Однажды в Лондоне

Вызов поступил ровно в шесть часов вечера. Детским, дрожавшим от отчаяния, голосом кто-то назвал адрес, и, пошмыгав носом, добавил: — Пожалуйста, спасите мою маму. Скорая помощь приехала спустя пять минут. Дверь была не заперта, и бригада беспрепятственно прошла внутрь. В коридоре их никто не встречал, но из большой комнаты доносились звуки плача. Когда доктор вошёл в комнату, являвшуюся, по всей видимости, гостиной, то увидел лежавшую на диване женщину, укрытую старым выцветшим пледом. Лоб её был покрыт испариной, губы дрожали, повторяя какую-то бессмыслицу. «Горячечный бред», — заключил доктор, подходя ближе. Ребёнком, позвонившим в скорую, оказался маленький мальчик, который, плача, вцепился в руку мамы, трясшейся в лихорадке, и, видимо, каким-то чудом, догадался позвонить девять-один-один. Молоденький медбрат быстро опустился на колени рядом с женщиной и начал измерять пульс под тихие всхлипывания мальчика. Доктор возвышался над ним безмолвным изваянием, ожидая решающего аргумента для вынесения вердикта, стоит ли оказывать помощь или же пациентка изначально обречена... Мишель Анвин открыла глаза, мокрые от холодного пота и слёз, и чуть слышно ахнула, увидев за спинами медработников, вызванных сыном, прекрасного юношу в очках и дорогом костюме. Он тепло улыбался Мишель и почему-то казался таким уместным здесь, в их небольшой дешёвой квартирке в криминальном районе Лондона, рядом с бригадой скорой помощи, что удивление схлынуло, не успев появиться. Юноша протянул Мишель руку, и она, не задумываясь, поднялась с дивана, ухватившись за неё. Ступни коснулись ковра на полу, и Мишель с наслаждением потопталась по нему, зажмурившись от удовольствия, а после этого встала около гостя. — Кто вы? — спросила она его, но юноша покачал головой и внимательно посмотрел на неё, будто ожидая чего-то. Спустя мгновение Мишель осознала, что чувствует себя чудесно, и ахнула от неожиданности этого открытия, удивлённо посмотрев на юношу, но на её безмолвный вопрос он только кивнул вперёд, указывая направление разгадки. Взглянув туда, где она только что находилась, Мишель прижала ладонь ко рту в беззвучном крике. Сынишка тряс её за руку и звал её, захлёбываясь слезами — как же она могла этого не услышать? Медбрат поднялся с колен, опечаленно вздохнул и тихо назвал доктору время смерти, а потом аккуратно забрал мальчика от тела матери и понёс наружу, устало воркуя что-то успокаивающее. Малыш крепко вцепился маленькими ручками в плечи медбрата, прижавшись залитой слезами щекой к его шее, и всё смотрел и смотрел ему за спину, прямо на Мишель. — Мама! — прошептал он, и Мишель успела помахать ему рукой прежде, чем мальчик исчез за входной дверью. Она повернулась к своему незнакомцу, и тот мягко улыбнулся ей: — Не переживайте за сына, мэм, — сказал юноша красивым голосом, от которого Мишель сразу же стало теплее и спокойнее, — с Ли всё будет в порядке. Юноше верилось легко. Окинув рассеянным после покинувшего её напряжения взглядом комнату, Мишель вдруг осознала, что её тело так и осталось лежать на диване, а она сама стояла здесь же, рядом... — Я умерла? — спросила Мишель и тут же рассмеялась, поняв глупость своего вопроса. Юноша улыбнулся ей в ответ и, утвердительно кивнув, сказал: — Да. Предупреждая ваши дальнейшие вопросы, мэм: я не Господь, а всего лишь Посланник его. Меня зовут Эггзи, и я должен сопроводить вас на Небеса. — Юноша ободряюще сжал её ладонь в своей, когда прямо перед ними на стене зажглось облако чистого неземного света, потом он немного нахмурился: — Что вам больше всего нравилось в жизни? Мишель широко открытыми глазами смотрела на свет, и ей казалось, что она различает в нём призрачные очертания людей и бесконечного сада, уходившего далеко за горизонт, поэтому вопрос осмыслила не сразу, а когда решилась ответить, то произнесла: — Мне нравилась музыка, Эггзи. Юноша удовлетворённо кивнул, и вместе они шагнули в сияние. — - - Лондон всё ещё спал, усыпанный неоновыми огнями кричащих вывесок и слепящим светом фар многочисленных автомобилей. Шум, сопровождавший любой крупный город каждое мгновение его существования, не стихал, но под покровом ночи казался тише, чем обычно... Или это сны тысяч лондонцев окутали город своим волшебством, делая его более спокойным, вовлекая в чудо человеческих грёз? — Знаешь, что ей больше всего нравилось в жизни, Джей Би? — мечтательно спросил Эггзи, глядя в бескрайнее, усыпанное звёздами полотно неба над собой. Мириады огоньков мерцали над ним, и он знал, что некоторые из них скрывают те самые просторы, в которые человечество стремится с момента своего сотворения. Как бы люди не называли их — местонахождение всегда было связано с небом. И только одни существа на земле знали точный адрес Рая. Ангелы. — Музыка? — лениво ответил вопросом на вопрос лежащий рядом с Эггзи подросток-афроамериканец, одетый в потасканную футболку с Человеком-Пауком и драные джинсы. Старая бейсболка валялась здесь же, у его макушки, едва сверкая некогда чистейшим пластиковым логотипом Манчестер Юнайтед. — Да, именно! — Эггзи приподнялся на локте и шутливо толкнул Джей Би кулаком в плечо. — А знаешь, что я ещё заметил? — Ну, и что же? — демонстративно фыркнув и сделав выражение лица из разряда «Господи-Эггзи-а-не-отвалил-бы-ты-чувак», обратил наконец внимание на друга Джей Би. — Они постоянно чувствуют, бро! — восхищённо воскликнул Эггзи, взмахнув руками, будто пытаясь передать весь свой восторг жестами. Обычно ангелы не столь эмоциональны, но те, кто столетиями охранял от опасностей большие города, как правило, становились более похожими на людей. — Капитан Очеви-и-идность, ты столетиями мне это повторя-а-а-ешь, — протянул Джей Би, поднимаясь с крыши, и перенёсся на набережную Темзы. Впрочем, Эггзи в то же мгновение оказался рядом, продолжая говорить: — Нет, чувак, ну в чём прикол быть ангелом, если мы не можем чувствовать? — Эггзи снял оксфорды и забежал в мутную воду, разводя руками, будто хотел убедить и без того давно согласного с ним друга. — Мы не знаем, как это — замёрзнуть или согреться, я никогда не узнаю, какова эта вода наощупь, не смогу понять боли, не смогу ни к кому прикоснуться, не стану чьей-то родственной душой... — Ты умеешь летать и живёшь вечно, — скептично заметил Джей Би, рассеянно следя за тем, как к берегу Темзы подтягиваются и другие ангелы. — Иногда мне кажется, что меня зря распределили сопровождать души детей. Из нас двоих на ребёнка более похож ты, брат мой, и ты бы ладил с ними гораздо лучше, чем я. Эггзи, ты слишком заморачиваешься. Мы — ангелы, они — люди. Нас так создали, бро. И пора бы тебе заткнуться. Начинается. Грязно-серая речная вода — уже не чёрная, потому что сумерки быстро рассеивались — начала окрашиваться в розовато-оранжевый цвет лучами восстающего над Лондоном солнца, и утренний ветер ласково овевал строгие лица стоявших по обоим берегам Темзы ангелов, глядевших на рассвет. Тихая прелестная музыка лилась с небес на просыпавшийся город, убаюкивая младенцев и даря умиротворение ангелам — только они могли слышать её. Эггзи стоял босиком в реке, держа свои оксфорды в руках, и наблюдал чудо рождения нового дня так же внимательно, как и его собратья, но в голове крутилось великое множество мыслей о людях, о чувствах и о самом восхитительном, что подарил Господь человечеству — о родственных душах. Он никогда не мог понять этого по-настоящему: одним прекрасным утром, таким же, как сегодняшнее, например, юноша или девушка, которым этим утром исполнилось семнадцать, просыпается с чьим-то именем на запястье. Оно может быть каким угодно: «Джон К. Смит» или «Кэтрин Энн Мюррей», женским на руке девушки и мужским — у парня, но любое имя — это знак свыше. Знак, что какой-то человек на земле сегодня тоже проснулся с божественной меткой, силою которой твоя душа принадлежит ему всецело, выше законов и людских предрассудков. Родственные души могли оказаться одного пола, разного возраста, цвета кожи, национальности, вероисповедания — но всегда они друг для друга идеальные друзья, помощники и любовники. Господь не ошибается в таких вещах. Родственные души встречаются в первый же год после того, как произошёл обмен именами. Иногда бывало так, что чьё-то запястье оставалось чистым — значит, родственная душа этого человека ещё не достигла возраста Имён. Но, как правило, долго это не длилось. Конечно, людей с одинаковыми именами — множество, или же первая встреча могла произойти в толпе, но для этого и создано второе чудо родственных душ: когда двое встречаются, из их ладоней вылетает по бабочке, которая ведет в нужном направлении, садится на плечо второй половинки и рассыпается красочной пылью, исчезавшей только после того, как родственные души обнимут друг друга. Люди написали множество стихотворений и романов о том, как это происходит — настолько прекрасен священный ритуал Связи двух душ. И каждый раз, встречая рассвет со своими собратьями-ангелами, Эггзи мечтал узнать, какого цвета была бы его собственная бабочка. — - - Утренняя пробка — обычное дело для Лондона. Все спешат: нужно успеть на работу, заскочить в любимую булочную, выпить кофе с подругой, проведать любимую жену в больнице — да мало ли утренних дел может быть у человека, живущего в городе? Пробки в Лондоне не были такой уж большой проблемой, но всё же по утрам раздражали обычно более уравновешенных по сравнению с некоторыми другими нациями британцев. Если ты едешь куда-то утром, то, чтобы добраться быстро, нужно или быть волшебником, или уметь летать. Кэбмен, сидящий в своём неприметном чёрном автомобиле, припаркованном у небольшого семиэтажного здания среди других таких же в спальном районе Лондона, знал это так же хорошо, как и то, что его зовут Джон Смит. Однако для кэбмена Смита существовали ещё и узенькие дороги старинных улиц, которые ему полагалось знать в силу своей работы, и множество маршрутов, которые по сути являлись объездными, но утром ехать по ним всё равно было намного быстрее, чем напрямую. Смит был настоящим специалистом своего дела, какими не разбрасываются, но по-настоящему заниматься извозом он перестал давным-давно. За нынешнюю работу ему платили баснословные деньги, но он не пожелал бы, чтобы кто-то из его друзей и знакомых тоже начал трудиться здесь. Дело в том, что Смит рисковал жизнью каждый раз, когда садился за руль для тех, на кого он работал. Джон Смит был одним из немногих людей в Лондоне, посвящённых в великую тайну того, кем на самом деле являются некоторые скромные джентльмены, в изобилии присутствовавшие на улицах этого славного города. Как, например, вон тот мужчина с зонтом, который в этот самый миг быстрым, граничившим с бегом, шагом направлялся к его незаметному среди разномастных местных автомобилей кэбу. Слегка запыхавшийся и немного встрёпанный джентльмен сильнее, чем было необходимо, рванул ручку, распахнув дверь кэба, сел на обитое кожей сидение и выдохнул, расслабленно обмякая, будто от кого-то скрывался: — К магазину, пожалуйста. Мистер Смит услужливо кивнул и завёл мотор. Джентльмена, севшего к нему в машину, звали Гарри Харт, и с мистером Смитом они частенько путешествовали по Лондону с того самого момента, как Харт появился в службе, в которой работал Смит. Служба эта называлась Кингсмен и, по официальной версии, она являлась старинным ателье, где одевались самые влиятельные люди мира. Но на самом деле Кингсмен — вовсе не то, чем казался. После Второй мировой войны многие аристократические семьи лишились наследников, и целые капиталы оставались без хозяев. Тогда первым руководителем Кингсмен было принято решение создать разведывательное агентство, которое стояло бы выше любой власти и могло само становиться ею в нужный момент. Только преданные своему делу люди могли попасть в это агентство, люди, которые не выдали бы ни одной тайны и умерли ради сохранения анонимности Кингсмен. Гарри Харта признали таким человеком так же, как и мистера Смита, хотя роль Харта была куда более важной во всей этой истории. Мистер Смит — всего лишь водитель, знавший общие сведения, и он никогда не заходил в Кингсмен дальше самого ателье. В руках же Гарри Харта была вся доступная информация, благодаря которой он мог предотвращать такие катастрофы, о которых только пишут в комиксах и книгах самые искусные выдумщики современности. Мистер Смит вёл кэб так же непринуждённо, как и читал свою утреннюю газету. Сворачивая на второстепенную улицу, он элегантно проехал между двумя неловкими мадам, пытавшимися справиться одновременно и с управлением своих неповоротливых минивэнов, и с толпой непоседливых детишек в салоне. Женщины раздражённо засигналили ему, но Смит лишь усмехнулся их мельтешению и, выехав на более свободный участок дороги, обратился к своему пассажиру, слишком удручённо уставившемуся в окно: — Как ваши дела, мистер Харт? Мир может спать спокойно или же мне позвонить жене, чтобы она услышала мой голос в последние минуты своей жизни? — Не драматизируйте, мистер Смит, — привычно возвёл очи горе Гарри, но улыбка уже украсила его лицо, превратив сурового рыцаря в прекрасного принца, и Смит мысленно сделал комплимент мистеру Харту за то, что, даже пережив что-то по-настоящему опасное, он не терял присутствия духа и всегда находил силы улыбаться в ответ на дружеские остроты своего верного водителя. Делать так могли только истинные джентльмены, коим, конечно, Гарри и являлся. — Следующим пунктом в вашем графике стоит Афганистан или Ирак? — спросил Смит, сворачивая к ателье «Кингсмен» и аккуратно паркуясь около него. Шутки в духе шпионских фильмов и детективов были обычным делом для них. Смиту было забавно наблюдать, как сквозь аристократическую маску равнодушия ко всему вокруг пробивался совершенно обыкновенный мужчина, живший среди людей и смотревший те же каналы по вечерам, что и сам Смит. — Ради всего святого, мистер Смит, даже не вздумайте связываться с Мориарти, — вернул шпильку Гарри, намекая на прикрытие своего водителя, улыбнувшись на мгновение широко и радостно, и вышел из машины, уверенной походкой направляясь ко входу в ателье. Мистер Смит посмотрел ему вслед. Гарри ещё не знал, что произошло в последние часы, а он сам не стал ему говорить. Такие новости не вываливали на голову просто так, их необходимо правильно преподнести. Минутку передышки от плохого Смит уже обеспечил своему постоянному «клиенту» и произнес вслух, увидев, как закрылась прозрачная дверь ателье: — Будь сильным, Гарри. Сейчас тебе это понадобится. — - - Гарри Харт практически взлетел на крыльцо ателье, уже сквозь стекло двери приветливо кивая седому дворецкому — мистеру Бритту. Идеально — как всегда — выполненная миссия, правда, скоординированная в этот раз почему-то Артуром, наполняла его душу привычной с юности гордостью за свою работу. Но на его приветственную улыбку мистер Бритт впервые не ответил своей коронной ухмылкой в стиле «Мона Лиза что-то задумала», напротив, он был печален и не сразу обратил внимание на появление Гарри. Тревожный взгляд дворецкого ему не понравился. — Что-то случилось? — Спросил он, чувствуя, как отчего-то сжимается сердце. Радость испарилась, будто её украл искусный вор, тут же исчезнувший без следа. — Сэр Ланселот погиб, — ответил скорбным тоном мистер Бритт, опуская взгляд, чтобы не видеть, как бледнеет Гарри. Бритт знал, что это известие ранит его хуже, чем удар ножом. Он был бы рад никогда не произносить скорбных слов, но кто-то должен делать это. Как же тяжело было быть именно тем, в чьи обязанности входило извещать людей о смерти их друзей. Гарри замер на пару мгновений — лицо, мгновенно лишившееся всех признаков положительных эмоций, намного лучше выразило его состояние, чем любые слова. Когда Гарри наконец взял себя в руки, к нему вернулась прежняя маска вежливой внимательности, за которой он прятался в тяжелейшие моменты своей жизни. В последний раз мистер Бритт видел Гарри таким, когда умер его отец, воспитывавший его в одиночку. — Где Мерлин? — Спросил Гарри тихо, но уверенно. В словах звучала целеустремлённость — он знал, что кое-кому сейчас намного тяжелее, чем ему, и, услышав короткое: «У себя», — поспешил в первую примерочную, откуда сразу же отправился в штаб Кингсмен. Бритт, проводив его взглядом, вздохнул и немного сильнее сжал в руках памятную ручку, купленную ему покойной женой во время их медового месяца в Париже. — - - Едва скоростная капсула разгерметизировалась, Гарри увидел сгорбленную фигуру Мерлина за координаторским столом возле трёх широких траурно-чёрных мониторов, на которых зловеще мерцали кроваво-красные эмблемы агентства. Страшная мысль ошеломила Харта — Мерлин сам координировал Ланселота, и, как часто бывало на очень опасных миссиях, когда Джеймс — так звали агента, скрывавшегося псевдонимом «Ланселот» — был не уверен, что останется жив, он снимал очки и выводил из строя все их системы, оставляя Мерлина в полном неведении. Лишь маячок, регистрировавший жизнедеятельность агента, оставался при Джеймсе, и сегодня ему впервые не повезло вернуться к обыкновенно в таких случаях злому, как чёрт, но радовавшемуся, что Джеймс всё ещё жив, Мерлину. — Эй, Джемпер, ты как? — нерешительно начал Гарри, подходя ближе. Он специально назвал Мерлина дружеским прозвищем, желая напомнить, что рядом всё же остался кто-то близкий ему. Мерлин отнял ладони от лица и поднял голову, глядя на друга, и на миг Гарри почувствовал, что не может сделать вдох. Глаза Мерлина казались стеклянными — лишённые цвета радужки, практически не блестящие, за исключением тонкой слёзной плёнки, как будто все переливы оттенков прежнего тёплого карего кто-то стёр, неосторожно щёлкнув кнопкой в фотошопе. Такими они бывали только у двух типов людей: тех, чья родственная душа ещё не коснулась их, или тех, у кого её больше нет. — Джеймс погиб, Зонтик, — глухо прошептал Мерлин, давя в себе постыдное, как ему казалось, желание разрыдаться, и Гарри взял его за руку, чтобы предсказуемо увидеть воспалённый шрам на месте прежней лаконичной надписи «Джеймс Спенсер» на запястье. Теперь впереди у Мерлина оставалось только два пути: страдания и тоска по прежней любви остаток своей жизни или попытки привыкнуть к кому-то совсем юному, чьему имени ещё только предстояло занять место шрама, потому как все зрелые люди имеют родственную душу. Или не имеют вовсе, как Гарри, у которого левое запястье до сих пор оставалось девственно-чистым. — Джованни, — позвал Гарри Мерлина по имени, опускаясь подле друга на колени. — Тебе нужно домой. Выпить чего-нибудь покрепче и хорошенько выспаться. Кингсмен простоит пару дней без координатора, Артур или Ивейн тебя подменят, я уверен. — Нет, — возразил Мерлин, уткнувшись лбом в услужливо подставленное Хартом плечо, — я не хочу уходить. Джеймс бы продолжил работать во что бы то ни стало. И я тоже не имею права бросать. Спорить с Джованни бесполезно — они проходили испытание на место Галахада вместе, и ещё тогда Гарри понял, какими упрямыми бывают порой итальянцы, такие, как Джованни. Они даже в собственных собак выстрелили одновременно, и прошлому Артуру пришлось взять обоих на службу. Тогда впервые появилась должность Мерлина, специально созданная для талантливого к языкам и всевозможной технике Джованни. С тех пор, за исключением положенных выходных, Мерлин покидал свой пост лишь несколько раз. В последний из них он женился на Джеймсе Спенсере, своей родственной душе. — Как хочешь, — Гарри ещё мгновение подержал друга в объятиях, а потом выпрямился и положил руку ему на плечо, — но я сварю кофе. Раз уж ты координируешь, виски тебе нельзя, верно? Мерлин благодарно кивнул в ответ, и в его глазах на секунду зажглись искорки карего цвета, вселившие в Гарри надежду. Он не раз до того видел людей, потерявших пару, и знал: эти мимолётные блики — верный знак того, что шанс на реабилитацию у человека есть. Или судьбой ему уже кто-то уготован, или эта связь ещё устанавливается, но, определённо, Джованни не останется в одиночестве навсегда. Когда Гарри вышел из комнаты, Мерлин лёг грудью на стол и уткнулся лбом в сложенные друг на друга руки. Он был обессилен и высушен своим горем, но чувствовал, что для него не всё потеряно. Даже в Гарри намётанным всеведущим взором — как в силу профессии давно привык — Мерлин улавливал огонёк веры в собственное счастье. Сейчас он пока ещё не видел для себя никаких перспектив — рана была свежей, но всегда намного проще умереть, чем жить с грузом ошибок и потерь. Джованни хорошо знал это, а потому старался не закрыться от Гарри. Неизвестно, что преподнесёт ему судьба, а убить себя чувством вины и безутешной тоской всегда можно успеть. Джеймс хотел бы, чтобы Джованни жил дальше, и он постарается так и сделать... — Вот видишь, неугомонный, всё будет хорошо с твоим бойфрендом, — вальяжно заявила немного вульгарно накрашенная симпатичная девушка в облегающем чёрном платье, хлестнув по собственному бедру тонким хвостиком, заострённым на конце, и уселась на стол прямо рядом с Джованни. — Он сильный, переживёт. Джеймс Спенсер, с сегодняшнего дня уже бывший агент Ланселот, беспомощно посмотрел на неё и приблизился к человеку, родственной душой которого он был ещё сегодня утром. Джованни не видел и не слышал его, умирая, но, когда демонесса — назвавшись Рокси — сказала ему, что он мёртв и имеет право на последнее желание, он ни о чём другом не мог думать, кроме как о своём любимом. И, стоя сейчас здесь, хотел только одного — обнять Джованни в последний раз. — Не пытайся к нему прикоснуться, ты бесплотен, руки пройдут сквозь него, он ничего не почувствует, — скучающим тоном заметила Рокси, болтая ногами в воздухе. Видимо, она многих, таких, как он, перевидала — и, как Джеймс был уверен, ни один из агентов Кингсмен не отправился на Небеса. Спрашивать он не стал, ему было как-то всё равно. Но, чтобы Джованни последовал за ним, ему не хотелось. В слова Рокси насчёт прикосновений Джеймс верил — ей было ни к чему лгать. Однако он всё равно попытался. Ладони действительно прошли сквозь плечи Джованни, как сквозь тёплую воду, и Джеймс хотел было отойти прочь, но Джованни внезапно выпрямился, напряжённо оглядываясь, как взволнованный кот, и едва слышно спросил неуверенным тоном, вероятно, не веря, что он это говорит: — Это ты, Бантик? Даже будучи бесплотной душой Джеймс ощутил почти осязаемую боль. «Бантик» — франт и щёголь. Прозвище привязалось к Джеймсу во время испытаний, когда Джованни — тогда ещё для юного Джеймса бывший великим и ужасным Мерлином, которого боялись все кандидаты из-за привычки бить сарказмом по больным местам и не щадить никого, таким образом обеспечивая ещё и психологическую проверку для свежих кадров — заметил за Джеймсом привычку обязательно использовать в своём костюме что-нибудь сочно-цветное. Джеймс в то время обожал носить бабочки вместо галстуков, ему ещё и семнадцати не было, а потому «Бантик» казалось ему чем-то обидным, и прозвище Джеймс возненавидел. Правда, ровно до того дня, как его изумрудно-зелёная бабочка в утро его семнадцатилетия испачкала яркой пыльцой серый джемпер Мерлина, положив начало самому чудесному периоду его жизни. — Джованни, — прошептал Джеймс любимому в самое ухо, и каким-то шестым чувством Джованни всё-таки сумел уловить этот эфемерный звук. Он вскочил из кресла, весь — как натянутая гитарная струна, и замер, вглядываясь в пространство перед собой, не зная, что смотрел прямо в лицо Джеймса. Рокси присвистнула и с видимым интересом начала рассматривать Мерлина. — А этот твой Джованни ничего такой, с задатками на перераспределение после смерти, — сказала она, наблюдая, как Джеймс, стирая слёзы со щёк, гладит Мерлина по щеке, как Мерлин прикрыл глаза, почувствовав прикосновение, и как дрожали его губы от сдерживаемых эмоций. — Ну точно, будущий Надзиратель за грешниками или Святоша — пастырь небесных овец. Лучше Надзиратель, больше пользы. — Рокси, подожди, дай нам ещё один только миг... — Джеймс обнял Мерлина, изо всех сил желая, чтобы он ощутил это по-настоящему, и поцеловал его, не замечая текущих по щекам слёз, а потом сказал: — Джованни, я люблю тебя. И, когда Джеймс нашёл в себе мужество отступить на шаг от своей бывшей родственной души, под ним разверзлась чёрная пропасть, и он с криком исчез в Преисподней. Рокси равнодушно посмотрела ему вслед, пожала плечами — мол, профессия у меня такая, ничего не попишешь — и продолжила пристально вглядываться в Мерлина, будто пыталась заглянуть к нему в голову, читая его мысли. — Снова смертник, Рокси? — Печально заметил Эггзи, появляясь в комнате. Он откровенно жалел всех тех, кто не заслужил возможности уйти на Небеса с ним или другими ангелами. Появление Рокси всегда означало только одно — кто-то должен был распрощаться с Землёй и навеки занять своё место где-то внизу, вдали от солнечного света и синего неба. Эггзи не знал толком ничего об устройстве Ада, но попасть туда не желал никому. Рокси спрыгнула со стола и показала ему раздвоенный язык, игриво обняв до сих пор ошеломлённого встречей с Джеймсом Джованни за плечи. — Смертник совершенно обыкновенный, Эггзи, — ехидно в своей обычной манере заговорила она, — а вот этот парень... М-м-м, он — будущий Служитель. На твоей или моей стороне, что уж там из него получится, не нам решать. Служителями ангелы и демоны называли людей, которые при жизни имели необычные способности улавливать признаки присутствия духов и других потусторонних сущностей. После смерти эти люди, в зависимости от того, чего они оказывались достойны, становились или Надзирателями — слугами Ада, которые наводили порядок среди грешников, или Священными братьями — подданными Рая, бывшими среди праведников кем-то вроде старост. По сути, и те, и другие являлись полицейскими в своём мире, выполняя сдерживающую функцию: много было желавших сбежать обратно на Землю и стать духами. Высшие и низшие силы старались этого не допускать. — А ты что здесь забыл? — вдруг опомнилась Рокси. — Из Кингсмен с самого его основания ангелы не забирали ни одной души — не того полёта птички для вас здешние агенты. Тогда какого чёрта ты тут делаешь, крылатый? — Не твоё дело, хвостатая, — вскинулся Эггзи, расслабившийся было — с этой демонессой он сталкивался не раз по долгу службы, когда приходилось сопровождать души из мест множественных смертей, и они неплохо ладили, хотя вообще-то им не полагалось разговаривать вовсе. Если бы Рокси была ангелом, они бы давно дружили, но в качестве демона она могла рассчитывать только на взаимные остроты. — Иди, откуда шла. Рокси похлопала ресничками, как бы говоря: «Дело твоё, Эггзи», — игриво хихикнула, обвела на прощание язычком край уха Джованни, чтобы немного подразнить Эггзи, и исчезла. Эггзи хмыкнул ей вслед и прислушался к мыслям Джованни, чтобы понять, что конкретно здесь делала Рокси. Поняв, кого она забирала, он сочувственно похлопал Джованни по плечу — они оба, Джеймс и Джованни, были старинными друзьями Гарри. Смерть Джеймса, должно быть, причинила сильную боль и Гарри тоже. Но Джованни было хуже всего. Гарри вошёл в координаторскую с большой кружкой кофе и растерянно посмотрел на Джованни, стоявшего возле своего кресла и смотревшего в никуда с потерянным видом. — Что-то случилось, Джемпер? — спросил Гарри тихо и ахнул, когда Джованни посмотрел на него. Его радужки вновь были тёплого карего цвета, что могло значить только одно — новая родственная душа уже коснулась его. Но откуда ей было взяться здесь, в пустой комнате? Что-то постучалось из памяти, какая-то мысль и невнятное странное слово — то ли Эгги, то ли Эккси, но Гарри не обратил внимания. Он подал Джованни кофе и выразительно на него посмотрел, всем своим видом показывая, что хочет получить ответ. — Ты мне не поверишь, Зонтик, — прошептал Джованни, пригубив кофе, — здесь был Джеймс. И кто-то ещё. Они говорили, а потом Джеймс меня поцеловал. Я знаю, это звучит как бред сумасшедшего, но я уверен, что слышал их... — Ты точно в порядке, Джованни? — Гарри забрал из его рук кружку, поставил её на стол и стал обеспокоенно осматривать друга, что-то ему говоря. Эггзи наблюдал за ним, не прислушиваясь к словам, и думал о том, что всё-таки за своё существование видел слишком мало таких же искренних, как Гарри, людей. И всё же никто не привлекал его внимание так, как это сделал Харт. Если б мог он — ангел — знать, отчего его тянет к этому смертному с пустым запястьем, открытым сердцем и, несмотря на всю его положительность, полным набором пороков за плечом... — - - Эггзи познакомился с Гарри, когда тот был ещё ребёнком. Провидение послало его за миссис Харт, и, когда Эггзи появился в комнате, чтобы забрать женщину, первым, кого он увидел, был четырёхлетний Гарри. Мальчик стоял поодаль, пока над умирающей миссис Харт бесполезно суетились многочисленные доктора. Эггзи знал, что у женщины лейкемия, да о чём речь — он, ангел, пришёл за ней, её час настал, но в этот миг ему почему-то стало до боли жаль этого малыша, который мужественно сдерживал слёзы, застилавшие ему глаза, и не бросался к матери, оставаясь в стороне. Дети часто видят ангелов, поэтому Эггзи не удивился, когда мальчик взял его за приветливо протянутую руку, сжав её так крепко, как только мог, и уткнулся в полу его пиджака. Со стороны это наверняка смотрелось бы странно — ласкающийся к пустому пространству ребёнок, но внимание взрослых было приковано к миссис Харт, а не её сыну. — Почему ты не подойдёшь к маме, малыш? — спросил Эггзи тихо, поглаживая мальчика по пушистым кудряшкам. Ребёнок засопел, сдерживая слёзы и ещё сильнее прижимаясь к Эггзи, но побормотал в ответ: — Манеры — лицо мужчины, так мама говорит. А джентльмену не пристало мешать взрослым и беспокоить маму по пустякам. Для четырёхлетнего — Эггзи никогда не спрашивал об этом, он мог определить с точностью до дня возраст любого человека из живущих на Земле — мальчика такая твёрдая позиция насчёт собственного поведения была как минимум необычна, а как максимум — достойна уважения. — Всё равно, стоило бы подойти, — попытался возразить Эггзи, однако малыш был непреклонен. А миссис Харт вот-вот должна была испустить дух, что не являлось зрелищем для детских глаз в любом случае. Поэтому Эггзи наклонился и шепнул мальчику: — Как вас зовут, молодой человек? — Гарри, — ответил малыш, немного смущённо потерев носик кулачком — ранее никто и никогда не говорил с ним так, будто он уже не маленький. — Давай так, Гарри, — сказал Эггзи уже более бодрым тоном, — ты сейчас выйдешь в сад, а я поговорю со взрослыми и сделаю так, чтобы твоя мама смогла поговорить с тобой. Хорошо? Мальчик кивнул и вышел в коридор, а Эггзи наконец смог уделить всё своё внимание наблюдению за умирающей женщиной. Вскоре её последний миг настал, и миссис Харт очутилась возле ангела, с которым должна была покинуть мир. Оглядев столпотворение возле того, чем она была всю свою жизнь, миссис Харт повернулась к Эггзи: — Я умерла? — Задала она самый скучный вопрос на свете по личному мнению Эггзи, но сегодня ему было некогда шутить на эту тему, ведь он подарил одному маленькому джентльмену большую надежду, и не имел права его разочаровать. — Да, миссис Харт, меня зовут Эггзи, я ангел и должен буду сопроводить вас на Небеса, а сейчас давайте поторопимся, я кое-кому пообещал, что вы с ним поговорите, хоть это и против правил, — протараторил Эггзи и совершенно бесцеремонно потащил новопреставленную в сад, где их ждал Гарри. Тем, кому разрешено было отправиться в Рай, не полагалось прощание с дорогими им людьми, как грешникам, которых и ангелы, и демоны называли Смертниками. Но Эггзи не мог ничего с собой поделать, и потому спокойно наблюдал, как маленький Гарри радостно смеётся на руках у мамы, с которой Эггзи поделился небольшой частью своих сил, чтобы сделать эти последние минуты общения с сыном почти полноценными. Но время стремительно бежало, и миссис Харт более не могла оставаться на Земле. Её на Небесах ждал её собственный Рай, где вся её семья была счастливой и беспечной, а она сама могла вечно отдыхать в кресле-качалке, пить чай на веранде и играть на клавесине. Эггзи с сожалением взял её за руку и позволил ей поцеловать Гарри на прощание. Сияние Небес открылось прямо перед кустами роз, оставалось сделать последние шаги, как вдруг Эггзи кто-то дёрнул за полу пиджака. — Мистер, а мама ещё вернётся? — спросил Гарри тонким жалобным голосом, и Эггзи захотелось обнять этого ребёнка сию же секунду и никогда не отвечать на его вопрос, но ответить следовало: — Нет, Гарри, — сказал Эггзи тихо, и миссис Харт вдруг погладила его по руке. Когда он посмотрел на неё, ему показалось, что она понимает гораздо больше, чем он сам. И необходимые слова сами пришли к нему, будто подаренные ободряющим жестом женщины. — Но я обязательно вернусь. Улыбка Гарри стоила того бесценного подарка, что Эггзи сделал ему на прощание. Он пообещал вернуться — и возвращался снова и снова, пока Гарри был маленьким, а, когда Гарри перестал видеть Эггзи, ангел напоминал о себе маленькими подарками: книгами, сувенирами, открытками из самых неожиданных мест. Когда же Гарри начал считать, что так с ним играет его старший брат, Эггзи просто приходил к Гарри, чтобы побыть с ним рядом... В день совершеннолетия Гарри Эггзи ночевал в его комнате, сгорая от любопытства, чтобы первым увидеть имя, которое появится на запястье. Он надеялся в будущем помочь своему любимцу найти его родственную душу, но в назначенное для появления надписи время запястье Гарри осталось чистым. Эггзи подумал, что он, возможно, ошибся, однако на календаре стояло нужное число, да и память никак не могла подвести ангела. Тогда Эггзи дождался утра, сидя на кровати возле Гарри. Ресницы Гарри затрепетали ровно в шесть часов утра, и Эггзи заёрзал в нетерпении — когда Гарри откроет глаза, уж точно на его руке что-то появится! Однако, несмотря на то, что радужки Гарри вместо детского голубого цвета стали бледно-серыми, почти белыми, как всегда происходило в момент взросления, чтобы изменение статуса человека было заметно для окружающих, его запястье, которое он и сам принялся изучать, осталось таким же, как раньше. — У тебя не может не быть пары! — воскликнул огорчённо Эггзи и взял Гарри за руку, зная, что он не должен был этого почувствовать. Однако вопреки всем законам природы и Господа Гарри изумлённо вздохнул, и его радужки окрасились в насыщенный карий цвет, более всего напоминавший что-то среднее между виски и кофе. Этого не могло быть. Цвет глаз человека после взросления менялся только после прикосновения родственной души, а Эггзи не мог быть ею для Гарри, потому что Эггзи никогда и не был человеком. Но это произошло, и в то утро Эггзи впервые позорно сбежал от Гарри, чтобы потом возвращаться вновь. Снова и снова, проходя все этапы жизни с человеком, который был для него загадкой с самой первой встречи. Эггзи мог покинуть Гарри в любой момент, но не делал этого. Ему мешало что-то, чему ангелы не могли дать названия. — - - Эггзи рассеянно бродил по улицам Лондона, проходя прямо сквозь людей, шедших навстречу, и думал о том, как же всё-таки странно то, что он так стремится постоянно возвращаться к одному конкретному смертному, которого, к тому же, по всей видимости, после смерти заберут отнюдь не ангелы. Гарри решил последовать семейной традиции и пройти отбор в Кингсмен, когда представилась такая возможность. Именно там он познакомился с двумя своими лучшими друзьями. Сначала с будущим Мерлином, Джованни, которого ехидный от природы Харт тут же прозвал «Джемпером» за привычку вместо обычного пиджака везде появляться в этом предмете одежды. Джованни не остался в долгу, наградив Гарри прилипшей к нему моментально кличкой «Зонтик», данной за привязанность к различного рода зонтам. Позже Джованни сам разработал для Гарри самый смертоносный зонт во всём мире, ставший прототипом для целой линии оружия секретных агентов. Потом, когда умер от старости сэр Ланселот, ему на смену были выдвинуты шесть кандидатов — не больше, потому как многие из рыцарей Кингсмен просто воздерживались от предоставленной им возможности подобрать свежие кадры. Так в агентство попал последний из будущей триады лучших друзей — Джеймс Спенсер. От природы добродушный парень сразу понравился Джованни и Гарри, но, так как Джеймс был редкостным франтом и страдал манией к эффектным появлениям, нового Ланселота прозвали, если уж называть полностью, «Бантиком-радуйся-что-не-ботинком-салага». В Кингсмен Гарри часто приходилось выполнять задания, опасные для жизни, как его, так и окружающих его людей. Он не раз убивал, и Эггзи, как бы тяжело это ни было для него, давно смирился с мыслью о том, что после смерти он не сможет навещать Гарри в Раю. Во дворе, прямо на детской площадке, какой-то ангел развлекал пёструю стайку малышей, радостно хохотавших. Видимо, крылатый рассказывал им какую-то старую историю, которую он подслушал где-нибудь очень давно и, конечно, не здесь, но малышам традиционно нравилось слушать его, как и любого другого, кто брался возиться с ними, и Эггзи улыбнулся этой милой картине, помахав ангелу рукой. Собрат заметил его, кивнул в ответ и продолжил рассказ. Эггзи не стал его прерывать, свернул — и обнаружил себя перед домом Гарри. Над городом прокатился раскат грома; Эггзи в одно мгновение оказался под проливным дождём. Он не мог промокнуть — это удел людей, но сейчас ему почему-то хотелось это сделать. Вымокнуть до нитки, постучаться в тонкую деревянную дверь, и попросить приюта на ночь. Ему казалось, что в этом Гарри ему не откажет. Эггзи настолько сильно ушёл в себя, исполненный желанием действительно увидеть Гарри, что осознал себя уже стоявшим на крыльце дома и слушавшим быстрые и по-кошачьи мягкие шаги спускавшегося по лестнице Харта. Гарри остановился, помедлил некоторое время — смотрел в глазок, видимо, решая, стоит ли брать рабочий зонт или обойтись обыкновенным — и, наконец, открыл дверь. Эггзи замер, не зная, что сказать в качестве приветствия. Он просто жадно разглядывал Гарри, ища в нём знакомые и незнакомые черты. Глаза Гарри остались такими же сочно-карими, лишь немного тронутыми лёгкой прозеленью и золотистым огоньком солнца; лицо — таким же прекрасным и благородным, как и в юности, но прибавилось морщин — верных спутников любого человека, каждый день своей жизни державшего спор со смертью. Очки Гарри начал носить уже в Кингсмен, и они придавали ему какой-то завораживающий шарм, будто ему всегда только их и не хватало для завершения образа идеального джентльмена. Когда он моргал, его правый глаз прищуривался немного сильнее — Эггзи помнил, как Гарри, нервничая, не спал всю ночь перед операцией по извлечению нескольких осколков шрапнели, попавших в мышцы века — эти задержки при открывании глаза остались ему на память от миссии в Афганистане ещё в то время, когда он был юн. По-военному строгая выправка и лёгкая проседь в волосах в награду от работы, красивая аристократичная осанка, доставшаяся Гарри от матери, и невероятно изящные руки, над которыми будто бы трудились лучшие из античных скульпторов. Эггзи давно мечтал ощутить прикосновение этих рук. Гарри был квинтэссенцией всего того, чем жил — если это можно назвать жизнью — Эггзи долгие годы после встречи с ним, и если бы Эггзи был человеком, он предпочёл бы всю жизнь провести подле Гарри Харта. — Кто вы? — спросил Гарри, внимательно оглядев посетителя с головы до ног и выдержав необходимую паузу, а Эггзи не нашёл ничего лучше, чем кротко улыбнуться ему и пожать плечами в нерешительности. Гарри помолчал, будто прикидывая, насколько может быть опасен незнакомец, пришедший с ливня в совершенно сухой одежде, и давно ли он тут стоит, учитывая последний факт. Наконец, приняв решение, Гарри сказал: — Проходите в дом, молодой человек, здесь довольно холодно. Он немного подвинулся в сторону, пропуская Эггзи, и притворил за ним дверь. Эггзи сделал пару шагов и восхищённо начал рассматривать дом, в который он почему-то не решался войти уже много лет без разрешения на то самого Гарри. Прихожая и лестница, ведущая на второй этаж, были оформлены в белом цвете, лаконично и приятно для глаз. Повсюду на стенах висели следы увлечений Гарри: заключённые под стекло коллекции монет и орденов, старинные карандашные наброски, вышивки, репродукции, чёрно-белые снимки. Слева располагалась столовая, которую Эггзи опознал по длинному столу со свечами посередине, чуть дальше — кухня, более всего знакомая ангелу. Как раз возле кухонного окна Эггзи чаще всего наблюдал за Гарри — когда Харт не пропадал на заданиях в других городах и странах, он любил проводить время за приготовлением чего-нибудь очень красивого, вкусного и, наверняка, дивно пахнувшего. К сожалению, Эггзи мог оценить только визуальную составляющую кулинарных творений Гарри, потому как ангелу не знакомы ни запахи, ни вкус даже наиболее изысканных блюд. — Здесь просто восхитительно, Гарри, — не удержался от похвалы Эггзи и понял свою ошибку только после недоумённого взгляда: — Мы знакомы, молодой человек? Эггзи замялся. Ему хотелось бы рассказать Гарри всю правду, раскрыть себя всего, вплоть до пуха и перьев собственных крыльев, но Гарри принял бы его за сумасшедшего и вряд ли вспомнил их общение в собственном детстве. Оставался один выход — утаить правду, то есть солгать. Вообще ангелы не умели этого делать, но Эггзи после встречи с Гарри быстро научился этой человеческой черте, став кем-то особенным в своём мире. И потому он ответил первое, что пришло ему в голову: — Я знаю вас много лет, сэр Харт, меня зовут Ли Анвин, — выпалил Эггзи, возможно, слишком напористо, — я разносил пиццу в этом районе. Последнее утверждение было построено на истине — Гарри действительно любил пиццу, как и его соседи, и частенько заказывал её на дом, хотя джентльмену обычно не полагается любить столь плебейское кушанье, но приносил его на самом деле не Эггзи, а множество безликих юношей, всех из которых никто бы не смог запомнить, даже если бы и захотел. Гарри окинул Эггзи взглядом и промолчал — если он и не поверил в сказанное, то ничего не сказал, наверняка находясь под воздействием того же странного притяжения, из-за которого Эггзи столько лет не мог с ним расстаться. Гарри молча указал Эггзи на столовую и прошёл к минибару, настолько задумчивый, что вряд ли он был столь занят размышлениями о том, чего налить своему нежданному гостю. Эггзи последовал за ним и прислушался к его мыслям. «Этот мальчишка наверняка просто хулиган с улицы, — думал Харт, — однако держится он очень хорошо. Может быть, стоит взять его в кандидаты? Другого подходящего у меня нет, а воздерживаться от использования своего права, если сама судьба шлёт ко мне этого парня, не имеет смысла». Эггзи замер — он знал критерии отбора в Кингсмен назубок: ему приходилось несколько раз наблюдать за кандидатами, когда он приходил к Гарри. Но проблема была в другом — он же выдаст себя, если вдруг проявит сверхъестественные способности, что, учитывая задания, неизбежно. Однако Гарри уже оценивающе смотрел на него, и Эггзи понял — пора подумать о том, чтобы поискать способ стать человеком. — Мистер Анвин, вы умеете хранить тайны? — Сказал, наконец, Гарри, усаживаясь за стол со стаканом виски. Эггзи он благоразумно решил не предлагать ничего. Эггзи, сев около него и услышав, как забилось сильнее сердце Гарри, когда он это сделал, хотя внешне тот был предельно спокоен, ответил: — Разумеется, сэр. — В таком случае я бы хотел, чтобы вы никому и никогда не говорили о том, что увидите или услышите в моей компании в ближайшие дни, — продолжил Гарри с грозным видом, и Эггзи согласно закивал, хотя прекрасно знал, что именно увидит и услышит. Знал он также и то, что никому никогда не расскажет об этом, потому что Гарри давно стал для него чем-то вроде ангела-хранителя, если бы у него мог быть такой. Да и кому бы Эггзи смог рассказать? — Да-да, конечно, сэр, — затараторил он, и Харт вдруг тепло улыбнулся ему. Эггзи, не задумываясь, улыбнулся в ответ и впервые за своё существование почувствовал себя зелёным юнцом. Ему очень хотелось им стать, чтобы Гарри смог бы смотреть на него так, как сейчас, всегда — покровительственно, с ноткой радости собственничества. — Тогда, молодой человек, завтра в девять часов вечера явитесь по этому адресу, — Гарри протянул Эггзи визитку, — в ателье Кингсмен. Там мы продолжим нашу беседу. Если же вы нам не подойдёте, об этом и завтрашнем разговорах вы ничего не вспомните. Согласны? Эггзи взволнованно кивнул, и Гарри похлопал его по плечу. — Ну что же, тогда прощайте. Дождь уже кончился, так что отсутствие зонта не помешает вам добраться домой. И только выйдя из дома Гарри Эггзи осознал, что, кажется, почувствовал прикосновения ладони Гарри к своему плечу. — - - — ... а ты согласился? — Джей Би от удивления чуть не свалился с края небольшой площадки, где они с Эггзи сидели. Под ними простирался Лондон — ангелы сидели на Биг Бене, бывшем их любимым местом в городе. — Разве я мог ему отказать? — Эггзи развёл руками. — Я бы никогда этого не сделал. Это же Гарри. Джей Би фыркнул и встал в полный рост. Эггзи говорил довольно долго, и вечер уже давно наступил. Хорошо, что сегодня у них обоих не было работы — наверняка загружены немного больше другие ангелы. Но Джей Би никогда об этом не беспокоился — изучать людей ему нравилось, а более всего он любил становиться видимым для них и смешиваться с толпой уличных ребят. Там у него постоянно были друзья, которые не знали, куда он пропадает, но очень его любили. На самом деле Джей Би ведь звали совсем иначе, но прозвище, данная ему молодёжью, быстро пристала к нему, и все привыкли к новому имени. Именно из-за этой любви к образу жизни людей Эггзи и подружился с ним когда-то, и косвенно из-за неё сейчас пришёл к другу за советом. — Тебе не следовало быть ангелом, чувак, — подытожил Джей Би и протянул руку Эггзи, чтобы помочь ему подняться. Эггзи взял его ладонь и мгновение помедлил, глядя на получившееся рукопожатие. — Иногда я жалел о том, что не человек, — признался он, — но не представляю, как можно стать им. — Ладно, — подытожил Джей Би, — давай-ка пойдём, побродим по набережной, посмотрим на закат. Глядишь и придумаем чего. Сам знаешь — решение иногда находится само собой. Эггзи пожал плечами и спросил только: — А не рановато для прогулки? — В самый раз, — отмахнулся Джей Би, и они перенеслись к Темзе. До заката ещё было где-то с полчаса. Джей Би не спеша шёл по довольно узкой дорожке — они находились на набережной возле моста Ватерлоо. Эггзи, задумавшись, обогнал его и не заметил, как столкнулся с кем-то. Скорее всего, Эггзи нечаянно стал видимым для людей, а парень, шедший по своим делам и, наверное, столь же внимательный сейчас, как и Эггзи, его просто не увидел. — Хэй, поосторожней, блин, — буркнул незнакомец, сразу же проходя мимо. Эггзи пожал плечами и хотел было пойти дальше, когда его схватил за плечо и развернул к себе Джей Би. Он ошеломлённо окидывал взглядом то уходящего парня, то самого Эггзи. — Что? — недоумённо спросил Эггзи, и Джей Би ответил ему так, будто был человеком и только что увидел привидение: — Вообще-то мы сейчас невидимы для людей. А этот парень явно человек, — помолчав, Джей Би вздохнул и толкнул ошарашенного этой новостью Эггзи в плечо. — Ты хотел совета? Вот мой совет: дуй за ним, бро. Мне кажется, он — тот, кто может тебе помочь. Удачи. Эггзи взволнованно кивнул и бросился вслед незнакомцу, но нагнал его только через минуту, потому что решил пробежать это расстояние, хоть и не чувствовал усталости. Ему казалось глупым переноситься с места на место, если длина пешего перехода была небольшой. — Эй! Эй! Да постой же ты! — Выкрикивал Эггзи, пока парень, наконец, не обернулся. Эггзи как раз подбежал к нему почти вплотную и, если бы он действительно был сейчас человеком, то немедленно бы споткнулся от удивления. — Ну чего те... — незнакомец не закончил фразу, рассмотрев наконец Эггзи в упор, и выдал только: — Вау. В самом деле, ему было чему восхититься. Эггзи будто смотрелся в зеркало, так они были похожи друг на друга. И одновременно с этим парень напротив разительно отличался от Эггзи. Другая стрижка, потрёпанная одежда, усталый вид, глаза человека, который видел изнанку жизни, и она ему явно не нравилась. Эггзи не знал, что сказать этому парню, такому странному и наводящему на него, священную дрожь, что он смог только выдавить из себя: — Эггзи. Парень посмотрел на робко протянутую Эггзи ладонь, усмехнулся чему-то и крепко, насколько Эггзи мог судить по внешним данным, не имея чувственных, пожал её. — Дэннис Северс. Для тебя, мой пернатый брат, просто Эсбо. — - - Для серьёзного разговора на интересовавшую Эггзи тему Эсбо предложил с удобством устроиться в пабе. Эггзи было, в общем-то, всё равно, и они с Эсбо прошлись туда пешком. Бармен, увидев Эсбо в дверях, приветливо ему кивнул. — Как обычно, малыш? — приятным баритоном спросил он, протирая стакан. Иногда Эггзи казалось, что бармены никогда не выпускают из рук какой-нибудь склянки и старой тряпицы просто чтобы загадочно выглядеть. Насчёт сходства Эсбо с его приятелем бармен ничего не сказал — Эггзи это показалось странным, однако ни о чём спрашивать он не стал. Эсбо попросил удвоить свой обычный заказ и указал Эггзи на небольшой столик в дальнем углу. Там стояли симпатичные диванчики и было большое окно, в которое видно медленно заходящее солнце над рекой. Эггзи начал рассказывать, а Эсбо всё время смотрел на Темзу, неспешно потягивая пиво. Вторая пинта подходила к концу, когда Эггзи, наконец, закончил. Эсбо немного помолчал, не переводя на него взгляда, а затем спросил: — Скажи, они до сих пор слушают её там? Эггзи сразу понял, о чём Эсбо говорил. Он посмотрел в окно — на берегу Темзы стояло множество маленьких фигурок — ангелы провожали солнце. Тихая музыка была слышна Эггзи и здесь, хотя он уже не обращал на неё внимания. — Да, до сих пор, — ответил он. — Так что скажешь? — Ну, брат, ты попал, — вынес Эсбо вердикт, просветлев лицом и сменив тон с какого-то по-старчески ностальгического на самый обыкновенный, которым люди общались между собой, и Эггзи слегка улыбнулся, услышав знакомую формулировку. — Этот Гарри, скорее всего, твоя родственная душа. Ему об этом знать не положено вообще-то, вот только ты, дурак, уже влез к нему в дом и сердце, а, значит, в ответе за приручённого тобой человека. — Я хочу тоже стать человеком, чтобы быть с ним, — напомнил Эггзи взволнованно и спросил, тронув Эсбо за руку: — Расскажи, как ты им стал. Эсбо нахмурился, допил своё пиво, гулко стукнул стаканом о стол, ставя его, и устроился поудобнее на диване. — Ну, слушай, пернатый. Меня, как я уже сказал, зовут Дэннис Северс. Но когда-то, как ты понимаешь, я был ангелом. Тогда меня звали Эсбо, я был вечным подростком, которому поручили провожать на тот свет души маленьких детей и женщин, умиравших при родах. Я неплохо справлялся со своей работой и был, в общем-то, доволен своей судьбой, пока не появилась она. Её звали Газель. Она была демоном, забирающим души матерей, которые убили своих детей. Мы часто сталкивались, если мать, убив ребёнка, убивала и себя. Мы оба были прикреплены к Лондону и много лет просто разговаривали при встрече, хотя это и не рекомендуется. В какой-то момент Газель начала теплеть ко мне, и между нами возникла сначала дружба, а потом и любовь. Эггзи ошеломлённо посмотрел на Эсбо — он не представлял себе, что такое вообще возможно. Ангел и демон, противоположные по самой своей природе... Но Эсбо продолжал, казалось, не замечая его изумления: — Демонессы, брат мой, красивы все до одной, но, держу пари, такой, как Газель, никогда не было в рядах служителей Ада до неё и не будет после. Красивая как огонь, дерзкая и острая на язык, похожая то ли на испанку, то ли на цыганку, одним своим присутствием она заставляла меня ощущать себя подростком, каким и был на вид. Я, как позже она мне призналась, делал то же самое с ней. И в самом начале двухтысячных годов по человеческому летоисчислению мы решились на признание. Видел бы ты, как Газель была счастлива, узнав, что и я люблю её. Она сразу предложила мне отказаться от крыльев, взамен пообещав сменить рожки, хвост и дьявольскую привлекательность на простую земную красоту. Я тут же согласился и узнал у одного из ангелов — он позже сам пошёл моим путём, это здешний бармен — как можно стать человеком. Для этого нужно найти высокое здание, или мост, или что-либо ещё — не имеет значения что — и прыгнуть вниз. Упадёшь ты уже человеком. Я выбрал Тауэрский мост и тем же вечером прыгнул. Ни с чем не сравнимое ощущение — последний полёт. Такое чувство, что крылья выдирают наживую, но ты продолжаешь лететь и будто становишься более свободным, чем был до этого. А после падения желудок скручивает в узел от голода, всё болит и сил нет совершенно, чтобы стерпеть миллионы обрушивающихся на тебя запахов. Меня нашли прохожие и передали в ближайший детский дом, чтобы там за мной присмотрели. Я сбежал оттуда, как только очухался, и пошёл туда, где мы с Газель договорились встретиться. Она уже была там, но если бы я тогда знал, какую цену заплатит моя дорогая Газель за то, чтоб стать человеком, я бы никогда не позволил ей пойти на это. Демоны должны договориться о свободе с самим Сатаной, и, при условии, что он найдёт тебя достойным этого, демон платит кровавую дань. Какую — выбирает Сатана. Моя милая девочка заплатила своими ногами. Ниже колена у неё остались лишь обрубки. Такой я её и нашёл. Она провела долгое время в больнице, но на костылях учиться ходить не стала — была слишком гордой. А обида на меня не позволила ей подпустить меня к себе. И я должен был забыть, ради кого стал человеком. Я ушёл обратно в детский дом, потом меня усыновили другие люди, и Газель осталась в прошлом, как и то, чем жил тысячелетия до неё. Я до сих пор не могу себе простить, что ушёл от неё тогда. Она ведь не знала ничего о том, кем я собираюсь назваться, и где я буду жить. Может быть, она искала меня... Эсбо умолк и вновь посмотрел в окно. Эггзи не знал, что ответить на это признание, поэтому вздрогнул, когда Эсбо снова заговорил: — Знаешь, я многим обязан тому, что почему-то не боюсь огня. Но пожарным я стал не поэтому. Люди, которые взяли меня к себе, были молоды, и вскоре мужчина начал делать глупости. Я остался один со своей приёмной матерью. Однажды в нашем доме начался пожар, и мама выскочила на улицу, но огонь был далеко. Я немедленно бросился туда — мне показалось, я слышал детский крик. И вдруг увидел сбегающего по пожарной лестнице соседского мальчишку, Джорджа. Он мне с самого начала не нравился, а тогда я и вовсе почувствовал, как от него исходит опасность. Ребёнок вновь закричал, он захлёбывался отчаянным рёвом... Я не мог поступить иначе — бросился туда. В какой-то момент раздался взрыв... Когда я забрался по пожарной лестнице наверх — снизу кричали, чтобы я не глупил, но мне было всё равно — ребёнок был уже мёртв. И там был мужчина, пожарный, он пытался спасти несчастную девочку, но у него не вышло. Он бы умер — просто задохнулся от дыма, а я выбил стекло и вытащил его. После пары пощёчин он очнулся и начал жадно дышать, но практически сразу же закричал — он горел. Ты не представляешь — и не дай тебе Бог, когда станешь человеком — запаха горелой человеческой плоти. Я почти вырубился там, над ним, но влез внутрь и собственной толстовкой начал тушить пламя на нём. Через пару минут подъехали спасатели с лестницей, и его забрали. А несколько месяцев спустя ко мне домой пришёл мужчина, назвавшийся Мэлом, и сказал, что спасённый мной человек хочет увидеть меня. И, придя в больницу, я познакомился с крёстным отцом моей земной жизни — Кевином Эллисоном, старшиной пожарной бригады, в которой я теперь... О, чёрт! Последняя реплика явно предназначалась не Эггзи, и он обернулся, чтобы выяснить, кому именно. В дверях паба показался невысокий симпатичный мужчина средних лет с таким выражением лица, будто весь его мир только что рухнул. — Эй, старшина, идите сюда! — крикнул ему Эсбо, и мужчина направился на его зов. Бармен угрём выскользнул из-за стойки и поймал его на полпути к столику, где сидели Эггзи и Эсбо; мужчина что-то отрывисто сказал ему и, наконец, подошёл к ним. — Привет, Эсбо... Воу! — сказал он, разглядев как следует Эггзи, что отвлекло его ненадолго, — это что, твой брат-близнец, приятель? — Нет, старшина, это Эггзи. Он тот, кем и я в прошлом был, — Эсбо встал, пропуская мужчину к окну, и тот оказался прямо напротив Эггзи. — Приятно познакомиться, Эггзи, — мужчина протянул ему руку, улыбнувшись. — Я Кевин, начальник вот этого засранца, — Кев шутливо толкнул Эсбо в плечо, — но можешь звать меня Кев. Друзья Эсбо — мои друзья. И Эсбо, дружище, прекращай это своё «старшина», — сказал он, уже обращаясь к Эсбо, — я чувствую себя старым. — Привычка, — отмахнулся Эсбо, усаживаясь обратно, и спросил: — Что случилось? Какой-то ты потерянный, Кев. Кевин скривился — на его лице отразилась боль и выстраданная годами тоска. Эггзи не мог видеть такого — его инстинкты сработали сами собой, и мысли Кевина открылись перед ним, как музыкальная шкатулка, открывая все свои секреты. «Господи, какой же я дурак... Я должен был отпустить её сразу, когда только стало ясно, что Мэл — её родственная душа, но они же говорили, что им неплохо друг без друга. Триш любила меня, всё было хорошо... Если бы не тот пожар, сделавший из меня евнуха, она, может быть, была бы со мной... Билл, почему тебя до сих пор нет рядом? Моя родственная душа... Теперь я, наверное, и ему не нужен. Кому вообще нужен пожарный с посттравматическим синдромом и обожжёнными гениталиями?..» — Мне так жаль... — сказал Эггзи, взяв Кевина за руку, и взгляд светло-серых, практически бесцветных глаз вопросительно встретил его собственный взгляд, а через мгновение Кевин печально хмыкнул: — Это та штука, о которой ты рассказывал, Эсбо? Чтение мыслей? Эсбо кивнул. В воцарившейся за их столиком неловкой тишине раздался вежливый кашель — бармен принёс поднос с несколькими разномастными бутылками и на попытку Кевина и Эсбо потянуться к кошелькам ответил: — За счёт заведения. — - - — Вот, уже и вещи свои забрала! Стерва! Кевин напился до такой степени, что не мог самостоятельно передвигаться. Эсбо всё проведённое в пабе время молчал, останавливая Эггзи жестами, и позволял другу набраться так, как ему хотелось. Из сбивчивого рассказа Кевина Эсбо понял, что произошло, а Эггзи всё стало намного понятнее, чем было в мыслях Кева. А дело было вот в чём: Кевин с юности никак не мог встретить свою родственную душу. Он знал только имя, которое было написано на его запястье, и больше ничего. Проходило время, Билл — так Кевин прозвал свою родственную душу у себя в голове — не появлялся, и Кев потерял надежду на то, что они когда-нибудь встретятся. Он долго думал, что делать со своей жизнью, если дело так и закончится. А потом появился Мэл, чернокожий парень с ветром в голове и страстью к погоне за юбками, и Кев неожиданно для себя стал пожарным, поддавшись его обаянию. Однажды Кев влюбился — это была замечательная девушка по имени Триш, носившая на имени своей родственной души широкий браслет и говорившая, что вовсе ей и не нужно встречать её. После долгих ухаживаний Триш согласилась переехать к нему в дом, доставшийся от родителей — уютное двухэтажное гнёздышко с единственным маленьким дополнением: там жил его лучший друг. И в тот же миг, когда Триш оказалась с Мэлом в одной комнате, они обменялись бабочками. Для Кевина это было ударом, но Мэл и Триш уверяли его — между ними ничего не может быть, они слишком разные. Триш клялась, что любит его и только его, Мэл твердил, что ему не нужна девушка лучшего друга, родственную душу которого столько лет носит неизвестно где, и Кевин примирился с тем, что вроде как разбивает назначенную судьбой пару. Всё было хорошо, но потом случился роковой пожар, сделавший Кевина калекой, не способным больше удовлетворить женщину, и Триш, проведя вместе с Мэлом у постели Кева почти девять месяцев, поняла, что Кевин изменился. Он уже не смотрел на неё, как раньше, взглядом влюблённого дурачка, хотя и говорил, что любил. Единственной отдушиной Кева стала его работа, также причинявшая боль, постоянно напоминая о случившемся, но его спаситель, парень по имени Дэннис Северс, устроился к ним на станцию, и его обучение, отзывавшегося, впрочем, только на «Эсбо», отвлекало Кевина от личных проблем. Всё чаще пропадая с Эсбо, Кев не заметил, как сблизились Мэл и Триш, и, когда Мэл рассказал ему, что они с Триш переспали, Кевин был просто раздавлен. Триш пришла к нему тем же вечером и оповестила о том, что отныне Кев живёт один — она и Мэл съезжают, чтобы быть вместе. Мэл переводится, и скоро уже ничто не будет напоминать Кеву о том, что в его жизни были эти двое. Едва узнав о том, что Триш его бросает, у Кева сработал основной мужской инстинкт — искать место, где можно залить свои беды алкоголем. И здесь Кеву повезло — не окажись в пабе Эсбо, ещё неизвестно, кто бы отвёз его домой. Бармен мог бы, но его смена закончится рано утром, и до этого времени Кев бы спал на неудобном для этого диванчике... — Вот так, Кев, ложись. Эсбо и Эггзи водрузили практически бесчувственного Кевина на кровать, и Эсбо сходил в ванную за «дежурным» тазом — на случай, если Кева будет тошнить. Выйдя из спальни — в ближайшие полчаса старшину пожарной бригады было бы и пушкой не разбудить, но Эсбо считал неэтичным говорить при спящем — они снова заговорили. — И это всегда так? С ним? — Спросил Эггзи, оставаясь стоять у стены, пока Эсбо разогревал чайник — ночь ему предстояла долгая. — Раньше было лучше, — Эсбо покачал головой. — Триш должна была сразу остаться с Мэлом, а не водить Кева за нос. Родственные души не бросают друг друга никогда, а у него теперь нет никого, кто мог бы поддержать его. Ему тяжело, понимаешь? — Эггзи кивнул, и Эсбо продолжил: — Ему не к кому пойти, чтобы поделиться своей печалью и знать, что тебя примут. Я не в счёт — я просто друг... А у тебя есть он, Эггзи. Есть Гарри. Ты знаешь, что он твой — ты коснулся его, и его глаза изменились. Иди к нему. Завоюй его сердце и расскажи, чем заплатил, чтобы быть с ним. А если когда-нибудь встретишь Газель... — Эсбо осёкся и, чтоб сгладить неловкую паузу, прокашлялся. — Нет, если когда-нибудь Гарри — или его смерть — разобьют тебе сердце, приходи в тот паб. Я всегда бываю там по выходным. Если не застанешь меня — спросишь у бармена мой номер, скажешь, что ты — бывший пернатый, хотя, скорее всего, он тебя узнает. Бармен тоже прошёл через это, он не откажет в помощи. Эсбо опёрся левой рукой о стол и протянул Эггзи правую для рукопожатия. Эггзи машинально взял его ладонь в свою и вдруг заметил, что левое запястье Эсбо было пустым. — Эсбо, почему... — начал было он, но Эсбо по направлению его взгляда сразу понял, о чём будет вопрос, и отмахнулся: — Ладно тебе, Эггзи. Это пустяки — я же бывший ангел, для меня законы человечества не писаны. За меня не беспокойся и... Эггзи, удачи тебе, брат. Поверь мне, как тому, кто прошёл через перерождение — она тебе пригодится. Эггзи серьёзно кивнул, отпустил руку Эсбо и исчез. А Эсбо постоял пару минут, глядя на то место, где он только что был, и подошёл к зеркалу. Вместо привычно сероватой, почти прозрачной окраски у его глаз был насыщенный серый оттенок, отдающий лёгкой зеленью. — Неисповедимы пути твои, Господи, — невесело улыбнулся Эсбо своему отражению и, вздохнув, отправился варить себе кофе. Спать сегодня он не собирался. — - - Когда-то давно, когда Гарри был ещё маленьким и мог его видеть, они с Эггзи часто сидели в саду на крохотной лужайке среди деревьев. О ней знал только Гарри, и то потому, что мог пролезть между кустами шиповника, чтобы туда попасть. Эггзи же просто переносился туда. Там они говорили обо всё на свете: Гарри задавал вопросы, а Эггзи отвечал. Почему всходит и заходит Солнце, что такое Луна, куда отправилась мама, где живут облака, почему ёжиков называют ёжиками и много-много других детских «почемучек», на которые ангелу найти ответы было куда проще, чем любому из когда-либо живших людей. Эггзи объяснял маленькому Гарри, что Солнце — это огромный раскалённый шар, вокруг которого крутится планета Земля, что Луна — это тоже планета, только очень маленькая, и Земля, как мама, держит её возле себя, и потому Луну называют спутником Земли; что мама Гарри отправилась в Рай, облака живут в больших пещерах под океаном, ёжиков назвали ёжиками люди, потому что посчитали, что лучше милым колючим зверькам зваться именно ёжиками и никак иначе. Однажды Гарри спросил Эггзи, почему его мама не стала ангелом. — Ангелы никогда не были людьми, Гарри, — объяснял Эггзи мальчику, — а людям не стать ангелами. Люди отправляются на Небеса, а ангелов специально создал Господь, чтобы мы следили за порядком на Земле. Гарри заполз под руку Эггзи — они лежали на сочной зелёной траве, и сквозь кружево листвы светило яркое летнее солнце — поёрзал и вздохнул. Эггзи обнял его и потрепал по кудряшкам, малодушно желая почувствовать мягкость волос мальчика. — А каково это — быть ангелом? — спросил Гарри и задрал голову вверх, озорно улыбаясь — из того положения, в котором он был, он видел лицо Эггзи перевёрнутым. — Это... — Эггзи задумался, подбирая слова, более-менее понятные ребёнку. — Мы слышим мысли людей, ничего не боимся, можем переноситься на тысячи километров в одно мгновение, бываем на Небесах, умеем летать... — У тебя есть крылья? — восхищённо ахнул Гарри и быстро заполз к Эггзи на грудь, глядя ему в глаза. — Покажешь? Эггзи рассмеялся. Пусть ему и не хватало полноты тактильного общения с Гарри, активность малыша покрывала этот недостаток, и живое воображение Гарри часто задавало Эггзи задачки, на которые он не мог дать ответа. — Нет, не смогу, извини, — ответил он, взяв ладошку Гарри в свою и нежно переплёл его пальчики со своими. Гарри расстроено нахмурился, и Эггзи поспешил его успокоить: — Но я могу дать тебе их потрогать. Крылья ангела — это всё из ничего, сама сила природы, которую невозможно увидеть, но можно почувствовать. И, когда маленькая ручка ласково заскользила по пушистым перьям, Эггзи показалось, что он вот-вот ощутит это прикосновение. — Тебе приятно? — спросил Гарри тихо, зачарованный чудом под своей ладонью. И опомнился только тогда, когда Эггзи с сожалением покачал головой. — Нет, Гарри, — сказал он, — ангелы не чувствуют ничего. Ни ветер, ни траву, ни воду, ни кудри таких замечательных детей, как ты, мне не потрогать по-настоящему никогда. Гарри посмотрел на Эггзи так ошеломлённо, будто Эггзи сказал, что не может больше ходить. — Как же это? — возмутился он тем детским тоном, которым иные ребята выпрашивают у родителей новые игрушки. — Зачем тогда ангелам крылья, если им нельзя узнать, как приятно, когда кто-то делает вот так! И с этими словами он обнял Эггзи так крепко, как только мог... Эггзи открыл глаза. Он стоял на краю высотного здания и вспоминал один из самых чудесных дней своего существования, чтобы найти в себе храбрость прыгнуть вниз. Как оказалось, ангелы очень бояться упасть. Стоило Эггзи всерьёз задуматься об этом, и тысячелетия, которые он провёл на земле, вдруг оказались слишком дороги ему, чтобы просто так отпустить бессмертие и остаться с человеком, чья жизнь для ангела сродни жизни бабочки — такая же хрупкая и недолговечная. Но Гарри... Гарри был для Эггзи самым важным. Настолько важным, что Эггзи заставил себя прийти на эту крышу, и теперь пытался прыгнуть с упорством хорошего солдата, изучавшего особенно сложный манёвр. Воспоминание о том разговоре про крылья почему-то подтолкнуло его к краю. «И правда, — подумал Эггзи, — зачем эти крылья, если нельзя почувствовать дуновение ветра на своём лице?» Пропасть внизу манила, нашёптывала, что один шаг, одно мгновение — и Гарри будет близко, всегда рядом... Эггзи сделал вдох и закрыл глаза. Перед его внутренним взором предстал счастливый маленький Гарри, державший в руках бумажного ангела с непропорционально большими крыльями, которого ему сделал Эггзи, а потом это воспоминание сменилось усталым и домашним Гарри, лицо которого уже изрезали морщины, на пороге дома. Быть может, Гарри будет ждать его там, когда Эггзи станет человеком... Мысль о собственном имени, украшавшем запястье Гарри старинной вязью, такой похожей на другие надписи, но единственной в мире для них обоих, придала сил. Эггзи вновь открыл глаза, посмотрел вниз, выдохнул. И прыгнул. Ветер ударил в лицо. Перед глазами пронеслись все чудеса, которые Эггзи довелось увидеть: сотворение людей, первый на земле город, открытие самой высокой пирамиды в мире — гробницы великого Хеопса, все лучшие дни человечества... И Гарри. Маленький, юный, уже взрослый, то играющий с машинками, то проходящий испытания в Кингсмен, каждый — такой родной и близкий, такой... Спину обожгло незнакомым чувством, и Эггзи понял — это и есть боль. Но против этой боли у него было лучшее из лекарств — Гарри, его любимый Гарри. Гарри стоил тысячи падений. Эггзи не боялся боли, потому что знал — она пройдёт. В следующее мгновение Эггзи уже лежал на тротуарной дорожке перед небольшим пабом, где они с Эсбо говорили за пивом. Это место казалось Эггзи идеальным — никто не заподозрит ничего сверхъестественного в свалившемся у паба джентльмене, все решат, что джентльмен всего лишь немного перебрал. Из дверей вышел бармен — Эггзи узнал его — и усмехнулся. — Добро пожаловать в мир людей, парень, — сказал он, протягивая Эггзи руку. — Меня зовут Сет. Эггзи встал на ноги и зашатался — он всё ещё не мог адаптироваться к тому, что внутри него вдруг заработал мощный насос, приводящий в движение огромное количество крови, кислорода и углекислого газа, циркулировавших по его телу. Рука бармена была шершавая и горячая, воздух возле паба пропитался лёгким духом вечного перегара, из булочной на другой стороне улицы пахло чем-то ужасно вкусным, в чём был весьма уверен желудок Эггзи, и Эггзи был с ним полностью согласен. — Меня зовут Эггзи, — сказал он бармену, — и я очень хочу есть. Сет усмехнулся, ничего не говоря больше, просто пошёл к булочной, только махнул рукой, чтобы Эггзи следовал за ним. В булочной Сет заказал для Эггзи какао и пару булочек с корицей. За едой Эггзи поделился и с ним предысторией своего перерождения, но Сет только улыбался и жестами показывал, что бы тот продолжал есть. Потом он предложил Эггзи помощь — привести себя в порядок ко времени встречи с Гарри. — Почему вы мне помогаете? — спросил Эггзи у Сета. — Потому что понимаю тебя, — ответил тот и показал Эггзи своё запястье. На нём белел аккуратный шрам. — Её звали Мэгги, и она была просто прекрасна. Она погибла под колёсами грузовика на второй день моей человеческой жизни. Я до сих пор люблю её. Судьба не даёт мне второго шанса. У тебя есть один, но, кто знает, может быть, будет и второй. Главное — не упускай ничего, хорошо? Эггзи кивнул и рассеянно посмотрел на собственное запястье, почему-то причинявшее ему неудобство. Увиденное заставило его поднять голову и улыбнуться Сету в ответ. То, ради чего он отказался от бессмертия, в действительности было его судьбой. — - - К ателье Кингсмен Эггзи прибыл с небольшим опозданием, но зато сытый, почищенный и пришедший в себя после превращения в человека. Его запястье горело зудящей болью, и проступавшие на нём буквы заставляли сердце Эггзи петь. «Гарри Харт». Его Гарри. Сквозь прозрачную дверь ателье Эггзи сразу же увидел его. Гарри мерил шагами холл, нервно поглядывая то на часы, то на собственную руку, и Эггзи знал, знал, знал, что его беспокоило! Счастье накатило очередной волной, и Эггзи вошёл навстречу собственной судьбе в Кингсмен и жизнь Гарри одновременно. Гарри обернулся к нему, и по беззвучному движению его губ Эггзи понял, что Гарри знает. Он надеялся, что детские воспоминания прорвутся сквозь годы, обновлённые коротким именем, выжженным самим Господом на его руке, что Гарри поймёт, о ком идёт речь, но Эггзи недооценил своего бывшего подопечного, по иронии уготованной ему судьбой грозящего стать теперь его наставником. Увидев и узнав Эггзи, бывалый агент Харт сдержал свой первый порыв броситься к нему в объятия прямо при дворецком, которого, как Эггзи знал, звали мистером Бриттом, и которого Гарри очень уважал. — Ах, мистер Анвин, какая прискорбная непунктуальность, — жеманно поцокал языком Харт, заставляя Эггзи мысленно улыбнуться — так Гарри изображал свою излишне манерную тётушку в далёком детстве. Вслух же он вернул шпильку: — Простите мне мою неточность, сэр Харт, боюсь, мои карманные часы опаздывают, как девушка на первое свидание, — с валлийским, своим любимейшим из всех земных, акцентом запальчиво извинился Эггзи, и Гарри лишь взглядом рассмеялся от этой тонкой шутки — Эггзи часто говорил с ним в детстве именно с валлийским акцентом. — Прошу в первую примерочную, мистер Анвин, — поспешили Гарри, и они оба поспешили войти в неё. Гарри прижал ладонь к зеркалу, приводя в движение подъёмный механизм, и обернулся к Эггзи. Из запястья Гарри выскользнула золотая бабочка и, будто танцуя, закружилась в воздухе, словно извиняясь за годы опоздания. Ей навстречу вспорхнул белоснежный мотылёк Эггзи, сразу же направившийся к плечу Гарри. Сев на него, мотылёк взорвался крохотным фейерверком серебристых искр, осевших блёстками на пиджаке Гарри. Золотая бабочка последовала примеру мотылька и тоже украсила Эггзи сияющей пыльцой. Гарри стоял в нерешительности, вместо того, чтобы говорить об истории Кингсмен — он уже понял, что Эггзи это рассказывать бессмысленно. И тогда Эггзи взял инициативу в свои руки. Он подошёл к Гарри, обнял ладонями его лицо и сделал то, о чём так безумно мечтал все эти годы — поцеловал. Губы Гарри отдавали виски и кофе, пристрастию к которым Эггзи всегда так удивлялся: надо же, любить напитки под цвет своих глаз — так могут только истинные джентльмены. Губы Гарри были неожиданно мягкими и тёплыми, как какао, которым угостил Эггзи Сет. Губы Гарри были совершенством, идеалом и мечтой. Эггзи целовал их, целовал его чудесный рот, не в силах остановиться, а когда воздуха стало катастрофически мало, и он оторвался от Гарри передохнуть, Гарри тихо рассмеялся, сжимая в объятиях: — Я выше тебя, Эггзи. Эггзи тоже улыбнулся и поцеловал Гарри снова, а потом ещё раз, и ещё. И только затем смог сказать: — Я люблю тебя, Гарри. Больше ничего говорить было не нужно. Гарри всё знал и так, а Эггзи чувствовал душой, телом, сердцем — всем, что только могло в нём чувствовать — что Гарри любит его так же сильно. Лифт остановился, и Эггзи последовал за Гарри в скоростную капсулу. Путешествие в ней обычно занимало всего несколько секунд, но Эггзи хватило этого времени, чтобы ободряюще сжать руку Гарри, напрягшегося в своём кресле. — Всё будет хорошо. Я пройду отбор, Гарри, — сказал Эггзи, и Гарри поднял на него беспомощный взгляд. — Полгода, Эггзи, — прошептал он обречённо, — отбор длится полгода, и на эти полгода ты принадлежишь Кингсмен. Эггзи понимал, что для Гарри, прожившего всю свою жизнь в одиночестве, эта едва обретённая связь грозила превратиться в настоящую тоску из-за строгих условий собеседования в агентстве, но утешить он мог его лишь одним: — Зато после моего утверждения на должность Ланселота я весь твой. Оптимизма во взгляде Гарри не прибавилось, но его хватило, чтобы он собрался и снова влез в привычный образ привлекательного джентльмена неопределённого возраста, загадочного и элегантного. Эггзи в целом был удовлетворён результатом, а потому начал вести себя, как настоящий кандидат: сдержанно удивлялся всему вокруг, поздоровался с Мерлином и вошёл в комнату для новобранцев... Чтоб тут же едва не уронить лицо — на него недоумённо смотрела Рокси. Та самая демонесса Рокси, с которой он препирался столько лет, стояла возле крайней кровати с платьем в руках — разбирала вещи, видимо — и ошарашенно пялилась на него в ответ. Именно пялилась, потому что Рокси разглядывала его в упор и тоже явно не понимала, какого дьявола ангел — уже человек — здесь делает. Однако к чести теперь уже бывшей демонессы, Рокси взяла себя в руки и, положив платье на кровать, встала в шеренгу, когда вошёл Мерлин. Эггзи особо не вслушивался в его речь, но пару раз уловил тёплые нотки в его голосе — в эти моменты Мерлин встречался взглядом с Рокси. Весёленький же будет отбор на этот раз, подумал Эггзи. И не ошибся. — - - В первый же вечер, после установочного разговора, во время которого Джованни как всегда запугал новеньких как следует обещаниями скорейшей гибели, если его не будут внимательно слушать, Эггзи позвал Рокси погулять по территории вокруг штаба Кингсмен, преследуя только одну цель — поговорить. Рокси, как и любой уважающий себя демон, точнее, бывший демон, предложила Эггзи право первым открыть свою историю. Эггзи не стал ничего от неё утаивать — лишний союзник со сверхъестественным прошлым ему не помешал бы. Да и он был уверен — отбор они с Рокси пройдут идеально, учитывая то, что они знали его сценарий наизусть. Историю Эсбо и Газель Рокси выслушала с особенным вниманием — она прекрасно понимала, что Газель пришлось нелегко, но Эггзи волновал другой вопрос: — А что произошло с тобой, Рокс? — спросил он, как только удостоверился, что Рокси вышла из раздумий после услышанного. — Да всё то же самое, — Рокси неопределённо пожала плечами, — я, как и Газель, заплатила цену за возможность есть шоколад, курить и лицезреть на своём запястье надпись вязью. Она показала Эггзи левое запястье — на нём вилось «Джованни Бертолуччи». — Мерлин? — Спросил он, прекрасно зная ответ. — Мерлин, — соглашаясь, вздохнула Рокси. — Я сама не поняла, зачем пошла к Сатане. Наверное, захотелось славы первой демонессы, прошедшей перерождение просто так, безо всяких причин. Про Газель я слышала мельком, но тогда меня как-то это не интересовало. Ты же знаешь, что в Аду время течёт гораздо быстрее, чем на Земле? Я почти год торговалась с Сатаной насчёт цены своего смертного существования, тогда как здесь не прошло и минуты. Это, кстати, в тот же день было, что и наша последняя с тобой встреча. Сатана долго меня расспрашивал, мол, зачем-зачем... А когда понял, что для меня это вроде как испытание самой себя, и сказал: «Мне нечего забрать такого, чтобы уязвить твоё самолюбие. Я знаю больше о твоей судьбе, чем ты сама, но время ещё не пришло. Я сделаю так, что ты пожалеешь о том, что не попросила лишить тебя какой-то из конечностей, как других до тебя». Я не поняла толком, про что он говорил; когда осознала себя стоящей в координаторской, за спиной у Джованни, всё у меня было на месте, только левую руку жгло. И, когда из моего запястья вылетела чёрная бабочка, я начала понимать, о чём говорил Сатана. Джованни — моя родственная душа, и моя потеря в том, что на медосмотре, который был устроен врачами Кингсмен по его просьбе, у меня нашли безвредную, в общем-то, для здоровья патологию. Я могу заниматься сексом сколько угодно, но детей у меня не будет. Рокси горестно вздохнула. Эггзи сначала было удивился этому, но мгновением спустя понял: став женщиной и встретив своего мужчину, Рокси захотелось, чтобы у неё была семья. — Иди сюда, Рокс, — сказал он бывшей демонессе, разведя в приглашающем жесте руки, и Рокси, совершенно по-человечески всхлипнув, уткнулась в его грудь. Впрочем, плакала она недолго, и продолжила, вытирая слёзы и отстранившись от Эггзи, будто это было чем-то постыдным: — Потом, ради прикрытия, Джованни вызвал агента Персиваля и попросил представить меня как его двоюродную племянницу. Артур всё равно не стал бы проверять — он считает, все агенты у него под колпаком. Кретин. Но Персиваль согласился, и теперь я — Роксана Мортон, его протеже, любимица Мерлина и заноза в заднице для Артура. Он наивно полагает — чем весьма опрометчиво поделился с Джованни — что я не пройду отбор. Ха! Эггзи улыбнулся и согласился с ней: — Я тоже наверняка стану причиной для его сомнений. Но ты ведь не против, если я тебе не уступлю? Рокси фыркнула: — Ещё бы. Мы с тобой покажем старикану, какой боевой может быть нынешняя молодёжь. Показывать они начали с той же ночи — Кингсмен новичков не щадил. Эггзи и Рокси не спали, лишь для вида полежав с закрытыми глазами, и, когда вода в их комнате — условие первого этапа — достигла уровня матрасов, криками разбудили всю свою группу. Рокси сразу же показала отличное знание шпионских приёмов выживания, но Эггзи не стал размениваться на хитрости, и прошёл затопленную комнату без сучка и задоринки, но по-своему: для вида попробовал, заперта ли дверь, а после пробил кулаком полупрозрачное зеркало, за которым стоял Мерлин, наблюдая за ними. На возмущённую реплику Чарли Хескета, одного из кандидатов, что Эггзи видел много таких зеркал, пришлось возмутиться в ответ, хотя аристократический птенец был прав. Таким образом, с первого дня они стали фаворитами самого опасного собеседования на свете. В выборе собак, произошедшем на следующее утро, Эггзи тоже был непреклонен — позволив Рокси взять самую выгодную партию, он приютил на своей кровати крошку мопса. Мопсы всегда ему нравились. Он назвал его Джей Би — в честь своего лучшего друга среди ангелов. Рокси же дала своему пуделю кличку Пинкман, чем подтвердила предположение Эггзи о её давней любви к человеческой культуре — мимо любого уважающего себя демона, имеющего такое увлечение, не прошёл бы столь громкий сериал, как «Во все тяжкие». А потом Гарри, ранее пользовавшийся каждой возможностью, чтобы навестить Эггзи, впал в кому в результате непонятно чего. Предположительно — взрыва на задании, и Эггзи изнывал от неизвестности и грызущего душу страха за него, отчего нервничал и раздражался, когда Хескет и его дружки пытались спровоцировать на драку. Рокси показала себя с лучшей стороны в тот период — поддерживала его, прекрасно зная, что отбор в Кингсмен они оба пройдут до конца, а вот эти желторотые дети могут не добраться и до середины. Если бы не она, ожидание пробуждения Гарри было бы слишком невыносимым. Эггзи, прикрываемый Мерлином, сидел с Гарри, как только выдавалась свободная минутка, но всё ещё делал вид, что он только мальчишка с улицы, а не посланник Божий, отдавший свои крылья за возможность быть с Гарри. Испытания шли своим чередом; когда Гарри вышел из комы, Эггзи смог украсть его у Кингсмен минут на двадцать и немного унял свой тактильный голод и страсть Гарри к поцелуям. После этого они с Мерлином сумели найти логику в произошедшем с прошлым Ланселотом и с Гарри, связав известного интернет-миллиардера Валентайна с тёмными делами, происходившими во всём мире. Про его помощницу, Газель, Эггзи поговорил наедине с Рокси, поделившись своими соображениями о том, кто она такая. Они решили следить за делами Валентайна вместе, но извещать Эсбо о появлении его бывшей любви пока не стали, посчитав, что делать это слишком рано. Блестяще ими было пройдено испытание с гипотетически отсутствующим парашютом, где Эггзи притворился тем несчастным, у кого его якобы не было, чтобы поставить рекорд в высоте, на которой раскрыли свой «единственный» парашют наиболее дружные кандидаты, а Рокси показала свою единственную слабость — боязнь высоты. Последним стал тест с фальшивой целью-красавицей и рогипнолом, после которого отсеялся последний из «левых», тот самый Чарли, что вечно доставал Эггзи. Эггзи и Рокси, прошедшие его так хорошо, как только могли, заслуженно предстали перед Мерлином, который предложил им провести двадцать четыре часа с наставником. Эггзи прекрасно знал, что Рокси использует своё время вовсе не для общения с Персивалем — Джованни, переодевшийся в штатское, перехватил её у самого выхода из ателье, и они куда-то пошли вниз по улице, а Эггзи и Гарри сели в такси, где Гарри назвал адрес своего дома. И, сидя рядом с ним на кожаном сиденье, Эггзи понимал, что ему приятна одна лишь мысль о том, что они будут делать у Гарри дома. Все его мечты и все мечты Гарри должны были вот-вот исполниться. — - - Пока кэб вёз Гарри и Эггзи домой, начался дождь. Для любого лондонца дождь был явлением столь же естественным, как собственное дыхание, родным и привычным, но только не для Эггзи. Это был его первый дождь в качестве человека, и Эггзи умоляюще посмотрел на Гарри. — Остановите здесь, пожалуйста, — произнес Гарри. Кэб был не служебный, а обыкновенный гражданский, и потому кэбмен не обязан был позаботиться о доставке своих пассажиров точно по адресу. Гарри вышел из машины и, раскрыв зонтик, подождал, пока то же самое сделает Эггзи. Когда кэб уехал, Эггзи отступил от Гарри на пару шагов, и моментально стал мокрым — дождь медленно, но верно превращался в настоящий ливень. — Бог мой, Эггзи, немедленно ступай под зонт, — притворно-возмущённым тоном повелел Гарри, на самом деле любовавшийся волшебным зрелищем — бывший ангел, которому нравится мокнуть под дождём. Но Эггзи, казалось, не слышал его — он заворожённо рассматривал свои руки и прислушивался к новым ощущениям. — Гарри, как же это прекрасно — быть человеком! — воскликнул Эггзи, вскинув руки и радостно рассмеявшись, и Гарри всё-таки накрыл его зонтом — дом уже показался из-за поворота, но ему хотелось показать Эггзи ещё одну вещь, из-за которой так хорошо быть человеком. Эггзи обнял Гарри, не задумываясь о том, что его костюм тоже станет мокрым, и посмотрел ему в глаза снизу вверх. В его взгляде было бесконечное восхищение сделанным выбором, и Гарри, затрепетав от предвкушения чего-то ещё более чудесного, наклонился к Эггзи и поцеловал его. Эггзи пах дождём, но к этому запаху примешивался его собственный — солнце, молоко и мёд. Наверное, так пахнут все ангелы, думал Гарри, не в силах оторваться от Эггзи ни на мгновение, и гладил его по влажным волосам. Дверь, конечно, была заперта, и Гарри пришлось достать из кармана ключ, чтобы открыть её. Эггзи прошёл внутрь первым и сразу же сбросил свои вечные оксфорды, насквозь пропитавшиеся лондонским дождём, в прихожей. Открыв дверь прямо напротив входной, Эггзи подмигнул находившемуся там чучелу собаки: — Привет, мистер Пикуль. Мы дома! Эггзи знал, что дух любой собаки, хозяин которой был очень к ней привязан и сделал после смерти её чучело, незримо присутствует в доме, где оно хранится. Уже не видимый для Эггзи, но, в силу ангельского происхождения, всё ещё ощущаемый, мистер Пикуль спрыгнул с полки и с радостным лаем начал носиться вокруг хозяев. Эггзи обернулся к Гарри, складывавшему зонт, азартно улыбнулся и взбежал вверх по лестнице, остановившись на середине. Подмигнув Гарри, он произнёс нараспев: — Быстрее, копуша! Гарри постоянно опаздывал и терпеть не мог подначек на эту тему. Копушей его называл отец, когда они опаздывали на какое-либо светское мероприятие, на котором отец Гарри обязательно должен был присутствовать. Теперь, наверное, из ныне живущих, только Эггзи мог знать об этом, исключая самого Гарри. Эггзи рассмеялся и поднялся на второй этаж, даже не обернувшись — он и так знал, что Гарри последует за ним намного быстрее, чем обычно передвигаются по дому уважаемые джентльмены. Безошибочно найдя дверь в спальню Гарри, Эггзи вошёл в неё и замер, рассматривая широкую кровать. Весёлое выражение лица сменилось каким-то задумчивым. Он вспоминал. Гарри буквально ввалился следом за Эггзи и смерил его непонимающим взглядом. Он чувствовал себя снова семнадцатилетним, и даже сам воздух казался ему замечательным. — Что такое? — спросил он у Эггзи, подходя ближе. — Почему ты произносил моё имя? — вдруг спросил Эггзи, повернувшись к Гарри, мгновенно понявшему, о чём идёт речь, и густо покрасневшему. — Ты ведь не должен был меня помнить... Эггзи говорил о том периоде, когда Гарри ещё был очень молод. Со своего семнадцатилетия он каждое утро проверял запястье и, не находя там заветной надписи, то огорчался, то откровенно злился. И всё время, пока он не мог относительно спокойно реагировать на свою необыкновенность в плане отсутствия родственной души, ему снились странные сны. В них появлялся молодой и невероятно красивый мужчина, одетый как отец, но говоривший с Гарри на равных. Сперва это были совсем невинные сны, больше похожие на воспоминания, которыми, конечно, они и являлись на самом деле, но потом... Гарри особенно хорошо помнил один из этих снов, повторявшийся чаще других. В нём этот молодой мужчина, которого звали странным именем Эггзи, садился рядом с ним на краю кровати и говорил, что всё будет хорошо, что его родственная душа ещё найдёт его, а потом гладил по щеке и начинал целовать. Поцелуй переходил в нечто большее, и Гарри просыпался от сотрясавшего его тело оргазма с заветным именем на губах. Откуда же он мог знать, что объект его сновидений наблюдает за ним? Позже эти сны перестали ему сниться — Гарри смирился с отсутствием родственной души и спал уже спокойно. Поэтому для него стало шоком, когда утром, умываясь, он случайно бросил взгляд на собственное запястье и увидел там надпись: «Эггзи». Конечно, он тот час же вспомнил навещавшего его в детстве ангела, свои сны и, сопоставив их с визитом странного юноши накануне, потрясённо понял, что видел того самого Эггзи. А потом узнал — он оставил крылья, чтобы быть рядом с ним, Гарри. — Мне снился ты, — наконец ответил Гарри, не в силах сказать ничего более, и потупил взгляд, не зная, стоит ли ему оправдываться перед Эггзи за то, что он видел тогда. Но для Эггзи не было ничего на свете, что могло бы заставить его подумать о Гарри хоть что-нибудь плохое. Горячие подростковые сны с собственным участием, определённо, только вселили в его душу желание показать Гарри, что теперь они вполне могут стать реальностью. Эггзи подошёл к Гарри и приподнял его голову за подбородок, вынудив его посмотреть себе в глаза. — Всё хорошо, Гарри, — сказал он тихо, но таким завораживающим тоном, что Гарри на мгновение задержал дыхание, — я здесь. Разница в росте не помешала Эггзи — он притянул Гарри к себе за галстук и начал целовать, медленно, сначала просто лаская губы Гарри, затем углубил поцелуй, изучая его рот. Руки Эггзи гладили плечи Гарри, потом соскользнули к шее, и Эггзи на ощупь начал расстёгивать его рубашку. Гарри, не зная, куда деть руки и, положив их на задницу Эггзи, притянул его к себе. И они оба застонали — Эггзи был возбуждён происходящим так же, как и Гарри, а потому соприкосновение их членов, даже сквозь одежду, потрясло его бурей ощущений. Расправляясь с галстуком уже более быстро, чем с пуговицами рубашки, Эггзи прошептал Гарри в губы: — Если бы я знал, как это прекрасно — быть с тобой, отказался бы от крыльев намного раньше. Да и что был полёт по сравнению с тем, как Гарри задрожал, когда Эггзи наклонился и начал вылизывать его сосок, не сняв даже до конца рубашки? Что могло быть острее по ощущениям, чем то, что пронизывало Эггзи насквозь сейчас, каждый вдох и выдох в вечернем сумраке этой комнаты? Эггзи толкнул Гарри на кровать, рывком распустил свой галстук и, сбросив его, начал расстёгивать рубашку. Гарри смотрел на него с немым обожанием и каким-то раболепием. Эггзи только однажды видел взгляд с настолько же мощной энергетикой: когда Клеопатра впервые разделась перед Антонием, он выглядел так же, как сейчас Гарри — порабощённым, покорным и желавшим покориться великолепной царице. Рубашка соскользнула с плеч и бесшумно опустилась на пол. Гарри стряхнул с себя свою и протянул к Эггзи руки в немой просьбе, на которую Эггзи мог однозначно ответить: «О господи, да». Эггзи в пару движений оказался на постели и, нависнув над Гарри, начал снова его целовать. Гарри отвечал на поцелуи лихорадочно, жадно хватая воздух в кратких перерывах, и будто бросался в пропасть каждый раз. Эггзи чувствовал, как в Гарри кипит желание, буквально мог поймать его кончиками пальцев, касаясь плеч, груди... Опустив руку, Эггзи немного сжал ладонью почти обжигающе-горячий член Гарри даже сквозь брюки и бельё, и Гарри запрокинул голову со вздохом, более походившим на стон, а, когда он вновь посмотрел на Эггзи, то прошептал одну лишь фразу: — Эггзи, да. Эти слова прозвучали для Эггзи прекраснее любой музыки, даже той, что издавал сам мир на рассвете и закате солнца. Эггзи сел на бёдра Гарри и расстёгнул ему брюки. Вытянув ремень, стащил их вместе с бельем, постепенно спускаясь по ногам Гарри, и сбросил их на пол, игриво чмокнув Гарри в щиколотку, возвращаясь. Гарри приподнялся на локтях, он часто дышал и, не моргая, смотрел на Эггзи. Когда Эггзи поцеловал его живот совсем рядом с членом, уже истекавшим предэякулянтом, Гарри снова вздохнул. Эггзи интуитивно понял, что он пытается делать, но решил отложить объяснения на полминуты. — Тумбочка, Гарри, — произнес Эггзи, и Гарри вновь залился румянцем, доставая лубрикант из ящичка. Он до сих пор иногда забывал, что Эггзи знает о нём всё: все его привычки, все его грехи, и даже, возможно, все его мысли. Когда тюбик со смазкой оказался в руках у Эггзи, Гарри немного, совсем чуть-чуть, но для привыкшего подмечать малейшие изменения на глаз бывшего ангела очень даже заметно, расслабился, будто передав контроль над ситуацией своему партнёру. Эггзи раздвинул руками бёдра Гарри, и, когда Гарри согнул ноги, чтобы ему было удобнее, Эггзи благодарно поцеловал его колено. Выдавив немного смазки на пальцы, как — Эггзи много раз наблюдал за этим, ещё когда Гарри жил в родительском доме — делал сам Гарри, Эггзи прошептал, глядя ему в глаза: — Не сдерживайся. Гарри взволнованно кивнул и постарался расслабиться, когда пальцы Эггзи прижались к его анусу. Но у Эггзи были слегка другие планы на этот момент — он чуть отодвинулся, чтобы устроиться удобнее, наклонился, взяв член Гарри ладонью у основания, и обхватил губами головку. Гарри едва удержался от того, чтобы сейчас же толкнуться немного глубже — главным был Эггзи, и он восхищённо застонал, когда Эггзи широкими влажными движениями языка оглаживал его ствол, а потом заскользил ладонью по собственной слюне — вверх, вниз — с ходу подстраиваясь под тот ритм, которым Гарри доводил себя до оргазма в одиночестве. Гарри уже не мог держаться на локтях и упал спиной на кровать, протягивая руку к руке Эггзи и касаясь её пальцами. Эггзи снова взял член Гарри в рот, но на этот раз надавил пальцем на колечко мышц ануса и толкнулся внутрь. Смазанный палец довольно легко проскользнул — Гарри любил ласкать себя здесь, а потому Эггзи не сомневался, что ему не понадобится много времени для подготовки. Гарри на пробу застонал не тихо, как привык, сдерживаясь даже наедине с собой, а громче, потом уже увереннее — во второй раз. Эггзи, продолжая посасывать член Гарри, добавил ещё один палец и, сделав пару движений, немного согнул пальцы. Гарри вздрогнул и немного выгнулся над кроватью, простонав что-то невнятное, но поощряющее действия Эггзи, который, потерев простату ещё мгновение, протолкнул внутрь третий палец. — Пожалуйста, — задыхаясь, простонал Гарри, — боже, Эггзи, пожалуйста... Просить дальше было не нужно — Эггзи выпустил член Гарри изо рта, выпрямился и, отодвинувшись, стащил с себя оставшуюся одежду. Гарри, едва пальцы Эггзи выскользнули из него, разочарованно застонал. — Я здесь, — прошептал Эггзи, снова подаваясь к Гарри, и хотел уже войти в него, но Гарри покачал головой, попросив тихо, но настойчиво: — Я сверху. Эггзи кивнул, не имея сил даже на улыбку — он догадывался, что именно так они занимались сексом у Гарри во сне, но сейчас ему хотелось продолжить. Эггзи лёг на спину, позволив Гарри оседлать свои бёдра, и Гарри, взяв тюбик с лубрикантом, выдавил немного на ладонь. — Ты забыл, — улыбнулся Гарри, и Эггзи улыбнулся ему в ответ, а потом настала его очередь застонать, потому что ладонь Гарри, скользкая и ласковая, обхватила его член, двигаясь именно так, как было необходимо — идеально. — Господи, Гарри, если ты хочешь, чтобы было что-то ещё — немедленно прекращай, — сказал Эггзи, как только смог собрать себя немного для осмысленной речи, и Гарри отпустил его, приподнимаясь над кроватью. Он глубоко вдохнул, обхватил ладонью член Эггзи и направил в себя. — О-о-о... — простонал Эггзи, пытаясь не двинуть бёдрами навстречу Гарри, но тот сам опустился до конца, немного скривившись и зашипев из-за собственной спешки. Где-то секунд десять они оба были неподвижны; тишину в комнате нарушало лишь их хрипловатое учащённое дыхание. Потом Гарри наконец взял Эггзи за бедро, изогнувшись, и начал двигаться на его члене, постепенно наращивая темп. Эггзи схватился за поясницу Гарри, ловя ритм его движений, и подстроился под него, на каждое изменение положения Гарри реагируя толчком бёдер навстречу. Гарри ещё немного изогнулся, находя необходимый угол проникновения, и застонал в голос, когда с каждым движением Эггзи задевал его простату, а потом встретился с Эггзи взглядом. Радужки Гарри были практически чёрными от расширившихся зрачков; только ободок карего цвета оставался по краю. Встрёпанный, непривычно открытый, бесстыдно-очаровательный, принадлежавший ему одному Гарри... Эггзи видел в его глазах своё отражение — его вид был таким же необычным, и в этот миг Гарри задрожал, хватаясь за его ладонь свободной рукой, и лихорадочно сплёл их пальцы. — Эггзи, — выдохнул он, и Эггзи почувствовал, как его накрывает волна одурманивающего удовольствия, сметая остатки здравомыслия. Поднимаясь на её гребне вместе с Гарри, Эггзи мог повторять только одно: — Гарри, Гарри, Гарри!.. — - - Следующим днем, после целых суток, наполненных общением с Гарри, Эггзи уверенным пружинистым шагом шёл по коридору к кабинету Артура. Джей Би, ночевавший в Кингсмен под присмотром сотрудников, радостно семенил за хозяином, стуча коготками по паркету. Он доверял Эггзи безоговорочно, со всей широтой своей собачьей души, и Эггзи не сомневался, что всё пройдёт гладко. Но, увидев Артура, сидевшего в кресле с таким видом, будто он задумал что-то недоброе, Эггзи начал сомневаться. — Вы хотели меня видеть, сэр? — сказал Эггзи вежливо, глядя, как по лицу Артура расплывается выражение злобного превосходства. — Входите, — ответил Артур, указав Эггзи на кресло, и он послушно выполнил приказ. Джей Би тревожно забегал у его ног и взволнованно залаял, будто предупреждая о чём-то. — Милый пёс, — сказал Артур притворно-благодушным тоном, заставляя Эггзи ещё больше насторожиться. — Как вы его зовёте? — Джей Би, — ответил Эггзи с той же интонацией, что и Артур. — От сочетания Джеймс Бонд? — издевательски поинтересовался Артур, и, получив отрицательный ответ, продолжил гадать: — Джейсон Борн? — Если бы я называл его в честь величайших секретных агентов кинематографа, — сказал Эггзи спокойно, — то уж его в честь Джека Бауэра. Но у меня есть друг, которого звали Джей Би. И мой пёс носит своё имя в его честь. — Чем же занимается ваш друг? — спросил Артур, глядя на Эггзи так, будто искал, за что можно уцепиться, чтобы ударить по чему-то больному. — Он работает с детьми, — ответил Эггзи невозмутимо. Плохое предчувствие накатывало волнами, и вдруг у себя над ухом он услышал до боли знакомый голос второго Джей Би, того, который был его верным товарищем несколько тысячелетий: — Пуля не холостая, Эггзи! — Мне больно это признать, Эггзи, но однажды вы сможете сравниться с любым из вымышленных шпионов благодаря своим умениям, — между тем продолжал Артур, и Эггзи, предупреждённый и мысленно поблагодаривший Джей Би, деланно равнодушно проследил за тем, как Артур достал пистолет. Нацелив оружие на Эггзи, Артур сказал, улыбнувшись и повернув пистолет рукояткой к нему: — Возьмите. Эггзи взял пистолет в руки, уже зная, какой приказ последует потом. Артур удобно устроился в кресле, взял стакан с виски, сделал глоток и, улыбнувшись, произнёс: — Убейте его. Эггзи обменялся взглядами с Джей Би. Пёс смотрел на него с твёрдой уверенностью, что хозяин всегда останется его защитником и никогда не обидит. Джей Би не понимал, что, не будь Эггзи ангелом в прошлом и не знай он всех тонкостей проведения испытаний, мог действительно убить своего питомца. — Вообще, — начал Эггзи говорить, заставляя Артура раскрыть от удивления рот — обычно кандидаты себе такой наглости не позволяли, — я думаю, что пули холостые. Кингсмен никогда не рискует жизнями просто так — Мерлин волновался, когда мы с Рокси раскрывали парашют на опасной высоте, а, значит, и с Амелией, не прошедшей испытания затопленной комнатой, наверняка всё в порядке. Эггзи смерил Артура пытливым взглядом и буквально почувствовал, как старое сердце этого интригана забилось в испуге. — А если пули холостые, не имеет значения, куда я выстрелю. Моя цель останется нетронутой в любом случае, — с этими словами Эггзи навёл пистолет на побледневшего Артура, наверняка уже мысленно проклинавшего свою затею с подменой пули. Тогда Эггзи использовал свой последний козырь: — Или же вы, сэр, изменили условия игры, потому что я был слишком хорош во всех испытаниях, чтобы хоть как-то задеть меня смертью собаки. В таком случае эта пуля достанется вам. — Хватит! — воскликнул Артур, напугав Джей Би своим внезапным криком. Одновременно с этим раздался выстрел в соседней комнате. А Эггзи продолжил: — Надеюсь, вам хватило благоразумия не менять условия для Рокси. Вы же заметили, что она не отличается излишним человеколюбием, но очень привязана к своей собаке. Было бы печально, если бы она пристрелила вас за такое. В комнату вошли Мерлин и Рокси. У Рокси на устах светилась улыбка победительницы, но, когда она увидела бледного Артура, сжавшегося в своём кресле, и торжествующе усмехаювшегося Эггзи, то поняла, что что-то не так. — Мы оба прошли испытание, Мерлин, — ответил Эггзи и выстрелил в пол рядом с ногой Артура. Пуля взрыла паркет, обдав сидевшего в кресле главу Кингсмен брызгами щепок. Мерлин побледнел, поняв, что сделал Артур, но только кивнул и произнёс: — Эггзи, поздравляю с назначением на должность агента Ланселота. Что же касается вас, Роксана, я думаю, для вас следует создать отдельную должность. Ведь прецеденты уже были, верно, Артур? — Мерлин выразительно взглянул на своего руководителя и, дождавшись утвердительного кивка, продолжил: — Значит, Роксана, вам присваивается псевдоним Гвиневра. Добро пожаловать в Кингсмен, господа. — - - Эггзи задержался до трёх часов дня — на них с Рокси заводились личные дела, проводились необходимые процедуры по избавлению от отпечатков пальцев, снимались мерки для костюмов: основного и двух запасных. Эггзи уверенно вошёл в третью примерочную перед Мерлином, нажав на потайной крючок, чем очень его поразил, но солгал, что Гарри водил его сюда и показал весь арсенал, который хранился здесь. Рокси и ему предстояло выбрать основные виды оружия, которыми они будут пользоваться. Для девушек существовала отдельная полочка, уставленная всевозможной косметикой с секретами, а Эггзи ограничился зонтом, кольцом-печаткой, зажигалкой, являвшейся по совместительству ручной гранатой, и своей излюбленной обувью — оксфордами, в которых правый ботинок был снабжён лезвием, смазанным одним из самых быстродействующих нейротоксинов. Если Мерлин и был удивлён выбором Эггзи, то ничего не сказал. Но Гарри обычно ограничивался таким набором, и всегда выходил победителем в любой миссии, какую бы не выполнял, а Эггзи доверял его выбору. И, лишь когда день перевалил за середину, Эггзи вдруг обнаружил, что всё ещё не позвонил Гарри, чтобы рассказать о том, кто теперь Ланселот. Однако, стоило ему попросить у привычно сидевшего возле скоростной капсулы Мерлина разрешения уйти — хотелось сказать всё лично — тот вместо ответа поманил его к себе. Когда Эггзи подошёл, Мерлин указал ему на небольшой микрофон под средним из трёх мониторов. — Говорите, что хотели сказать, Ланселот. Галахад вас прекрасно слышит. Из динамиков тут же раздалось бодрое: — Ланселот? Эггзи, только не говори мне, что ты стал им. Наверняка, Мерлин снова меня разыгрывает. Рокси, я вас слушаю. — Не угадал! — нараспев произнёс Эггзи и рассмеялся одновременно с Гарри, донельзя счастливый. — Так всё-таки ты сумел, — сказал Гарри гордо — он шёл по узенькой дороге какого-то провинциального городишка, и впереди него показалась небольшая белая церковь. — Я не сомневался в тебе ни минуты. Отметим по моему возвращению? — Обязательно, — ответил Эггзи и тут же попросил у Мерлина разрешения поприсутствовать. Мерлин не был против — он только приосанился и вежливо попросил Гарри не делать глупостей в церкви. Харт кивнул и вошёл внутрь. — А зачем он здесь? — спросил Эггзи тихо, и Мерлин так же тихо ответил, прикрывая рукой микрофон, чтобы не мешать Гарри: — Сейчас по всему миру происходят таинственные исчезновения знаменитостей и учёных. Когда мы стали это расследовать, погиб прежний Ланселот, — Мерлин помолчал немного, за что Эггзи, помнивший его состояние сразу после смерти Джеймса, вовсе не винил. Гарри сидел и слушал очень циничную мессу в церкви, а Мерлин продолжал: — Потом Галахад занял его место. Во время своего расследования, как ты помнишь, он был контужен и некоторое время провёл в коме. А потом, мы узнали, что за всем этим, возможно, стоит Валентайн, и Гарри, посетив его владения, нашёл только одну зацепку — секретарша Валентайна несла в руках буклет этой самой церкви... Подожди-ка! На мониторе крупным планом было показано глупое лицо раздражённой светловолосой простушки, которой Гарри с холодным цинизмом что-то говорил. — ... Слава Сатане и хорошего дня вам, мадам, — услышал Эггзи и невольно почувствовал гордость за Гарри, умевшего так ловко пройтись по больным местам другого человека, не трогая его и пальцем. Гарри пошёл к выходу из церкви, оставив женщину сидеть с открытым от изумления такой наглостью ртом. И вдруг ощущение чего-то неотвратимого и ужасного накрыло Эггзи — нечто ещё неизвестное в эту самую минуту угрожало Гарри. Эггзи хотел предупредить его, но не успел — всё произошло слишком быстро: из динамиков раздался высокий противный звук, оглушая их с Мерлином на мгновение, женщина погналась за Гарри, что-то ему воодушевлённо втолковывая, и внезапно Гарри развернулся к ней, доставая пистолет из пиджака. — Гарри, нет! — воскликнули в один голос Эггзи и Мерлин, но было поздно — осколки костей и мозга брызнули во все стороны, а Гарри почему-то начал хладнокровно убивать прихожан, используя подручные средства. Никогда ещё Эггзи не видел, чтобы Гарри делал такое — работал во всю мощь своих внутренних ресурсов ради одной простой цели: убивать. Он не понимал, зачем Гарри всё это, и в какой-то момент отвернулся от экрана, едва сдерживая крик ужаса, когда Мерлин потрясённо прошептал: — Неужели всему виной один человек... Господи, Гарри, как же мы облажались. Такую безнадёжность в голосе Мерлина Эггзи слышал только один раз — когда погиб Джеймс. И, наконец, пришло осознание грызущего его душу тревожного чувства: Гарри мог погибнуть сейчас. — Мерлин, пусти меня к микрофону, — обратился Эггзи к координатору, безмолвным изваянием застывшему перед экранами. Но Мерлин отрицательно покачал головой. И тогда Эггзи пришлось использовать своё прошлое. Он сказал: — Джованни, пусти немедленно. Я не хочу, чтобы Зонтик повторил судьбу Бантика. Мерлин отпрянул от Эггзи в опасливом изумлении, и тот мгновенно занял место координатора, приникнув к микрофону и повторяя лишь одно: — Я здесь, Гарри, Гарри, слушай мой голос, ты можешь побороть жажду убивать, прекрати... Гарри его не слышал. Кровь фонтанами била то здесь, то там, нечеловеческие крики и хрипы надрывали динамик. Гарри только тяжело дышал, но продолжал сеять смерть вокруг себя. И лишь на последнем из прихожан изображение его очков дёрнулось — он покачнулся, а потом Мерлин и Эггзи услышали его короткое: «Ах!» — Гарри, ты меня слышишь? — спросил Эггзи, молясь, чтобы действие неизвестного фактора — чем бы оно ни было — уже закончилось. И облегчённо выдохнул, когда Гарри прошептал: — О господи, Эггзи, зачем ты смотрел на всё это? Я... — Не вини себя, — отрезал Эггзи уверенно, — я знаю, что в этом было виновато нечто другое. То самое, что в самом начале издавало этот неопознанный нашими сенсорами звук. — Вполне возможно, это какой-то сигнал, — подал голос Мерлин из-за спины Эггзи. — Гарри, ты действительно не при чём. Выбирайся, пожалуйста, оттуда нахрен как можно скорее. Гарри кивнул — изображение с камер его очков сместилось вниз и вернулось в прежнее положение — и быстро пошёл к выходу, перешагивая и перепрыгивая через разбросанную мебель и трупы, стараясь не смотреть на то, что творилось вокруг. Безумие — лишь одним словом можно было бы наиболее полно описать всё это. Эггзи хотел бы не связывать Гарри с тем, что видел, но сделанного было не вернуть — творившееся в церкви было делом рук Гарри. Но на выходе из церкви ждала новая беда. Как только Гарри открыл двери, на него нацелились две винтовки. В середине, между охранниками, стоял простоватого вида немолодой темнокожий мужчина в очках, одетый в тёмный спортивный костюм, красную бейсболку и кеды в тон. Рядом с ним стояла безумно красивая молодая девушка, примерно сверстница Эггзи. Одетая строго, как воспитанница какой-нибудь закрытой школы с пуританскими правилами, она выглядела слишком дерзко и самоуверенно. Но не это поразило Эггзи. На видеозаписях с Валентайном ранее этого никогда не было видно — ноги девушки ниже колена были замысловатыми протезами. — Газель! — прошептал он, чувствуя, как что-то внутри него обрывается. Это была она — демонесса, ради которой Эсбо отказался от своих крыльев. Эггзи бы поставил на это даже собственную жизнь, вот только она, в отличие от жизни Гарри, была сейчас вне опасности. — Что вы сделали со мной? — спросил Гарри тем временем, выступая вперёд. Он уже понял, что сбежать не удастся, и, как камикадзе, шёл на смерть, чтобы Мерлин и Эггзи смогли узнать как можно больше. — Я потерял контроль. Я убил всех этих людей там, внутри. Я этого хотел. Мужчина в бейсболке — Валентайн — ухмыльнулся, вызывая у Эггзи дикое желание размазать его внутренности по ближайшей вертикальной поверхности, хотя прежде ничто не могло заставить бывшего ангела проявить хоть малейший всплеск агрессии. — Хитро, да? — издевательски сказал Валентайн. — Говоря простыми словами, это волна, которая стимулирует центры агрессии и отключает ингибиторы. Мерлин был прав — причиной внезапной кровожадности Гарри оказался неизвестного вида звуковой сигнал. Но Гарри продолжил мысль, начатую Валентайном: — Переданная через ваши мерзкие сим-карты, я полагаю? — Он раздавал по всему миру бесплатные сим-карты, — выдохнул Мерлин и добавил тут же, заставляя Эггзи почувствовать себя бесконечно обманутым: — Бесплатно. Они везде... Больше ничего объяснять не требовалось. Валентайн нёс какую-то чушь про фильмы о шпионах, Гарри слушал его, а Эггзи замер у экрана и в какой-то момент, когда Валентайн остановился перевести дух — он ужасно шепелявил, и говорить ему было тяжеловато, — сказал: — Гарри, я люблю тебя. Изображение с камер очков Гарри едва заметно качнулось — Гарри кивнул, не имея возможности сказать Эггзи в ответ то, что он и сам прекрасно знал. — ... Но это другое кино, — вдруг произнёс Валентайн резко и выстрелил из невесть откуда взявшегося в его руке пистолета в лоб Гарри. В упор. Эггзи пропустил тот миг, когда оружие возникло в разыгрывавшейся драме, но собственный крик зазвенел в ушах, и слёзы сразу же залили щёки, пока он исступлённо звал Гарри в микрофон, зная, что тот его уже не услышит. Руку в том месте, где было написано имя Гарри, обожгло резкой болью, но в этот раз Эггзи даже не хотел смотреть, что там происходит. Он рывком поднялся, прошёл мимо также находящегося в шоке Мерлина, снял со стены аптечку и, найдя там бинт, не глядя, замотал запястье. Вдруг скоростная капсула сорвалась с места и исчезла в туннеле. Эггзи схватился за пистолет, поданный ему расторопным даже в такой момент Мерлином, и замер, глядя на проём, в котором вот-вот должна была появиться вернувшаяся капсула с кем-то, кто мог быть предателем. А предатель в их рядах был — даже нечего было обсуждать, они понимали это как само собой разумеющееся. Иначе Гарри сейчас был бы жив. Однако в проёме капсулы, подняв руки, стояла Рокси с каким-то мобильным телефоном. — Артур продал нас, — быстро заговорила она — демоны по своей природе отнюдь не любители тянуть кота за все подробности, — он пытался меня отравить. Валентайн вшил в него свой чип, носитель которого защищён от действия сигнала. Чип может накаляться, взрывая голову человека, в которой находится. Об этом побочном эффекте профессор, взорвавшийся в руках у Гарри, наверняка не был предупреждён. Мерлин, я думаю, тебе нужно взглянуть на смс, которая пришла Артуру уже после его смерти. Рокси подала телефон Мерлину. Он быстро изучил смс и опустил телефон вниз, спросив: — Всё ты бы не узнала сама. Демоны нашептали? — Наверняка, — согласился с ним Эггзи совершенно серьёзно, и Мерлин непонимающе посмотрел на него, видимо, ожидав совсем другой реакции. А Рокси тронула его за плечо: — Эй, любимый, Эггзи — тоже вовсе не человек в прошлом. Он — бывший ангел. — Хреновые же у вас там дела с дисциплиной, — сплюнул мерлин раздражённо, смерив Эггзи оценивающим взглядом, будто впервые увидев, — то демоны, то, блядь, ангелы. И чего вам со своим бессмертием спокойно не сидится? — Нас манят бифштексы с кровью, — огрызнулся Эггзи и подошёл к координаторскому столу. Пользоваться панелью, больше похожей на пульт управления звездолётом из сериала «Звёздный путь», Эггзи в теории умел. Пришла пора применить знания на практике. Набор из одиннадцати цифр, необходимых для связи с единственным в этом городе, кто мог его сейчас понять, Эггзи запомнил ещё в первый день своего пребывания в качестве смертного. — Алло? — произнёс хрипловатый голос с лёгким валлийским акцентом — Эсбо, видимо, спал, но это уже не имело значения. — Это Эггзи. Гарри погиб. И я нашёл Газель. Ты в деле? — отрывисто выложил Эггзи всю суть сразу, и Эсбо ответил ему уже холодным, как снег, тоном — этого мгновения он ждал уже давно: — И ты ещё спрашиваешь. Куда мне подъехать? — - - Мистер Бритт привёл Эсбо к самолёту в тот момент, когда Эггзи и Рокси уже облачились в костюмы. Эггзи предложил Эсбо один из своих запасных — телосложение у них было схожим, и Эсбо выглядел как брат-близнец Эггзи. План был прост: сбить один из спутников Валентайна, разрушав цепь сигнала, чтобы прервать его, и проникнуть с помощью приглашения Артура на имя Честера Кинга в бункер, где соберутся все современные Иуды. Рокси сама вызвалась сбивать спутник — логически рассудив, она сразу определила Эггзи как идеального человека на роль Честера Кинга. — У тебя всё получится, — сказала она ему, надевая универсальный лёгкий костюм со шлемом, в котором ей будет комфортно в высоких слоях атмосферы, — а Эсбо представишь им как своего брата Гилберта. Никто ничего не заподозрит. Для отправления Рокси Мерлин пришлось сделать посадку в горах, где они с минуту целовались на прощание. — Как я жалею, что у нас ничего не было, — сокрушённо произнёс Мерлин, выпуская Рокси из объятий, чтобы она начала подниматься на забавном жёлтом кресле, про которое с виду нельзя было сказать, что оно летает. — Как это — не было? — удивился Эггзи. — А чем же вы занимались те сутки, что были отведены на общение с наставником? — В отличие от некоторых, — ядовито процедила Рокси, разозлённая больше своими же собственными страхами, чем словами Эггзи, — мы действительно общались. Эггзи присвистнул, но пожелал удачи подруге, и, оставив Рокси выполнять её миссию, они полетели по заданным в смс-сообщении координатам. Приземление и встреча с принимающей стороной прошла гладко — едва услышав два имени под одной фамилией, секретарша Валентайна только проверила наличие на телефоне, поданном Эггзи, «пропуска», и проводила их в зал для гостей. Мерлин остался в самолёте — там была его компьютерная система, без которой они все были бы слепы и глухи перед лицом надвигающегося «апокалипсиса». Эсбо и Эггзи беспрепятственно вошли в банкетный зал, пройдя через многочисленные коридоры с камерами, в которых были знаменитости — некоторые голоса, доносившиеся из-за запертых дверей, были знакомы им. На входе излишне сладко улыбающийся распорядитель поинтересовался, не хотят ли господа чего-нибудь выпить. — Мартини, — тут же нашёлся Эггзи, — джин — не водка, разумеется — размешивать десять секунд, глядя на неоткрытую бутылку вермута. Благодарю. Когда распорядитель отошёл, Эсбо толкнул Эггзи локтем в бок: — Где ты этому научился? Эггзи вспомнил утро, когда они с Гарри всё ещё были вместе. Казалось, это было в прошлой жизни, но на самом деле не прошло ещё и суток... Рука снова заныла болью, и на вопрос Эсбо Эггзи только отмахнулся: — Некогда. Пойдём. Мерлин через очки потребовал вывести его в сеть, и, оставив Эсбо среди гостей, Эггзи поднялся на балкончик, где заприметил седого мужчину, увлечённо читающего что-то в своём ноутбуке. Не имело значения, кто это был; отпустив какую-то циничную шуточку на тему намечающегося геноцида, Эггзи вырубил цель с помощью небольшого дротика с веществом, вызывавшим амнезию, и вставил флешку, которую ему вручил Мерлин. В динамике очков раздалось победное: «Я в сети», — и Эггзи хотел было вернуться к Эсбо, но к его горлу внезапно прикоснулось что-то холодное и острое. — Медленно и тихо, — ядовито сказал невыносимо знакомый голос. — Твою мать, ты откуда? — в тон ему поинтересовался Эггзи, но раскланиваться не стал: не хватало ещё, чтобы их обнаружили. Можно было бы попытаться заговорить Чарли... Однако голос Мерлина из динамика очков разрушил все его чаяния: — Эггзи, на системе подключения населения к сигналу стоит биометрическая система защиты. Проще говоря, Валентайн может включить её только прикосновением своей ладони к специальному экрану. Я вижу, что у тебя проблемы. Сейчас помогу... — Эй, я поймал вражеского шпиона! — крикнул Чарли, и Эггзи понял, что медлить нельзя. Он активировал кольцо-печатку, заставляя Чарли задёргаться от электрических разрядов, а потом хорошенько врезал ему, выводя из строя окончательно. Охрана моментально бросилась к нему, но вдруг все люди в зале застыли, схватившись за шеи в местах, где были имплантированные чипы. И началось такое светопреставление, что у Эггзи захватило дыхание сразу по двум причинам: это было красиво и это было неслыханной жестокостью. Головы всех присутствующих взрывались, весело сверкая разноцветными облачками, походившими на миниатюрные ядерные грибы. Ни одного человека в зале не осталось, кто бы миновал этой участи. Тела падали на пол, обезглавленные, одно за другим, но крови не было — взрыв был настолько высокой температуры, что мгновенно прижигал оставшуюся рану на шее. За каких-то десять секунд вокруг Эггзи и застывшего от ужаса и изумления Эсбо, на котором очков не было, а потому он не был в курсе, отчего это происходит, всё опустело. Только на полу лежали застывшие в странных позах трупы. Но, бросив взгляд на стеклянную комнату, находившуюся выше остальных, где находился пульт управления системой, Эггзи понял, что ещё не всё кончено. — Вы, ублюдки, что, совсем охренели? — завопил Валентайн, как обиженный ребёнок. — Думали, я вставлю эту штуковину и в свою голову? Отсчёт, который был пущен специально для гостей, завершился, и Валентайн приложил руку к панели управления. Сигнал пошёл по цепи спутников — его путь отражался на огромных экранах в банкетном зале — но внезапно последний спутник высветился красным, а Эггзи услышал, как Мерлин поздравляет Рокси с успешно выполненной задачей. Они предотвратили геноцид. Валентайн бесновался возле своей бесполезной теперь игрушки и в пылу гнева крикнул: — Газель, убей их! Газель быстро кивнула и, разбив стекло комнаты рукояткой пистолета, похожего на тот — а возможно и тот самый — которым убили Гарри, спрыгнула туда, где её уже ждали Эсбо и Эггзи. Разглядев как следует своих противников, Газель замерла от неожиданности. — Эсбо? — прошептала она испуганно, отступая на пару шагов от двух парней с практически идентичными чертами лица. — Да, это я, — ответил Эсбо твёрдо. Эггзи молчал, наблюдая, как сменяют друг друга совершенно разные эмоции на лице Газель. — Что ты здесь делаешь? — спросила она наконец, взяв себя в руки и дерзко глядя на Эсбо, будто убедила себя в том, что он ей не противник. — Я здесь, чтобы покончить с делами твоего дружка Валентайна, — произнёс Эсбо холодно, подходя ближе к Газель, — и с тем, что мы начали много лет тому назад. Один из нас сегодня умрёт — я прекрасно знаю, чем ты занималась. — Это в моей природе, глупец! — вскинулась Газель. Она, разумеется, поняла, что Эсбо говорит о совершённых ею на Земле злодеяниях, и что прощать он её не собирается. — Я имею право убивать. Я... — Ты больше не демон, ты — человек, — не дал ей развить тему Эсбо, предугадывая ответ, — посмотри на свою руку. Уж не имя ли Валентайна там значится? Газель машинально потёрла запястье, где действительно виднелись какие-то буквы, и процедила сквозь зубы: — Зато тебе вечно быть одному! Эсбо встретил выпад, даже не вздрогнув. Он просто кивнул Эггзи: — Размотай бинт, пожалуйста. Эггзи повиновался, не понимая, зачем это нужно, и ахнул — на его руке сквозь шрам уже начали проступать четыре изящные буквы, которые служили именем одному лишь из всех людей на Земле. — У меня уже есть тот, ради кого я умру, — сказал Эсбо настолько издевательским тоном, какой только смог изобразить, — а вот у тебя больше нет. И с этими словами Эсбо быстро поднял пистолет — он отобрал его в суматохе у одного из охранников — и выстрелил в Валентайна. Тот сразу же осел на пол своего кабинета, и Газель схватилась за руку — надпись на её запястье стремительно рубцевалась. — Эггзи, сейчас! — крикнул Эсбо всё ещё ошарашенному произошедшим Эггзи, и тот, мгновенно оценив ситуацию, совершил резкий бросок в сторону Газель, щёлкнув по пути каблуками своих оксфордов, чтобы извлечь из носка правой туфли смертоносное лезвие. Одна маленькая царапина — и Газель, не успев опомниться от потери своей родственной души, упала замертво. — Джованни, — сказал Эггзи тихо, снимая очки, — прости, но нам с Эсбо нужно серьёзно поговорить. Он убрал их в карман пиджака, который бросил на спинку одного из многочисленных стульев. Эсбо молча проследил за всем этим, а потом присел на ближайшую к нему крышку стола. — Ты — моя родственная душа? — начал Эггзи, приближаясь к Эсбо с каждым произнесённым словом на шаг. — Но почему? — Мы — бывшие ангелы, — туманно ответил Эсбо, улыбнувшись, — нам законы человечества не писаны. Эггзи приблизился к нему настолько, что каждый из них чувствовал на своём лице дыхание другого. И, подняв руку, Эсбо погладил Эггзи по щеке, ласково глядя ему в глаза. — Я узнал, что ты — моя родственная душа, ещё когда впервые увидел, — сказал Эсбо с такой нежностью в голосе, что у Эггзи невольно сжалось сердце, — просто почувствовал это, а потом ещё и заметил, когда входил в бар, что у меня цвет глаз изменился. Я всю жизнь ходил с бледными, люди думали, что я — слепой... Эггзи смотрел на Эсбо и не знал, что ответить. Он мог бы броситься в новую любовь, новую Связь с головой, но невыносимо было взять и забыть Гарри в один момент. Вдруг Эсбо поднял левую ладонь и подул на неё. С ладони, будто осенний листик, слетела крохотная красно-оранжевая бабочка. — Она как огонь, который всегда окружает меня и горит в моём сердце, — сказал он тихо, наблюдая, как бабочка аккуратно присаживается на плечо Эггзи и рассыпается яркой пылью. Эггзи последовал примеру Эсбо, подув на руку, но его бабочка уже не была такой же белоснежной, как прежде, приняв стальную окраску, и полёт её был много тяжелее, чем в прошлый раз. Эсбо пригнулся, чтобы её путь был более коротким, и перевёл взгляд на Эггзи, когда его плечо оказалось усыпанным серыми пятнышками. Но Эггзи не смог себя заставить шагнуть навстречу Эсбо. И тогда он сам шагнул к Эггзи, заключая в крепкие объятия. От Эсбо неуловимо пахло горящей древесиной и кофе. Второй запах был знакомым и уже таким родным — он был запахом Гарри, и Эггзи, не привыкший сдерживать эмоций, стиснул Эсбо так сильно, как только смог, и разрыдался. Эсбо прижимал его к себе, нашёптывая что-то ласковое, и гладил по голове, пока у Эггзи сводило скулы от судорожных всхлипов и горькой душевной боли. Они так и стояли там, обнимая друг друга как разлучённые в детстве братья-близнецы, среди обезглавленных трупов, и слёзы Эггзи пропитывали костюм на правом плече Эсбо, мгновенно остывая, до тех пор, пока Эггзи не замолчал обессиленный, и Эсбо не увёл его оттуда, чтобы больше никогда не возвращаться. — - - Эпилог. — Хэй, сегодня малыш Эл вернулся к своей красотке! — Радостно вопил Снип, салютуя друзьям полной кружкой, с которой падали клочья пахучей пены. — Теперь он вновь официальный отец семейства! За это стоит выпить! Под стук кружек с пивом открылись двери паба, впуская трёх новых посетителей, и Сет кивнул Кевину в сторону печального Эсбо, сидявшего подле него. Кевин обернулся, глядя на вновь прибывших, и подтолкнул Эсбо в плечо. — Эггзи пришёл. Иди, встречай его. Эсбо мгновенно преобразился — ещё секунду назад его лицо выражало мрачную обречённость, но сейчас он расцвел улыбкой, глаза радостно засияли. Он бросился к Эггзи, роняя по пути стулья и едва не роняя посетителей, и Эггзи, увидев Эсбо, последовал его примеру. Встретившись на середине паба, они осмотрели друг друга на предмет повреждений, рвано выдохнули, удостоверившись, что всё в порядке, и, наконец, обнялись под шутливо укоризненными, чтобы не показывать собственное умиление, взглядами Джованни и Рокси, пришедших вместе с Эггзи. Кевин вздохнул. Он изо всех сил заставлял себя не испытывать зависти к Эсбо, своему лучшему другу, но уже полгода, глядя на то, как Эггзи пытается забыть Гарри, как он тянется к Эсбо, будто росток к солнцу, а Эсбо совершенно по-джентльменски ограничивается платонической составляющей любви и не торопит Эггзи на пути к окончательному сближению, это чувство понемногу заполняло сердце Кевина. Эггзи нашёл свою родственную душу дважды, а Эсбо — того единственного, ради кого столько лет провёл в ожидании... Эсбо так и не согласился стать частью Кингсмен, упрямо оставаясь лондонским пожарным, а Эггзи, поняв, что его старания привести Эсбо в свою организацию тщетны, влился в компанию своей родственной души так же легко, как и Эсбо когда-то. Кевин оказался посвящённым в историю Эсбо не только из-за того, что был его лучшим другом, но и благодаря простому случаю. Те же самые полгода назад Кев обнаружил себя с поднятым кулаком, сидящим на основательно избитом малыше Эле, провинившемся по мелочи накануне. Спустя мгновение, когда ни Кев, ни сам малыш Эл не отошли от шока — они совершенно не помнили, как начали тузить друг друга — раздался звонок. Какой-то мужчина, представившийся Джованни, спросил, всё ли в порядке, и Кев сразу понял, что ничто из произошедшего не случайно. Утром на работу не явился Эсбо, а, учитывая то, что и другие ребята из бригады были изукрашены стремительно наливающимися кровью синяками, выходило, что Эсбо с его ангельским прошлым ввязался в какую-то переделку, и наверняка со спасением Лондона, если не всего мира. Тогда Кев успокоил Джованни и пригласил его на традиционные посиделки бригады в любимом пабе, где работал старый друг Кева, Сет, переехавший в Лондон из Лос-Анджелеса. Джованни согласился и действительно пришёл, а вместе с ним основательно потрёпанный Эсбо, Эггзи, ставший человеком, и красавица Рокси, к которой тут же в шутку подкатил Снип, за что и получил от Джованни словесных пинков — девушка оказалась его родственной душой. То, что Эггзи оказался второй половиной не только погибшего Гарри, которого Кев знал только со слов друзей и считал неплохим парнем, но и Эсбо, было чертовски удачным стечением обстоятельств для него. В первое время Эггзи выглядел совсем уж подавленным. Без Эсбо он наверняка бы просто не выдержал своего горя, но Эсбо не бросал его одного. А то, что они оба занимались опасной работой, поддавало огоньку в их и без того непростые отношения: то и дело Эггзи вспыхивал, разражаясь очередной речью о том, что Эсбо должен быть осторожнее, а Эсбо ставил его на место, напоминая, что и он-то не в игрушки играет, а является агентом самой секретной службы на свете. Но все эти скандалы завершались, не начинаясь; Эсбо привык жить с людьми и отлично умел успокаивать всё ещё немного неуравновешенного после перерождения Эггзи. — ... Спорю на что угодно, ребята, что Рокси побьёт малыша Эла за десять секунд! — не унимался Снип, поднимая пинту за «слабый пол» и тут же опровергая это утверждение примерами Зигги и Рокси. Девушки заулыбались и начали бурную дискуссию на тему того, что женщины в некотором плане сильнее мужчин. Эту тему в бригаде Кева очень любили и не упускали возможности перетереть её снова и снова. Кев посмотрел на сидящих рядышком на диванчике Эггзи и Эсбо — те расслабленно наблюдали за дружеской перебранкой; Эггзи полулежал на Эсбо, уткнувшись в изгиб его шеи, и совершенно очевидно собирался уснуть здесь же в ближайшие минут пять, а Эсбо лениво поглаживал его по волосам, время от времени что-то нашёптывая на ухо. Сердце Кева снова заныло, и он с тоской посмотрел на своё прикрытое напульсником левое запястье. — Кстати, — оживился вдруг Джованни, тоже до того не особенно активно участвовавший в беседе, — скоро должен будет прийти Персиваль. Вы не против, если он к нам присоединится? У него выдалась нелёгкая неделька, и я посчитал... — Нет никаких проблем, бро, — прервал его малыш Эл, широко улыбаясь, как он делал всегда, когда плохие дни хорошо заканчивались. На сегодняшнем пожаре, одном из сильнейших, что видела их бригада, малыш Эл показал себя молодцом. — Пусть приходит, мы всегда рады новым людям. — А почему у вас такие интересные клички? — поинтересовалась Зигги, и Минс подхватил: — Действительно. Мерлин, Гвиневра, Галахад, а теперь вот и Персиваль... Вы там в короля Артура и рыцарей круглого стола играете у себя в Кингсмен? Со временем и бригада узнала о том, что ребята, которых привёл Эсбо, никакие не портные, но в подробности не вдавались — их собственная работа была не легче той, что выпадала на долю секретных агентов. — Ну, — Джованни немного задумался и пустился в долгие объяснения того, что выдумали отцы-основатели Кингсмен, и почему английские предания так важны для того, чтобы поддерживать в секретной службе чувство гордости за то, что делаешь, и за имя, которое носишь. Кевин слушал, неспешно потягивая пиво, как вдруг дверь паба вновь приоткрылась, и вошёл неприметный мужчина в дорогом тёмно-синем костюме, на вид примерно ровесник Кевина, может, постарше года на два. Джованни обернулся и объявил присутствующим: — А вот и Билл. Билл. Это имя отозвалось в Кевине волнующей дрожью, и он вскочил со своего места, пытливо вглядываясь в лицо того, кого Джованни назвал Биллом. Билл тоже замер, отчего-то немного испуганно глядя на Кевина такими же, как у него самого, водянисто-серыми глазами человека, ещё не касавшегося своей родственной души, а потом прошептал что-то вроде: «Не может быть». И из его левого запястья выпорхнула такая же с виду неказистая, как и он сам, небольшая бабочка, переливавшаяся глубоким янтарным цветом и изумрудной зеленью. Кевин смотрел на эту бабочку и не чувствовал под собой пола, затаив дыхание на все то время, что она парила к нему навстречу, иногда помогая себе быстрыми взмахами красиво очерченных крыльев. Что-то защекотало его левую руку, которую он прижал к груди в изумлении, и, когда он отнял её от себя, то нежно-голубая бабочка затрепетала на его запястье, а потом взлетела и направилась к так и стоящему на пороге Биллу. Тот встречал её недоверчивым взглядом, но, когда она рассыпалась у него на плече, выпачкав пиджак голубыми блёстками, и Билл снова поднял глаза на Кева, выражение сомнения стёрлось с его лица. — Кевин, — прошептал он, будто пробуя имя Кева на вкус, а потом повторил его чуть громче: — Кевин! Кев не мог заставить себя даже пошевельнуться и только смотрел, как его родственная душа уверенно шагает навстречу. Когда его ладонь коснулась плеча Кева, глаза Билла налились густой зеленью. — Боже мой, — прошептал Билл тихо, глядя на Кевина с такой глубокой нежностью, не растраченной за эти годы, что Кевину захотелось кричать от обдавшей его душевной боли, — каким же я был придурком, Кев... Я не искал тебя все эти годы, потому что боялся — не знал, как сказать о том, чем я занимаюсь... — А чем занимаюсь я, Билл? — спросил Кев, едва сдерживая горькие слёзы — этот момент опоздал, безнадёжно опоздал. — Я — пожарный. Зачем тебе, успешному секретному агенту, долбаный пожарный с ПТСР и... Встретив непонимающий взгляд, Кев понял, что о «небольшом» скандале во время награждения народных героев Билл, скорее всего, ничего не слышал, а потому выразительно глянул на своих друзей, чтоб они отвернулись, и рывком стащил с себя брюки, обнажая изуродованные огнём ноги и промежность. — Смотри, Билл, во что жизнь превратила меня, — сказал Кевин, смаргивая предательскую влагу с ресниц, — я стал таким без тебя. Так, может... — Кев, прошу тебя, заткнись, — вдруг уверенно ответил Билл и стиснул Кевина в объятиях. Кев был так поражён, что даже не сопротивлялся тому, что его, стоящего посреди паба без брюк, обнимает тот, кто был неизвестно где столько грёбаных лет. Благо, на улице уже было темно — стояла глубокая ночь, и Сет открылся специально для того, чтобы принять их компанию — вообще-то сегодня паб не должен был работать. А Билл продолжил неожиданно сиплым голосом: — Прости меня, пожалуйста. Я не знаю, зачем так тянул, я... Я был полным придурком. Позволь мне быть с тобой, не прогоняй сейчас. Плечо Кева внезапно стало мокрым, когда Билл прижался к нему щекой, и Кев вздрогнул от влажного прикосновения губ к своей шее. И ещё одного, и ещё... Вся бригада и все сослуживцы Билла уже смотрели, но неожиданно стало как-то плевать. Билл опустился перед Кевом на колени и ласково поцеловал низ его живота прямо над искалеченным членом, а потом аккуратно натянул его брюки и бельё обратно. — Я хочу любить тебя столько, сколько мне осталось прожить, — прошептал Билл, не поднимаясь, и Кевин сверху вниз смотрел на него: на слипшиеся от слёз ресницы, на сверкающие надеждой глаза, на благодарную улыбку. Билл держал его ладони в своих, и впервые в жизни Кевин чувствовал себя не сильным мужчиной, на плечах которого лежит вся ответственность за происходящее, а чьим-то самым родным на свете человеком, которого хотят защитить. И слёзы всё-таки потекли по его щекам, когда, не веря самому себе, он начал повторять, сначала шёпотом, а потом всё громче и громче: — Да, пожалуйста, да-да-да! Билл поднялся и снова оказался так непозволительно близко, что Кевин опустил глаза. Но властные пальцы приподняли его подбородок, и Билл серьёзно сказал: — Не смей думать, что теперь, когда встретил, я тебя оставлю. Губы его, горячие и требовательные, прижались к губам Кевина в долгожданном поцелуе, и со всех сторон раздались аплодисменты. Хлопали в ладоши все: Зигги и малыш Эл, Минс и Сет, Снип, озорно присвистывавший при этом, Джованни и Рокси, Эсбо и разбуженный им для лицезрения исторического момента Эггзи... В этот момент Кевин понял — жизнь изначально заточена под счастье. Однажды даже в вечно пасмурном Лондоне сквозь тучи пробивается солнце. А для него это солнце отныне будет светить всегда. И от этой простой, но поистине гениальной мысли Кевин, обнимая Билла ещё крепче, улыбнулся, не прерывая поцелуя.