Не объявляйте мне войну, не объявляйте, На части сердце мне, молю, не разрывайте. Я так устал от всех невзгод, от всех ненастий, Я не хочу играть в войну.
Глава 1
Я улетела бы давно, но была ранена, А быть несчастными рано нам. Крича ночами, стиснув зубы — гордость. Глупая, днями примеряла подлость, А я ведь умная вообще.
Я — Михримах. Рождена Хюррем Султан от Падишаха Мира Султана Сулейман Хана. Благородство и силу перенявшая от отца, дерзость и ум впитавшая с материнским молоком. Султанша Солнца и Луны — Михримах. Я еще юна, но видела жестокости и боли больше, чем кто-либо из вас. Я знаю, каково это — расти во дворце — месте, способном убить любого, неприспособленного к выживанию в сложившихся за столетия условиях. Люди, составляющие моё окружение, дружны со смертью. Иногда она заходит к нам в качестве званой гостьи. Я — Михримах. Величайшая султанша в истории Османской Империи, все мои приказы тотчас исполняются, никто не смеет их обсуждать. Никто кроме моего отца, Правителя Мира Сулеймана Хана, и моей матери, Хюррем Султан, единственной его законной супруги, подарившей Османскому роду четверых шехзаде. Я — дочь Великих людей, рожденная в воистину Великолепный век. Моё сердце с ранних лет принадлежит одному человеку. Человеку, обрушившему небеса на землю. Он вернулся спустя десять лет. Вернулся не ради меня. — Малкочоглу Бали-бей. — Думаю, стоит подумать на досуге о том, что было бы неплохо перестать врываться в чужие покои. — С возвращением в Топкапы. — Одно дело — говорить с уверенностью в голосе, совершенно другое — осмелиться взглянуть в глаза мужчине, о котором не переставала думать на протяжении долгих лет. — Госпожа. — Бей поспешил склонить голову. — Почему Вы пришли сюда без сопровождения? Это запрещено. Не сочтите за неуважение, но Вам лучше покинуть мои покои прямо сейчас. — Должно быть, на Бали-бея нахлынули воспоминания о прошлой любви, зародившейся в стенах этого дворца и едва не приведшей его к смерти. Теперь, вероятно, он не желает рисковать, и это можно понять. Тогда я была ребенком и даже не догадывалась о происходящем. Гораздо позже, когда мне стали известны причины отъезда Малкочоглу из Стамбула, в моем сердце поселились два весьма противоречивых чувства: с одной стороны — обида на брата, с другой же — благодарность за сохраненную возлюбленному жизнь. — Не беспокойтесь, нас оповестят в случае возникновения опасности. — Неуверенными шагами я подошла ближе. Взгляд хранителя покоев не выражал ничего. Так не смотрят на тех, кого любят. Обидно, но я — дочь Роксоланы, поэтому исправимо. Я взяла его руку и положила на свою грудь. — Вы чувствуете, как бьётся моё сердце? — Госпожа, позаботьтесь о своей репутации, уйдите. — Бали-бей поник. — Не смейте указывать мне на дверь. Когда-то, прощаясь со мной, Вы сказали: «Кто знает, может, я еще вернусь», в ответ я пообещала ждать. Одному Аллаху ведомо, как я страдала: шли годы, чувство безобидной детской грусти сменилось тоской, моё сердце изнывало от боли. Вы не восприняли всерьез любовь, лишившую меня беззаботного детства. Скажите, Вы хоть раз вспомнили о семилетней девочке, которая плакала из-за любви? — Слезы предательски покатились по щекам, я не хотела плакать, но ситуация вышла из-под контроля. Чувства взяли верх над разумом, я упала к ногам Малкочоглу. Даже султанши могут стать рабынями любви, принеся в жертву гордость и достоинство. — Госпожа! Встаньте! — Хранитель покоев был крайне растерян, он попытался поднять меня на ноги, однако ничего не вышло. Прекратить истерику я была уже не в силах, плакала всё сильнее, кричала всё громче. Уверена, что в тот момент Бали-бей пожалел, что родился на свет: рядом с его комнатой располагались покои Султана, он вполне мог насторожиться, услышав шум. — Госпожа, да что же вы? — Рвущая сердце боль отступила, я поднялась и направилась к двери, больше не сказав ни слова, оставила Малкочоглу в недоумении. Закрыв за собой дверь, я поняла, что ничуть не стыжусь своего поведения, не считаю его унизительным, ему причиной любовь. Вернувшись в свои покои, я застала в них отца. Он редко заходит ко мне, а сегодня почтил своим присутствием, как жаль, что некстати. Поприветствовав падишаха, я присела на диван. Он был удивлен моим состоянием не меньше, чем я его визитом: лицо опухло от слез, руки и губы дрожали. — Моя Михримах, что-то случилось? — Ответа на его вопрос не последовало, больше батюшка ни о чем не спрашивал. Положив голову на его колени, я уснула, как когда-то в детстве. Сердце Султана охватила ноющая боль, он знал, что единственной причиной слез его дочери сейчас может быть любовь, ведь никто из обитателей дворца не посмел бы её обидеть.