Точка невозврата.

После допроса одноклассников в палате наступило резкое затишье, и всё нутро надеялось, что это не затишье перед бурей. С момента, как жизнь сломалась во всех её смыслах, прошло десять дней, и остаётся только считать время до того, как сотрясение улетит сотрясать кого-то другого. Общение требовалось каждой клеточке тела, но ощущение, словно детектив поставил судебный запрет на приближение к Кире Оллфорд всем жителям Лос-Анджелеса, кроме врачей. В полдень приедут родители. Из-за случившейся ситуации вокруг бизнеса отца, как и нашей семьи, куча слухов, сплетен и внимания. Посему им приходится мотаться из Луизианы в Калифорнию, чтобы успевать на всех фронтах жизни сразу. И осознавая, что я не причём к происходящему, чувство вины не перестаёт терзать всё нутро. Из коридора раздаются знакомые голоса, улыбаюсь, укладывая две светлых косички, сделанные Милтон, на подушку. Синяки и ссадины на лице отпускают бледную кожу, и к концу этой недели внешний вид головы не будет подавать виду, что случилось что-то страшное. — Доброе утро, солнышко! - мама открывает дверь, занося корзину с цветами и оставля их у картины Зейна. — Как себя чувствуешь? — Голова в норме, последние дни нет тошноты и боли. Какие новости от лечащего врача? — Идёшь на поправку. - Брюс засовывает телефон в карман, даря улыбку и усаживаясь рядом. — Мистер Хьюз разрешил не более двух часов в день. - он отдаёт мобильный и зарядное к нему устройство. — Пока никаких наушников и громких звуков. - Стефани опускает ладонь на мою щеку, нежно проводя тёплыми пальцами. — Вы серьёзно? - улыбаюсь во все тридцать два, включая гаджет. — Спасибо! — Спасибо тебе, что даёшь организму силы и хорошие эмоции для выздоравления. В палате повисло молчание, создавая атмосферу напряжения со стороны семьи Оллфорд и частичную недосказанность. Мама начала поправлять одеяло и подушку, давая указания отцу открыть окно, чтобы проветрить помещение, принести новый стакан воды и дать аромапалочкам насытить палату запахом черешни и жасмина. Четверг ощущался субботой, но в последние годы даже субботы редко удавалось провести вместе. Массивные шаги отводят от дурных мыслей и грустных воспоминаний, несмотря на то, что я обожала детство и всё, что напоминала о счастливом времени жизни. В нос ударяет развевающийся парфюм, приятно обдающий лёгкие. Отвожу взгляд к двери, замечая шоколадные кудряшки и кроссовки Адидас, и решаю создать таки зрительный контакт. — Привет блондинкам! - Томлинсон уверенно начинает, делая шаг вперёд и пожимая руку отцу. — Здравствуйте, мисс и мистер Оллфорд. Луи смущённо поджимает губы, осознавая, как неловко промахнулся с обобщением "блондинкам". Или не случайно, ибо ни на одном лице не проскальзывает капля удивления. — Гаррольд, Луис. - пожимают с отцом руки, усаживаясь на диван в углу палаты. Двое слегка нервничают, а за дверью очевидно топчется кто-то ещё. И пока в надеждах Найл и Зейн, пытаюсь сообразить и понять, что, чёрт подери, в четырёх стенах этой комнаты. Мама кивает парням, отвечают тем же и клянусь, если через секунду не будет объяснений, что-то внутри поломанной девчонки взорвётся. — Кира, есть разговор. - Стайлс первый, укладывает кудряшку за ухо, аккуратно проводя пальцами по скулам. — Несколько дней назад мы разговаривали с мистером Хьюзом, предлагая помощь с лечением и обсуждая сроки выздоровления. — Собираетесь ставить капельницы и кормить из ложки? — Собираемся переправить твой зад в Европу в лучшую клинику, чтобы быстрее восстановиться. — Что ты здесь делаешь?! Из-за двери показывается Лиам Пейн. Человек, увидеть которого в стенах больничной палаты хотелось меньше всего. Когда его карие глаза забродили по комнате, бегая от вытяжки с ногой до гипса на кисти, комфорт испарялся, как кипяток из чайника. Душа требует знать, какого чёрта его кулак сыграл в Мортал Комбат с Айзеком, но пока шов на брови и синяя левая скула доставляют большее наслаждение. Вспоминаю слова Малика о том, как мой парень, поправочка, бывший парень, приложился к смуглому лицу. И поклявшись себе никогда не вспоминать о Люке Хеммингсе, бесстыдно проигрываю партию. Спустя двадцать минут палата наполняется объяснениями, документами и звонким смехом. Уже через неделю частный самолёт унесёт меня в объятия Германии, где лучшие врачи будут собирать по кусочкам Киру Джейн Оллфорд. /Прошло четыре месяца./ POV Стейс. Просыпаюсь в воскресное утро, лениво потягиваясь на просторной кровати, окутанной солнечным светом. Июньский день сулит что-то жаркое и прекрасное. Смотрю на вторую половину кровати, где спит Данбар, оголяя торс и ягодицы. Это заставляет невольно прикусывать губы, пробираясь пальцами по накаченной спине. Близится конец сезона, остаются считанные игры по лакроссу. Выпускники готовятся к экзаменам и балу, как и мы, сдавая два обязательных предмета и три по выбору. Смотрю на телефон, время подходит к полудню. И только сейчас понимаю, что абсолютно и безответственно проспала самый важный день последних месяцев. Вскакиваю с кровати, мчась на первый этаж и включая кофемашину. Кричу Лиаму, чтобы тот сделал мне капучино, сама же пуская тёплые капли воды на расслабленное тело. Уже через двадцать минут, взъерошивая мокрые волосы и натягивая первое попавшееся, мы мчимся к аэропорту. Если Кира смогла осилить смену часовых поясов с разницей в одиннадцать часов, то я провалилась по всем фронтам звание лучшей подруги. POV Кира. Эти три месяца были ужасно нудными и долгими. Каждый день я скучала по лучшей подруге, друзьям, играм школьных команд, прогулкам по набережной, питая душу воспоминаниями, чтобы придать силы. Чрезвычайная нужда в общении не давала расслабиться и словить долю покоя. Всё подпитывалось видеозвонками со скудной возможностью почувствовать любовь, исходящую из души к моим собеседникам. Родители прилетали каждые две-три недели. Анастейша, к сожалению, лишь два раза за все сто тридцать два дня. Ни капли обиды и возмущения, ведь у неё своя жизнь, включая отношения, экзамены и музыку. Во всём пребывании в Германии, несомненно, есть свои плюсы: от перелома рёбер не осталось и следа, как и от перелома запястья. Сейчас всё его восстановление зависит от физиотерапии и упражнений, которые прописали врачи. Компании неразлучной пятёрки, которая сыграла главную роль в моём пребывании в частной клинике, удалось выделить пару дней, чтобы посмотреть Берлин и навестить старую добрую подругу Оллфорд. Ещё я видела Майкла и Эштона, и ... кучу цветов от Люка, которые так и не приняла. Все записки и письма складывала в верхний стол прикроватной тумбы, чтобы забыть страшным сном и никогда не давать шву на сердце распечататься. Иногда, встречая его голубые глаза в профилях Инстаграма парней, нутро завывало от боли и скребущихся чувств, но разум заставлял отбрасывать телефон на диван и кричать в подушку. Я не могу его любить и не хочу, но одного желания недостаточно в противовес сердцу. Неделю назад сняли последний гипс с бедра, и кожа может легко вздохнуть после воздержания в течении шести месяцев. Пару недель придётся провести в старой привычной палате Лос-Анджелеса, разрабатывая руку и ногу, и навёрстывая упущенные материалы в школьной программе. Мне удастся сдать экзамены в конце августа прямо перед двенадцатым классом, чтобы понять, иду дальше или остаюсь на второе полугодие одиннадцатого, теряя два семестра. И пока все подпитывают мои накопления конспектов и книг, набираю сообщение Милтон с временем и датой рейса Нью-Йорк - Лос-Анджелес, где мы производим пересадку с Берлина. *** Самолет снижается. Эмоции не удаётся сдерживать, достаю из сумочки зеркало с косметичкой, расческу и духи. Пришлось заново учиться держать ручку, помаду и нож, только левой рукой. Амбидекстрия стала моей сводной сестрой, давая возможность одинаково владеть двумя конечностями. — Самолет приземляется в аэропорту Лос-Анджелеса. Температура сейчас двадцать восемь градусов, ветер юго-западный. Как только на табличках потухнет значок ремней, можете отстёгиваться. Чтобы выйти из самолёта ожидайте открытие трапа и команд стюардессы. Спасибо за выбор нашей авиакомпании. Приятного дня! Следуем указаниям пилота, через десять минут собирая вещи из салона. — Ну что, готова? - папа поднимает меня на руки. — Всегда. Солнце в Калифорнии палящее, заставляет натягивать солнечные очки и мазать лицо кремом. Ступени для ног - адская мука, потому для начала учусь стоять по несколько минут за раз, тем самым мелкими шагами идя к выздоровлению с физиотерапией. Мама достаёт электронный самокат, папа ставит меня на него на правую ногу, опорную, на данный момент. Двигаемся в сторону паспортного контроля, во время чего глаза всё ещё пытаются заметить что-то рыжее и обжигающее. Доходим до зала ожидания, где копна огненных волос влетает во входные двери, таща за собой заспанного парня. Брюс помогает слезть со средства передвижения, поддерживая и не давая ступить на левую ногу от случайной потери равновесия. Сзади и спереди по охраннику, как всегда и передвигались мои родители. — ТЫ ПРИЕХАЛА! - Милтон визжит, вытирая слёзы и прижимая так крепко, чуть ли не сбивая с ног. — Без резких движений, прошу. У меня нет права на ошибку с бедром. - смеюсь, утыкаясь в огненные волосы. — Надеюсь, не убьешь за толпу гостей, что ждёт у больницы. *** Мама подаёт средство передвижения, впятером направляемся внутрь. Весь персонал встречает нас с улыбкой, подходя и говоря приятные слова. Моя первая остановка - мистер Хьюз, которому я обязана сказать спасибо за всю помощь. Он остаётся наедине с родителями, Лиам, как бы неловко мне не было, доносит ослабленное тело до знакомой палаты номер девять, усаживая на диван. Через несколько минут придёт медсестра, помогающая переодеться в более домашнее и уютное. Милтон падает рядом и дверь не успевает до конца закрыться, как оказываюсь на руках у Малика. Кружит меня, прижимая так сильно, будто мы вечность не виделись. — Я так скучал, малышка. За ним следует ещё трое, я счастлива, что человека с инициалами Л.П. нет в радиусе километра. Родители, должно быть, сообщили о дате и времени прилёта, раз ребята так активно помогли с поездкой в Германию и стали затейниками идеи. Плотные щёки не целовали за всю жизнь столько, сколько за последние десять минут. За четыре месяца многое изменилось. Успела ткнуть Гарри в ямку на щеке, рассмотреть новое тату Луи, сыграть в пальчики с Найлом только что выздоровевшей рукой и шепнуть мимолётное "спасибо". Родители заявились спустя тридцать минут, радостно приветствуя всех присутствующих. И поскольку после перелёта организму требуется покой, группа пяти выдвинулась по делам, снова чмокая щёки и заливая их румянцем. — И почему наша дочь не встречается с кем-то из них? — Потому что творческая душа требует такого же человека рядом. — К чему это творчество. - папа делает глубокий вздох. — Гарольд, Луис, даже Лиам прекрасные парни. Знал бы, как сильно ты ошибаешься, Брюс Оллфорд. — Да, и мой лучший друг - Зейн. Художник и фотограф, к слову. - ёрничаю. — А этот... Как его... Музыкант. — Люк? - мама раскладывает вещи в шкаф, оставляя букет полевых цветов на тумбочке у кровати. — Эй, эй! Это табу в нашей семье, ясно?! И через час в палате номер девять остаюсь лишь я и глухая тишина. "Ты всё ещё любишь его?" - вертится в голове. "Не кажется, что это не стоит обсуждать?". *** "Ты тут?" "Да, конечно!" – Стилински мгновенно отвечает на сообщение, заходя в сеть. "Я в знакомой девятой палате, так что можешь завезти все материалы по физике, если есть возможность. И остальным предметам... Пожалуйста... Не хочу остаться на второй год." "В палате? Ты вернулась?! Почему не сказала?!" "Ну и да, помогу подготовиться всеми своими силами, которых, кстати говоря, совсем немного". "Спасибо, что делаешь это." "Я не оставлю тебя, Кира." В последнее время всё меняется. Напарник по физике, который казался поначалу странным, перешёл в статус близкого друга. Мы просто рассказывали всё, шутили и смотрели фильмы в онлайне. У Малика начинаются выпускные экзамены, как и у всего двенадцатого класса, а я борюсь с ноющими болями в теле и шансом перейти в последний этап высшей школы. "Как дела с девчонкой, о которой мы говорили?" "Мы общаемся." "Почему агент Стилински не переходит в атаку и оборону? И ко всему прочему даже скрывает её имя! Вдруг окажусь полезной?!" "Это в чём же, расскажи?" На телефон поступает входящий звонок, выбивая статус онлайна. Три буквы имени разрушают стену, которую выстраивали миллионы моих нервных клеток. И только сейчас мозг даёт себе отчёт в том, кто на самом деле прислал эти полевые цветы сегодня днём в палату. В помещении около семи букетов, включая цветы от родителей, Зейна, его компании, учителей во главе с Финстоком и ещё кое-каких одноклассников. Медленно слезаю с кровати, подвигаясь к краю и хватая в руки вазу с цветами. Сложенный лист бумаги прикреплён к белой ленте, и это первое письмо, которое я решаюсь открыть. Неровный листок, пропахший ИМ. Люком Робертом Хеммингсом. Из всех возможных речей и придуманных песен глаза находят единственное "прости" и три точки. Пальцы невольно начинают трястись, а сердце будто сбивается с ритма. За... За что просит прощения? За то, что не уберёг лучшего друга от боли и его девушка умерла от передоза? За то, что был невнимательным и чуть не допустил эту же оплошность с ним? За то, что не сказал ни слова, когда они требовались больше всего? За молчание или за моё разбитое сердце? За то, что потерял наши отношения? Меня?... И я не знаю, потерял ли. Из удушающих мыслей выдёргивает уведомление телефона. "Кто-то звонил?" "С чего ты взял?" "Это Люк? Я прав? Можем поговорить о Люке." "О, нет. Не играю в эту игру. Закроем тему с Хеммингсом раз и навсегда." "В чём дело?" "Ты же любишь его, Оллфорд." "Любишь..." Стайлз Стилински вышел из сети. — Стилински! - кричу вслух. — Куда же... Погоди.