пенис, неистово трётся о бёдра Арсения, надеясь на отклик, а тот думает только о том, чтобы его не вырвало. Парень пытается вызвать в нём хоть какую-то реакцию на свои действия, хоть малейшее доказательство любви, но это то же самое, что заниматься сексом с ещё не полностью окоченевшим трупом. Через полчаса унизительного кошмара физиология берёт своё, и мука заканчивается. Антон выпрямляется, и мужчина с отвращением видит, что он вытирает с лица его сперму. — Умница, — шепчет он в радостном припадке. — Любимый мой, хороший… Парень гладит Арсения по лицу, зная, что он не отстранится. — Скоро у нас всё будет, — безумная ухмылка бродит по его лицу. — Скоро у нас всё будет просто восхитительно.***
Светильник, который стоит на старой тумбе, время от времени мигает, переключаясь с тусклого на яркий свет и обратно. От этого Арсению ещё более жутко. Его мучитель сидит недалеко от той самой тумбы и отсутствующим взглядом смотрит куда-то в глубь подвала. Время от времени мужчина пытается поменять позу. Руки и ноги по-прежнему отекают. Гудят, болят, ноют. — Знаешь, — вдруг начинает Антон, — как сложно мне было провернуть это?.. Он достаёт из кармана пачку сигарет и в очередной раз заводит рассказ о том, по его мнению, нелёгком времени, когда ему пришлось врать близким Попова, его и своим друзьям. Он садится рядом со своим пленником, улыбается ему. Он вспоминает, как провернул немало операций, жертвуя многим. И всё, конечно, делалось во благо Арсения, только ради него. Они хотели быть вместе, и Шастун этого добился. Только теперь, как кажется Антону, они могут быть счастливы. — Я так рад, что мы вместе, Арс, — парень закрывает глаза, делая затяжку, медленно выдыхает едкий дым, поворачивается к Арсению, гладит того по щеке, нежно касается пальцами кровавых трещин на губах, царапин, засохших ссадин, которые по его вине и появились. — Я так люблю тебя, ты даже не представляешь, насколько сильно. Настоящая пытка для ушей. Невозможно слушать этот бред. — Зачем ты это делаешь? — Потому что я люблю тебя, — просто отвечает Антон. — Ты ведь нужен только мне. А больше никому не нужен. Даже жене своей. Ни-ко-му. Попов отрицательно качает головой, отказываясь слушать. — Пойми это… — Ты нездоров. У тебя большие проблемы, Шаст, — тихо произносит мужчина, и самое ужасное, что это правда. — Ты же понимаешь, что нас найдут и тебе придёт конец. Пока не поздно, лучше отпусти меня, а я ничего никому не скажу, правда. Забудем об этом, как о страшном сне, — он говорит быстро и сбивчиво, почти не надеясь достучаться до Антона. Тот молчит несколько секунд, а потом громко, истерично смеётся. — Нет, Арс, не-е-ет. Знаешь, уже поздно. Я дал показания следователю. У меня есть алиби и свидетели, я всё тщательно продумал. Они не найдут тебя. Они не найдут нас. Парень вновь нервно смеётся, но чуть тише. — Знаешь, как твоя жена утешается в твоё отсутствие? — заговорщически спрашивает он. — Она трахается с твоим соседом! — торжествующий взгляд. — Ты даже ей не нужен. Ты никому не нужен, Арс, пойми! — Ты несёшь бред, ты болен, Антон, — Арсений и сам хрипло смеётся. Ну не верит он в это. Не верит. А Шастун дрожащим голосом повторяет ему одни и те же слова. — Где кольцо? — мужчина смотрит на правую руку, только сейчас сознавая, что на пальце нет обручального кольца. — Я не верну его тебе, — парень легко улыбается, словно речь идёт о чём-то очень приятном. — Я выбросил его в пруд пару дней назад. Арсений сглатывает скользкий комок в горле. — Ублюдок. В помещении становится подозрительно тихо. Антон долго молчит, запрокинув голову и глядя в чёрный потолок. Нет, он не злится на Арсения, вероятно, он просто не слышит его слов. Его мысли, кажется, блуждают невероятно далеко отсюда. — Они думали, что я знаю, где ты, но я сказал им, что понятия не имею, — внезапно говорит он. Пауза. — Я хороший актёр, Арс, а ты говорил, что я не умею играть… — Антон фыркает. — Мне даже твоя жена звонила. Глупая. Она думала, что я скажу ей, где ты и что с тобой. Попов обречённо прикрывает глаза. Все его надежды на спасение с каждым днём таяли, как весенний снег. Который он, видимо, больше никогда в своей жизни не увидит. — Она думала, что я скажу ей правду! — истерический смех опять раздирает тишину и заставляет пленника вздрогнуть. — А ты мой. И я тебя никому не отдам, слышишь? Никому! — Шастун вскакивает и подходит к обессиленному Арсению. — Потому что мы любим друг друга. — Я… тебя… ненавижу, — с усилием говорит тот. — Нет, ты любишь меня! Любишь! — дико вопит Антон. Удар в челюсть. — Любишь! Удар в живот.***
Он судорожно гладит избитое худощавое тело, просит прощения. — Прости меня, милый, прости, солнышко моё, я не хотел… Прости меня, я больше не буду, — эта детская фраза почему-то убивает. — Ты же понимаешь, так будет лучше. Лучше для тебя. Для нас. Для всех. Ты должен это понять. Парень целует его, целует трепетно, нежно, мокро, больно. А затем уходит. Закрывает дверь, оставляя своего возлюбленного в чёрном промозглом подвале. Арсений заходится в беззвучном отчаянном крике, зажимая себе рот закованными руками. В голове глухо бьются последние слова Антона. «Ты привыкнешь ко мне»…