«Давным-давно» — так начинаются все хорошие сказки, не так ли?
Но моя история началась вовсе недавно, а если быть точным, то всего лишь пару лет назад. Да и сказкой ее совсем не назовешь, но всем своим знакомым я говорю именно так.
А началось все в маленькой деревушке, куда я по глупости своей попал работать почтальоном. Я тогда только-только пришел с армии, а в родном городке делать мне было нечего. Я считался белой вороной среди молодежи в наше время, но мне хотелось сжечь мосты, а точнее — уехать подальше от шумного города. Работы в деревне было кот наплакал: всего-то два десятка изб, половина из которых уже опустели. Конечно, не это я представлял, строя воздушные замки у себя в голове о том, как найду здесь хорошенькую жену и останусь жить в гармонии и спокойствии до конца дней, но для начала и это было неплохо. В доме на самой окраине жила крошечная семья: старик да девочка лет десяти. К ним я попадал изо дня в день, потому что внучка постоянно писала матери в город. Как сейчас вижу ее молящий взгляд, когда она отдавала мне осторожно свернутый лист бумаги, исписанный крупным детским почерком. Дед сурово смотрел на меня, хмуря густые темные брови, так что я чувствовал себя не в своей тарелке, и никогда не заговаривал.
Все бы было ничего, но ответ той семье никогда не приходил. Прошел месяц, но не изменилось ровным счетом ничего. Однажды рано утром я пришел в дом к той семье грязный, как собака: пришлось шагать под дождем по развороченным дорогам от почты через всю деревню. Варенька встретила меня в дверях (я узнал ее имя случайно, когда бросил взгляд на подпись внизу письма), молча протянула руку за курткой и понесла сушиться. Я опасливо шагнул за порог и едва не отшатнулся, увидев вышедшего навстречу мне деда. По его выражению лица мне показалось, что сейчас меня выгонят в три шеи, потому что, насколько я знал, чужаков он не любил, но старик жестом указал мне идти к печке и сушиться. Я устроился на ближайшей табуретке, оглядываясь: изба была почти пустой, и нельзя было понять, что в доме жил ребенок. Ни игрушки, ни цветной картинки на стене не было. В голову пришла догадка о том, что девочку, скорее всего, оставили с дедом родители, когда уехали работать в город, и заберут после его смерти. Эта мысль показалась мне достаточно логичной. Тем временем Варя уже несла мне сделанный на скорую руку чай и добродушно улыбалась мне. Она тут же умчалась обратно, а я подскочил, услышав скрипучий голос из-за спины.
— И что с ней станет потом? — прохрипел после долгого молчания старик и грузно встал, а у меня на душе заскребли кошки.
— Что? — переспросил я, на всякий случай подвинувшись ближе к двери.
— Что-что? Умру я скоро. Куда она пойдет? Кто ее приютит? Нет у нас никого, — он сказал, глядя на бушующий за окном ливень.
Я непонимающе вскинул брови.
— А мать? Отец? Она же пишет им?
— Да кому она пишет… Некому отвечать. Отец оставил их, а мать скончалась три года назад. Скоро и мой черед. Душа болит у меня, мальчик, — горько вздохнул дед, а затем выдавил такую же горькую улыбку, которая напоминала ту, что цветет на губах висельника. Рядом с нами раздался топот маленьких ножек, а затем тихий плач. Старик снова сгорбился и запричитал, торопливо шагая к внучке, а я позорно сбежал, забыв плащ и предавшись печальным мыслям.
***
Деревня стала совсем иной после того разговора со стариком. Я словно поплыл по течению и не мог больше не думать ни о чем, кроме судьбы Вареньки. В один из таких вечеров, когда я сидел в раздумьях, в дверь ко мне постучала соседка, немолодая уже баба Надя. Она с порога начала долгий рассказ о том, что ее любимый пес пропал, а соседские собаки его загрызть не могли, а потому что надо срочно его найти. Я придержал язык и не стал говорить о том, что он мог просто уйти ловить соседских куриц. Согласившись с бабкой, я засунул ноги в рыбацкие сапоги и отправился с ней по всей деревне, исправно крича: «Фьюить! Шарик, золотце, домой!»
Баба Надя зашла в один из дворов чесать языками с местной дояркой, а я оказался за домами, где начинались поля пшеницы. Мое внимание сразу привлекло странное скопление воронов под деревом, и я, поддавшись шестому чувству, направился туда медленным шагом. И знаете, что?
Зря я это сделал.
Меня вывернуло прямо на месте.
Окровавленное тело предполагаемого Шарика лежало с выкаченными глазами, а его бок был исполосован чем-то острым. Трава вокруг была облита темной густой кровью, в которой я тут же по неосторожности испачкал носы сапог и с криком отпрянул оттуда.
Когда я обрел способность думать, я сделал вывод, что бедный пес набрел на медведя, который временами устраивали набеги из соседнего леса.
Через день пропал еще пес.
Через три — еще.
А через неделю и мой.
Когда пропал мой Борька, с которым мы прошли через огонь и воду вместе, я был ни жив ни мертв.
Я в полной мере понял всех тех старушек, которые со слезами на глазах просили меня поискать им их Бобиков. С замирающим сердцем шагал я по деревне с лопатой наперевес, точно зная, что я найду в итоге, но в глубине души все равно надеялся найти своего друга живым. Мысль о том, что я больше не смогу погладить его холодный нос и потрепать за лохматым черным ухом, заставляла слезы навернуться на глаза, и за слезы эти мне не было стыдно.
Внезапно я услышал скулеж.
Он раздавался со стороны леса, где был овраг, и я бросился туда, забыв об опасности. Схватив черенок лопаты крепче, я продирался сквозь ели и не обращал внимания на исцарапанные в кровь лицо и руки, несся, сломя голову, пока не вылетел на край обрыва.
Внизу стояла Варенька.
Варенька сжимала в руке нож и с садистским выражением лица разрезала живот моего Борьки.
Она подняла голову.
Впилась в меня диким взглядом.
И улыбнулась окровавленными губами.
***
Вы задаетесь вопросом, как я это все рассказываю?
Я выжил после того случая. Малолетняя маньячка успела проткнуть ножом мой живот, ударила чем-то по голове, а потом стала с упоением закапывать. Меня успели найти деревенские, выходили, а потом я уехал в город навсегда. Варя тронулась умом и оказалась в лечебнице. Сейчас ей чуть за двадцать, я был у нее однажды. Она встретила меня той же жуткой улыбкой, что и тогда, а я не нашел в себе сил остаться больше, чем на минуту.
Я говорю вам это лишь с одной целью: никогда, никогда не играйте со смертью. Пусть смерть живет в обличье маленькой девочки, но не поддавайтесь ей, не жалейте ее, не верьте смерти.
Она сильнее, поверьте.
