—
Они с ним знакомятся на вечеринке их общего друга, заводилы всея универа Дживона или просто Бобби, как его привыкли называть друзья. Он умеет устраивать шикарные тусовки, после которых не помнишь где и когда, лишь что было классно до жути и неплохо бы повторить. А еще анальгин. И минералки побольше. Чжунэ в таких местах завсегдатай и одним из первых узнает, если что-то намечается. Потому что Чжунэ любит не загруженные вечера и ни к чему не обязывающие ночи с первыми встречными красавчиками из какого-нибудь баскетбольного клуба. Те ничего не просят и не ждут. Даже его имени не надо — лишнее. Чжунэ не нужны серьезные отношения и бессмысленные драмы. Даже если бы хотел, не стоит: слишком много риска быть разбитым. «Мне плевать, с кем ты трахаешься и как. Но делай это тихо. Никто и подумать не должен, что мой сын имеет отношение к этому. Пусть знают, что ты нормальный», — говорит ему как-то отец, когда застукивает целующимся с сыном своего делового партнера. Чжунэ до сих пор кривится, вспоминая мерзкое звучание этого искусственного слова. Нормальный. Лишь лживое амплуа и светлая кожура гнили. Здесь, в неоновых огнях, не носят масок. Здесь в каждом движении без фальши стеснения — некому, в словах нет скромной сдержанности — незачем. Здесь люди открытые, как нагие, ведь никто и не запомнит даже. О том, что Чжунэ по мальчикам, известно лишь в очень узком кругу друзей. Полный особняк с больше чем сотней человек сложно назвать таковым. К нему липнут толпы бесстыдных девушек и таких же нагловатых парней, но среди всего безумия сводящих с ума красок, запахов и шумов он вылавливает один взгляд, чувствует его буквально кожей. Этот взгляд насмехается над ним и приглашает. Эти глаза манят странным огоньком, каким-то чудом не потухшим в неоновом хаосе. Чжунэ никогда не видел его раньше и готов поклясться, что у него впервые. Слишком не вписывается этот парень в общую атмосферу, кажется совершенно нелепой деталью интерьера. Чжунэ нравится чувствовать на себе чужой далеко не невинный взгляд. Ему нравится быть желанным. Нравится, когда от него зависят. Он наслаждается чужим вниманием, оттягивая момент, когда затащит парня в первую незапертую дверь и прижмет к стене, вовлекая в развязный поцелуй. Чжинхван не особо опытный —это заметно сразу по неуверенно хватающимся за все подряд рукам и повторам за движениями его собственных губ. Но напористый. В какой-то момент Чжунэ даже кажется, что он полностью доминирует над ним. Тогда почему-то становится интересно, кто же из них старше. Чжинхван упирается ему в ребра, тянется, как может, за поцелуем, все равно не доставая, и по виду ему не дашь и двадцати, но у Чжунэ отчего-то на языке так и крутится навязчивое «хён». Он нетерпеливый, жадный до касаний и совсем нескромный. Словно подросток, впервые зашедший в игровой зал, которому не терпится опробовать все и сразу. Ку хочется усмехнуться от порывов парня, сделать все, как надо и чтобы просто «вау», но даже теряется, когда тот встает перед ним на колени, оттягивая замок ширинки. Не то чтобы ему никогда не делали минет. И это на самом деле сложно назвать чем-то невероятным и восхитительным. Парень часто задевает зубами чувствительную кожу, отчего Чжунэ сжимает его волосы и морщится. Но ему нравятся губы Чжинхвана, обхватывающие его член. И вообще, Чжинхван, неумело ему отсасывающий, выглядит каким-то слишком… Сложно оторваться. Его неуклюжесть и то, как он чуть не заезжает ему в глаз локтем, пытаясь стянуть его футболку, забавляет Чжунэ, которому в этот раз не хочется торопиться и плевать, что замок на двери дернулся уже раза три и один из них сопровождался недовольным голосом пьяного Бобби. Кажется, они заняли его спальню, но Чжунэ на это абсолютно класть, когда Чжинхван переворачивается, оказываясь сверху, и прилипает к шее с бесконечными поцелуями-засосами, поглаживая одной рукой его член своими слишком красивыми для парня, по мнению Чжунэ, пальцами. Чжинхван. Чжунэ удивляется, когда он называет свое имя, стоит только щелкнуть замку за спиной. Но больше он поражается, когда в череде рваных поцелуев, иступленных вдохов и резких толчков тот спросил его. Потому что это было странно, непривычно и вообще не к месту говорить такое, когда он входит в него, сжимая худые бедра. — Чжунэ, — все же отвечает он, получая взамен совсем теплую улыбку. Странно. Он очень странный, этот Чжинхван. Звук его имени чужой Чжунэ — даже смущает произнести. Но собственное из чужих уст срывается как заученное, родное, словно они знакомы уже лет шесть, пять из которых встречаются, живут вместе и Чжинхван произносит это чуть ли не чаще любого другого слова, особенно во время привычного неторопливого секса по вечерам, когда оба возвращаются с учебы/работы, пьют не слишком вкусный кофе — потому что не умеют его варить — а потом Чжунэ берет его прямо на столешнице, случайно опрокидывая стакан, после собирая осколки под тихое бурчание — не впервые. Картинка так явно встает перед глазами, что на какие-то минуты Чжунэ забывает, что на самом деле втрахивает в матрас незнакомого парня на пьяной вечеринке и в чужой комнате. Только тихим протяжным стоном звучит одно и то же невозможное «Чжунэ-я», и это становится отправной точкой в болезненную первую. В безнадежную зависимость имени Ким Чжинхвана.—
Как-то так происходит, что вопрос сам срывается у Чжунэ с языка, он даже не понимает до конца зачем. Точнее, вообще не представляет, какого хрена творит, но что-то в этом утре есть иное, отличающее от предыдущих, определенно и в парне этом тоже есть что-то, что заставляет его не притвориться спящим, пока тот собирает одежду, что-то, из-за чего Чжунэ впервые ведет себя «не по сценарию». Чжинхван бросает на него удивленный взгляд через плечо, явно сомневаясь, но номер все же дает. Когда они видятся в третий раз и Чжинхван признается ему, что состоит в отношениях и все у них серьезно, Чжунэ лишь мгновение чувствует неприятный укол в груди, тогда еще совсем несильный, и быстро забывает об этом. Ему, в общем-то, нет дела, с кем встречается Чжинхван, и, так как это всего лишь какой-то там парень, которого он ни разу не видел, он кажется ему эфемерным, тем, что просто существует, но где-то там, далеко, и его, Чжунэ, это не касается. В конце концов, ему просто нравится трахаться с Чжинхваном. Чжинхвану это тоже нравится, и обоих все устраивает. О чем-то большем даже думать глупо. Чжунэ это не нужно совершенно. Он привык избавляться от всякого рода зависимостей, а лучше вообще не допускать их появления в своей жизни — заканчивается то всегда плачевно. Гораздо приятнее быть чужой зависимостью. Когда на тебя смотрят с желанием и восхищением, словно ты какая-то драгоценность. Чжунэ избалован почётами с детства, жаден до внимания и невозможно самолюбив. И ему до одури нравится, как смотрит на него Чжинхван, пока он его берет. Жадно, невозможно, с обожанием, безумными огоньками и просьбами о «глубже» и «еще», что повторяются немыми движениями губ. Ровно столько же, сколько он наслаждается этим взглядом, столько и ненавидит, как смотрит на него хён в остальное время. Его лисьи глаза излучают добрую усмешку и «я все знаю». Именно так. Этот чертов взгляд, от которого Чжунэ кажется, что старшему известны самые потаенные его секреты, даже те, о существовании которых он и сам не подозревает. Его это очень бесит, ведь Чжунэ терпеть не может, когда кто-то знает что-то, неизвестное ему.—
В один день для Чжунэ все меняется. В этот день, день его рождения, Чжинхван приносит ему торт. Казалось бы, ничего не предвещает даже их встречи: Чжунэ устраивает вечеринку в клубе Бобби уже по традиции с кучкой своих лучших друзей. Он знает, что Чжинхван работает в две смены в своем кафе и точно не готов увидеть того у входа в клуб, пытающегося убедить охранников его впустить. Хён и раньше казался Чжунэ низким, что немудрено — сам-то он столб ходячий (как говорит Дживон) — но рядом с громилами-охранниками тот выглядит еще более маленьким и хрупким, совсем как какая-нибудь кукла-брелок, что так любит таскать на рюкзаках его друг Донхёк. От этой мысли Чжунэ улыбается, и до конца вечера эта улыбка не покидает его лицо. Он проводит Чжинхвана наверх, в привычном направлении одной из лучших комнат, мимо развеселившихся друзей, которые уже устроили странные пляски на столе, судя во всему, играя в какую-то из игр на желание. Чжунэ притягивает старшего, согревая его холодные с улицы губы и чувствуя приятно разливающийся по телу жар. Но, когда он запускает пальцы под его пальто, тот отстраняется. Чжунэ недоуменно глядит на него: обычно это Ким всегда льнет к нему, не давая времени на передышки. — Я пришёл, чтобы отдать тебе это, — Чжинхван мягко улыбается, показывая на пакет с коробкой внутри. Только тогда Чжунэ замечает в этой мягкости хёна тень усталости. У него под глазами засели темные круги, и сам он выглядит как-то помято. Когда он открывает коробку с маленьким кулинарным шедевром, то все понимает. Надпись на торте «С Джем Рождения, Чжунэ!», каллиграфически выведенная так же, как и цифры на бумажке, что оставил ему Чжинхван в их первое утро, говорит сама за себя. Становится вдруг очень тепло, да так, что вздохнуть сложно: легкие Чжунэ горят, а мысли плывут в разные стороны то ли из-за количества выпитого, то ли непонятно из-за чего еще. Не то чтобы ему не покупали торты в такие дни — покупали, конечно, родители тратились на целые кондитерские произведения искусства, в сравнение с которыми этот смотрелся бы жалко. И подарков он получал предостаточно — все дорогие и изысканные. Но никогда еще никто не делал для него что-то сам. В груди щемит. Он собирает пальцем крем и пробует. — Вкусно… Чжинхван, похоже, рад, но усталость не позволяет этому как-то отразиться на лице, помимо слабой улыбки. Он уже собирается уходить, но младший тянет на кровать, устраивая себе под боком и пихая в рот измазанный кремом палец. Вскоре они все марают в сливках, разломав руками лакомство, и Чжинхван засыпает. Чжунэ не может. Он слышит оглушительный треск ломающихся шестерёнок его упорядоченной жизни и чувствует, как все в нем трепещет под натиском чего-то большего. Он впервые задумывается о парне Чжинхвана. С этого дня в идеальной жизни Ку Чжунэ появляется лишний элемент.—
Чжинхвана мало. Катастрофически. Они видятся лишь в выходные, и то не всегда, просто Чжунэ срывается и заваливается к нему в квартиру, хватает и волочет к Бобби, где для него всегда свободен один вип, уже ставший полноправной комнатой Ку. Когда в суматохе будней и слишком тяжких грузов для юношеских плеч ноги уже не держат, а Чжинхван ворчит особенно сильно, с матюками тихими сквозь зубы, он остается у него. Такое бывает редко, и Чжунэ хочется, чтоб не было вовсе. Ему не нравится квартира Чжинхвана. Там две зубные щетки в стаканчике, всегда рядом две кружки почти одинаковые — спасибо, блядь, хоть не именные — и запах чужой, и чужая тень в складках простыней и забытых тут и там вещах — Чжинхван таких точно не носит. В этих стенах Чжинхван делит глубокие ночные разговоры, неторопливые объятия, душевную и физическую боль, но не с ним. Это место не принимает Чжунэ, и Чжунэ отвечает ему тем же. Он чувствует, словно делит на двоих один шкафчик в раздевалке, и его это бесит жутко. Больше прочего в этом не его месте он ненавидит спальню с ее огромной двуспальной и бельем, пропахшим полностью, впитавшим в себя чужие руки-губы на теле его хёна. Чжунэ туда не заходит никогда, валит старшего на диван, особо не размениваясь на сантименты. Иногда и ковер не плох. На мягком ворсе можно валяться часами, считая несуществующие галактики крашенного белым потолка. На деле же прижимая к себе уставшее, изморенное долгой рабочей неделей тело и не находить сил подняться и стянуть рубашку с брюками, что точно помнутся, но как-то не волнует. У Чжунэ по мышцам приятная слабость и покой. Умиротворённый чужим дыханием в шею и каким-то неразборчивым бормотанием о далеких временах, несерьезных происшествиях и чем-то ирреальном, необыденном. Чжинхван — знойное солнце полудня, легкий ветер и череда колосьев, бесконечным золотом простирающееся повсюду, — точно потеряешься, безвыходно. Чжунэ вообще ни черта не нежный, но мягко целует в висок и зарывается в эти его жесткие высветленные волосы, вдыхает дополна запах невозможный пшеничных полей и чего-то очень далекого, но до ломоты родного.—
Чжинхван вроде не болтлив особо, но когда Чжунэ делает ему минет, того просто распирает. И, казалось бы, все от смущения и чтобы скрыть неловкость, но хрен там — он говорит одни пошлости, настолько откровенные порой вещи, что даже у совсем не невинного младшего краснеют уши. Может, виной тому полная открытость старшего во время секса, а может, то, что Чжунэ в этот раз особенно постарался, но хен признается ему: — Я так хотел, чтобы ты трахнул меня. Блядь, ах, с тех самых пор, как увидел у Дживона на телефоне твое фото, просто не мог не думать о том, как бы ты брал меня и… Ах, да, вот так… Двадцать четыре на семь только это и крутилось в голове. Я думал, что свихнусь. Постоянно представлял твои руки на своей заднице и пальцы, растягивающие меня… Ты просто невозможный, Ку Чжунэ. С первого взгляда тебя хочется до тесноты в штанах… Такой прям ебабельный… Ах, черт! Он кончает, сжав его волосы и не дав отстраниться. Чжунэ мычит и давится. Смотрит на довольное лицо старшего с его этим взглядом «типа извини, но на самом деле плевать», стирает пальцами белесую линию с подбородка и звонко шлепает его по ягодице, переворачивая и входя сразу. Чжинхван бормочет что-то еще заплетающимся языком, но Чжунэ не дает ему и секунды на вдох, вбивая в матрас, двигаясь в бешеном ритме. Он думает, что Чжинхван намного более невозможный, но не произносит этого. Старшего тоже хочется, но не с первого взгляда — он как неприметная сладость, за которую не сразу цепляется глаз, но если попробуешь — пристрастишься. И отказать от угощения после сложно.—
Как-то Чжинхван не отвечает на звонки и сообщения весь день. Эта суббота — его единственный выходной, и, зная пунктуальность старшего, это точно не что-то из разряда «забыл телефон на громкий переключить». Вечером, после изматывающего рабочего дня, он все же сворачивает в противоположную сторону от дома и заезжает к Чжинхвану. И нет, его не ограбили и не избили, он не потерял свой телефон и не попал в больницу из-за несчастного случая. Все куда более прозаично. Он напился. Даже не так — нажрался в доску. Кажется, Чжунэ идиот. А ещё он немного злится, но все равно остается на ночь, выслушивая его невнятные пьяные бредни, из которых понимает только одно — Чжинхван задолбался. Ку знает, что он не любит алкоголь. Он пьяным-то его видел всего раз, в ночь их знакомства, и то не уверен, что тот осилил что-то крепче коктейля. Судя по количеству пустых бутылок, задолбался Чжинхван действительно знатно и понесло его по полной. Чувство вины снедает его. Это неудивительно: Чжинхван слишком правильный, чтобы изменять, он не такой, как Чжунэ, у которого с совестью на «ты» и никаких моральных дилемм. Потом Ким плачет, марает его своими соплями и все говорит, какой же он мудак и урод. Младшему он такой совсем не нравится, но тот молчит — утешения не по его части. Он просто обнимает Чжинхвана, подставляя свое плечо, позволяя слезам впитываться в брендовую рубашку и незаметно отодвигая початую бутылку какого-то дешевого виски. На следующий день Чжинхван присылает ему короткое «все кончено», не отвечает на звонки и добавляет в ЧС во всех соцсетях. Чжунэ даже порывается заявиться к нему, но знает, что там его ждет закрытая дверь. Чжунэ это не устраивает совершенно. И, да, он просто в бешенстве.—
Он не успевает сказать и слова, как зажимает горящую щеку. Та краснеет, появившаяся царапина щиплет, выпуская несколько капель крови — у конверта, что швырнул в него Чжинхван, острые углы. Веером с него фотографии, где взмокший обычный студент скачет на Чжунэ, выгибаясь и подставляя шею чужим поцелуям-укусам, а заодно и камере свое лицо. Чжунэ не поднимает глаз. Нет, ему не жаль и уж тем более нет стыда. А что это вообще? Лишь прячет за челкой растекшуюся по лицу ухмылку. — Ты мерзкий эгоистичный ублюдок, Ку Чжунэ. Он мысленно усмехается, считая секунды, когда Чжинхван набросится на него с жадными поцелуями, до крови мстительно кусая мягкую кожу губ, и они снова разделят бессонную ночь в этом вип-номере, мнимом доме и пластиковом прибежище их душ, на чертовых холодных красных шелковых простынях — потому что все с шиком, пусть и не требуется. Только в этот раз он не уйдет. Он наконец-то останется с ним. Чжунэ не нужно будет отпускать, как взойдет солнце и оживет город, его теплые ладони, и пшеничное поле не исчезнет, ускользая золотыми струями из его рук. Не оставит наедине с пустотой прокуренных стен и пропахших виски рубашек. Чжинхван не уйдет. Ведь ему больше не к кому. Так ведь?.. Он поднимает голову. Чжинхван ненавистно смотрит на него, и все в этих раскрасневшихся глазах заставляет каждую частичку Чжунэ непроизвольно самоуничтожаться. Злость, обида, вина, усталость… Боль. Слишком много. — Не приближайся. Просто держись подальше от нас. Он не знает, сколько прошло времени с момента, как захлопнулась дверь. Кажется, целые потерянные бесконечности, но он все еще слышит этот звук. Он все еще чувствует эхо, отдающее по телу от самого сердца. Или это оно и есть? Может, так разбиваются впервые? Комната с приглушенным светом и красными простынями остыла и теперь кажется слишком большой. Внезапная пустота окатывает его, словно поток ледяной воды. Он падает на кровать и смеётся.—
Его хватает на несколько недель. Не то чтобы Чжинхван не умел прощать — сам-то ведь не лучше — но поддерживать отношения, когда оба изменили друг другу с одним и тем же человеком, невозможно. Это невыносимо — смотреть на человека, чье лицо всегда раньше вызывало трепет и улыбку, видя перед глазами лишь кадры того чертового видео; целовать, перебирая в голове одни и те же дурацкие снимки. И лицо. Его лицо с этой отвратительной ухмылкой и идеальными пропорциями. С ледяными глазами, от прямого взгляда которых пробивает холодом, и блядскими совершенными губами. Он безусловно точно ненавидит Ку Чжунэ, но тот не из тех, что забываются. Чжинхван, конечно же, до последнего старается сохранить хрупкий карточный замок, держащийся на одних пустых надеждах и глупых обещаниях, пока тот не разлетается тихо, в одно мгновение. В каком-то порыве он отправляет короткое смс — и все. Как-то странно. Он собирался напиться и долго страдать, изливая душу Дживону, пока сонный Ханбин заваривает ему ядреный травяной чай и недовольно ворчит — потому что хён снова приперся к ним в три, мать его, часа ночи — но накрывает пледом и заваливается рядом, ведь друг, никуда не денешься. Разрывать отношения, которым вот уже четыре года, ужасно сложно. Должно же ведь? Чжинхван чувствует словно тонны с плеч скинул. За это даже как-то стыдно, пока в ответ не приходит такое же сухое согласие. Ему немного обидно и злит — серьёзно, так легко, обычное «ок»? — но все быстро исчезает, оставляя лишь пустоту облегчения и немного усталости. Он ловит себя на мысли, что за все эти попытки склеить разбитое ему было жаль лишь время. Да, он стал циничным и равнодушным. За это он снова проклинает Ку Чжунэ, виня его во всех смертных и не очень грехах. Ведь с кем поведешься… Рождество в этом году он празднует один, как бы Бобби его ни уговаривал, как бы ни завлекал на свою «очень крутую и классную вечеринку, где будет много бухла и красавчиков, ну пошли, хё-ё-ён», он все рано ни за что не вылезает из своей уютной квартирки. Теплый плед, огромная кружка горячего какао и ненавязчивая романтическая комедия по телеку — как можно променять это на очередную тусовку? К тому же, там, скорее всего, будет и он. А Чжинхван о нем с того дня — уже почти полгода как прошло — ничего не слышал и слышать не хочет. Видеть тем более. Он почти засыпает, когда раздается трель телефона, а на дисплее незнакомый номер; Ким даже особо не всматривается, думая, что опять Дживон и его идиотские приманки. — Ким Дживон, ты уже задолбал со своими шлюхами… — А зря, танцоришки у него ничего такие. У Чжинхава холодеют ступни сразу же, и от сонливости не остаётся и следа. Он пьяный, но его голос все равно не с чьим не спутаешь, пусть даже и низкий, как Дживона. Этот его голос. Такой же ломающий и бесчувственный, режущий острыми льдинками своего безразличия. Чжинхван ёжится. На том конце слышится чужое тяжелое дыхание, а пальцы немеют и не нажимают отбой. — Даже ни разу не позвонил. Какой ты жестокий, Нани-хён… Чжинхван кривится с этого дурацкого прозвища, и то, что Чжунэ зовет его хён, значит, что он не просто пьян — он в хлам, абсолютно. — Это так уныло — напиться и звонить бывшим. Ты совсем не оригинальный, Чжунэ-я, — старается ответить спокойно, но голос все же подводит. — А ты мне и не бывший. И не нынешний. Ты никто. Просто сасный парнишка, который зачем-то назвал свое имя… Нахуя ты это сделал, Ким Чжинхван? У нас ведь был лишь трах без обязательств, а я для тебя просто тот, кто делает это хорошо, да? Тогда какого черта мне не похер на все это? Не знаешь, хён, почему ты все еще не выходишь у меня из головы? Тебе стоит свалить побыстрее, у меня еще дохрена проблем, но я все думаю о том, как охеренно пахнут твои волосы, и, чёрт, твой кофе — просто отрава, но как бы я ни старался его сварить, все равно получается не так мерзко, как у тебя. Может, сделаешь его для меня еще раз? Только чтобы реально отравиться. — Чжунэ, ты что совсем долб… — А, нет, ты не можешь. Ты ведь уже занят, при парне… Знаешь что? Ты на самом деле мудак. Просто бессердечный ублюдок. Да, ты такой же, как и я. Мы одинаковые, как бы ты этого ни отрицал. Подумай только: ты изменял своему парню только потому, что хотел круто потрахаться. Потому что тебе очень хотелось, чтобы я тебя вые… — Заткнись! Ярость обожгла Чжинхвану горло. С каждым словом он просто вскипает, гнев и вина захлестывают легкие, а в носу защипало так, что он удивляется и не может больше ничего сказать — не хватало еще разрыдаться, как какая-то сопливая малолетка. Он и не надеется, что младший замолкнет: тот и трезвый-то безжалостен в словах. Но на том конце, на удивление, лишь смешок и щелчок зажигалки. Чжинхван ждет, пока он выкуривает сигарету. Одну. Две. На третей сам успокаивается, а злость уходит так же быстро, как и пришла. Этот парень делает из меня недоистеричку — думается Киму, когда пальцы находят кружку с остывшим какао. — Ты такая сволочь. Самовлюбленная скотина… И сейчас не сам с собой говорю! — Чжинхван даже усмехается. Это забавно. Настроение Чжунэ, кажется, меняется с такой же частотой. Или этим он тоже его заразил? — Ты… Ты ведь не думаешь, что я звоню тебе потому, что мне одиноко без тебя? Ты просто идиот, если думаешь, что в рождественскую ночь мои родители снова свалили на Гавайи, а я нажрался в хлам, сперев папашин самый лучший виски. Не думаешь же ты, Чжинхван, что я скинул того паренька с ахерительными губами со своих колен и свалил с лучшей вечеринки года, разбил машину, украл букет из какой-то лавки, сломав стекло и пропахал пешком пять ебаных кварталов, чтобы прийти на другой конец города к парню, который хер на меня клал? У Чжинхвана острый язык, пусть он и использует его лишь в редких случаях — тактичность, мать ее. И, если на чистоту, у него всегда на все есть ответ. Но сейчас слова от Чжинхвана разбегаются все разом, а рот глупо раскрывается, но не может произнести и звука. Только одно его имя заученное на языке. — Чжунэ… — Открывай дверь, здесь холодно. Чжинхван знает, что не должен, что не будет пути назад и вообще не стоит, но щелкает замком и обрабатывает перекисью позже его разбитые в кровь костяшки. Потому что Чжинхван не умеет избавляться от зависимостей. И в этом они с Чжунэ похожи.