Обжигающий холод

В ледяных чертогах просторно и пусто. Король к этому всё ещё не привык — за всю бесконечность лет, проведённых взаперти в идеальном холодном дворце. Теперь он не один — и это, пожалуй, единственное, что заставляет давно промёрзшее, превратившееся в кусок никому не нужного стекла сердце, заходиться в рваной, издевательской пародии на ритм. Мальчик, упрямо складывающий тонкими посиневшими пальцами слово «вечность» у его ног, — воплощение красоты, сгусток света, украденный им у сестры, у людей, у мира. Ловкие движения, дрожащие от холода губы. Он прекрасен в наивной уверенности — вот сейчас, конечно же, поддадутся ледяные буквы, выйдет дурацкое слово. Снежному Королю не хочется его огорчать. Ему холодно. Даже в белоснежной шубе, укрывающей тело, холодно. Ото льда внутри никуда не деться — когда промерзаешь до костей, когда вены застывают синим хрусталём, неоткуда брать тепло. — Поднимись, мальчик, — мягко мурлычет Король, встаёт сам, откидывая ненужную шубу, шагает к Каю. Прижимает его, гибкого, холодного и нужного, к себе ближе, зарывается носом в ледяные волосы. Тихо шепчет: — Ты совсем замёрз. Я согрею тебя. Кай мог бы и дальше пытаться уверить себя, что сложение ледяных букв спасёт его хоть на тысячу лет от тоски, от вечного холода, заковавшего сердце, если бы не тот, кто его сейчас обнимает так, как никто и никогда не сможет и не смог бы обнять. Мальчишка даже мельком хитро усмехается, немного лениво обнимая в ответ, после чего прижимаясь как можно ближе, ещё ближе. — Вы как всегда милосердны, мой Король, — в своей насмешливо-нежной манере произнёс Кай не без оттенка холода, который тут же начинает таять, исчезать. Конечно, он только лишь деловито порой обращался к Снежному Королю на «вы», ему иногда нравилось отчего-то представлять себя незнакомым простолюдином, чтобы опять-таки хоть как-то унять холодеющую скуку раз за разом. — Я тоже не прочь тебя согреть… Он поднимает голову кверху, смотрит теперь прямо в глаза Королю, в такие леденящие душу глаза, как мог бы подумать человек, увлекаемый больше жаром огня, чем холодом, однако этот взгляд напротив не был строг для Кая или же опасен, он мог знать наперёд, что таится только в одном омуте глаз. Ещё больший холод согревает не столь могущественный, кто бы мог подумать. Прижиматься приходится крепче, хочется ещё и ещё ближе. Король усмехается, сверкает ледяными голубыми глазами. Ведёт белыми пальцами по изящной линии чужой щеки. Ты чувствуешь, мой мальчик, чувствуешь тысячи иголок, вонзающихся в кожу холодом? Это сначала ты замёрзнешь. Потом тебе станет так жарко, что снежный дворец покажется раскалённой плитой. Королю нравится прижимать его к себе вот так, крепко и сильно, собственнически, зная, что он имеет на это полное право. Право, которое он вытребовал у небес: мальчишка, принадлежащий лишь ему одному, — лучший подарок непостоянных богов. Он требовательно и глубоко целует Кая, ласкает языком — осколком стекла — ровные зубы и жаркое нёбо, скользит нетерпеливыми ладонями по податливо изогнутой спине. Ты так прекрасен, мой снежный. Хочется заковать тебя в невидимый прозрачный лёд — чтобы ни время, ни вьюги не смогли навредить тебе. Хочется… Король хрипло выдыхает, вжимаясь бёдрами в бёдра мальчишки, подхватывает его, продрогшего, на руки, тянет к ложу — даже замёрзшая кровь начинает кипеть от близости его юного, полного жизни и страсти тела. Мальчику пока что холодно. Пока. Ему предстоит узреть то, что его, скорее всего, в начале испугает, а затем приманит ещё сильнее и оттого близость с Королём кажется устрашающе-страстной: никуда не убежишь, даже если захочешь, даже если станешь просить, потому что потом жарким пеклом станет нутро, чтобы вскоре ярче гореть. Каю чертовски льстит, ему приятно, ведь ласки и поцелуи адресованы только ему, холод тоже нуждается в ласкающей руке, холод тоже нуждается в ком-то, пускай таком же, как и он. Это опьяняет. Внимательно смотрит чуть мутными глазами от столь приятного присутствия мужчины, губы приоткрыты, а затем их уголки тянутся неспешно вверх, чтобы изобразить очередную улыбку и чтобы затем она так же быстро погасла, как и ранняя нерешимость. Он тянется губами к губам Королю и для начала легко, едва касаясь, целует, после чего касается пальцами острых, как лезвие, скул, в глазах горит желание. — Пообещай мне, что не оставишь меня, мой обжигающий холод. Сказано точно в забвении, а если это и так, то слов обратно не вернёшь, да и не надо: им до безумия нравится чувствовать друг друга, поглощать без остатка. Король выдыхает сдавленно и тяжело, опускает белые руки на узкие мальчишеские бёдра. Гладит прямо через задубевшую, загрубевшую от жестокого Севера одежду. И коротко улыбается, обжигая льдом поцелуя мягкие сладкие губы. — Обещаю, — боги, что угодно за доверчивый взгляд и тонкие, хрупкие запястья, которые так приятно накрыть грубовато-колючими, точно снежинки, пальцами и прижать к требовательному рту. Это не поцелуй — клятва. Его мальчик заслуживает гораздо больше этого жеста. Ему не хочется торопиться, не хочется спешить. Холод, в отличие от жара, ещё не укрепившегося там, внутри, не требует нетерпения. Он податлив и медлителен. Их поцелуй выходит таким же. У Кая горячие, го-ря-чи-е губы, кажется, что долгое прикосновение оставляет на губах Короля ожог. Это даже символично — его личное Пламя не греет, сжигает до остатка, покоряя себе. Снежный Король прячет улыбку в изгибе тонкой шеи, вылизывает светлую кожу. Оставляет трепетный, неяркий след — первую метку. — Ты мой, — хрипло шепчет он в ключицы Каю, опьянённый собственными словами, и одну за другой расстёгивает заиндевевшие пуговицы, открывая своему жадному взгляду стройное тело Снежного Мальчика. «Ты мой» словно эхом раздавалось, ударяясь о ледяные мощные стены, как и всего одно слово «Обещаю». Даже если это будет обманом, Кай ничуть не пожалеет: он всегда безумно желал быть кому-то нужным, тому, кому бы с радостью подчинился, поддался, не показывая свой истинный нрав и гонор. Пускай хоть это будет приятным, сказочным обманом, после которого останется вековой стыд. Мальчишка лишь на миг стискивает зубы, казалось бы, с непривычки, стоит только Королю запечатлеть на его, словно белый снег, шее метку. Их, вероятно, будет много. Столько много, сколько и обжигающего холода, льющегося от чарующей близости по нитям вен. — Я твой. «А ты мой», — мог бы договорить Кай, однако он не имел такую привычку быть хоть чуточку прямолинейным, открытым: Король и сам, наверное, знает продолжение фразы, для него сие вряд ли интрига. Кай нежно гладит тыльной стороной руки щёку партнёра, дёргает отчего-то торопливо и слепо за край одежды мужчины, говоря тем самым раздеться, разделить тепло на двоих. Он изящный, хрупкий, точно застывший в ладони тонкий лёд. Его совсем не хочется ломать. Король скользит холодными руками по груди, вскользь задевая темнеющие на молочной коже соски, выглаживает выступающие рёбра, ласкает напряжённый живот. В нём так много чувств, что это непривычно, не получается сдержаться — алые капли меток падают на тело Кая каждую секунду. — Прекрасный, — как мало отражает это слово. Разве оно передаст холодное, замершее очарование тёмных ресниц, свод тонких ключиц, голубые вены под белым снегом? Крас-сивый. Невообразимо. Он раздевается медленно и неспешно, стягивает с себя тяжёлые одеяния одно за другим — и когда они падают на ледяной пол и рассыпаются в снежное крошево, он лишь тянется к чужим губам. Алым, горячим, пульсирующим от бесконечных поцелуев. Кай — его живая вода. Это почти смешно. Последняя деталь одежды сползает с узких бёдер его мальчика неохотно, точно стремясь прикрыть его наготу. Король склоняет голову, белые волосы его мажут по плоскому юношескому животу, и он вылизывает неожиданно тёплым языком тонкую косточку чужого бедра — у кожи Кая морозный, сладковатый вкус. Кай постепенно, но верно чувствует понемногу всем своим телом, как он начинает таять, нет, ещё не плавиться: слишком рано, слишком рано ярко гореть, ощущать пекло внутри. Каю просто безмерно необходим его Снежный Король, его обжигающий холод и потому он беззастенчиво, открыто издаёт вздох, дабы немного проконтролировать начавшееся сбиваться дыхание, перетекающее в пока что не столь громкие стоны. Скоро мальчика будет слышно везде, где только можно и нельзя, он будет бесстыдно отдан Королю, кричать нещадное «Молю!». Вновь полуприкрытые глаза открываются, всё ещё холодные, но теплеющие пальцы тянутся к седым волосам мужчины, чтобы зарыться в них, ласково касаться их, перебирать, он смотрит на него не робко, но в то же время знает, что он заведомо побеждён. — Ты… Становишься тёплым. Даже минутное безмолвие могло бы свести с ума, в особенности теплеющее тело мужчины, как и тело самого Кая. Приятно и страшно от мгновенной, хоть и малой теплоты языка, пальцы мальчика невольно сильнее сжимают пряди волос Короля. Тёплым… Король замирает, смотрит на своего мальчика долго и задумчиво. Кивает чему-то своему, шепчет с хрипловатым смешком: — Хочу, чтобы ты сгорал от нетерпения. Почти буквально. Он вылизывает широкими мазками языка прохладный живот, покусывает кожу, оставляя мелкие метки здесь и там, ныряет во впадину пупка и ведёт вниз, оставляя на белом холсте поблескивающую ниточку слюны. У них осталось в запасе всего ничего терпения — и он хочет увидеть, как Кай теряет самообладание. Король обхватывает пальцами его твёрдую, напряжённую плоть, низко и жарко выдыхает на головку. Он не торопится — играет языком с дырочкой уретры, вылизывает уздечку, дразнит чувствительную кожицу. Не сразу и не скоро он берёт в рот: неглубоко, до границы горла. Позволяет члену мягко уткнуться в щёку и помогает себе, лаская дрожащими отчего-то пальцами яички. Это настоящее откровение — доставлять ему, Снежному Мальчику, удовольствие, и Король наслаждается этим. Ему тяжело и больно дышать от желания, привкус чужой смазки горчит на языке, и вместе с тем от бесстыдной ласки, которую он дарит своему Каю, всё внутри заходится бессильной, горячей нежностью. Теплота, граничащая с ожогом, преодолевает юношеское тело от и до, точно пронзая ледяными, но в то же время раскалёнными иглами, точно бьёт током, выявляя приятную россыпь мурашек, сопровождаемую дрожью. Кай теряется, его лицо непривычно алеет за столько много дней, словно он всегда был малой частицей холода, не человеком. Он чувствует таяние своих снегов, они начинают потихоньку плавиться, поскольку даже крохотная искра заставляла извиваться навечно холодное тело, которое теперь же теплело с каждым разом всё больше и больше благодаря Королю. Его единственному Королю. Кай туманно смотрит из-под ресниц на мужчину, иногда отворачивая голову набок или же чуть опуская её, пряча тем самым стыдливые глаза-льдинки от взгляда Короля. — Так вот оно — твоё Пламя, — Кай самозабвенно шепчет, не смея переходить на голос, гладит вскользь плечи Снежного Короля, иногда опускаясь ниже, стараясь побороть стыд. Приятный, ломающийся коркой льда стыд. Его стыдливость, смущение вкупе с наслаждением сладки, Король пьёт их жадно, впитывает каждый вдох, каждый — ещё неясный — всполох алого на впалых щеках. Его Пламя прекрасно, как северное сияние, и Король любуется им, безотчётно скользя ладонями по упругим ягодицам. — Да… — его голос хрустит, как снег под подошвой ботинок, и он вжимается носом в тёплый мягкий живот. — Моё Пламя невероятно. Каю незачем знать, что всё происходящее — его заслуга. Каю остаётся только наслаждаться, потому что его Король намерен пойти до конца. Он мягко выпускает изо рта возбуждённую плоть, вылизывает широкими мазками чувствительную мошонку. Прячет синий, как воды реки, сбросившей оковы льда, взгляд и чуть приподнимает стройные бёдра, позволяя длинным ногам Кая опуститься ему на плечи. Он целует тонкий изгиб коленки, улыбаясь дрожи, пронзающей тело Кая, хрипловато выдыхает. Новая ласка бесстыдна и непривычна, но огонь внутри требует, бьётся, жжёт, и Король медленно ныряет языком в тесный жаркий вход, растягивает неторопливыми проникновениями, обильно смачивает слюной упругие стенки. Мальчик не подозревал, что за, казалось бы, местами целомудренной лаской жар перетечёт в нечто большее, в нечто яркое, из-за чего Кай сначала от неожиданности задёргался всем телом, а после он на миг цепенеет, запрещая себе даже немного пошевелиться и только через несколько секунд он позволяет самому себе полностью расслабиться, желая как можно скорее спрятать лицо за прядями волос, но будь они прокляты: они не слишком блещут длинной и оттого остаётся только зажмурить глаза, иногда открывать их, кусать судорожно нижнюю губу нещадно, дабы не вырвалось ни единого вздоха и стона, чего мальчику, к сожалению или к счастью, не удаётся. Кай больше не смотрит на своего Короля, полностью утопая и отдаваясь никчёмной стыдливости, её побороть пока что трудно, однако можно, Кай борется с самим собой, он плавится, словно снежинка на чьём-нибудь языке, требующим необходимый холод. Стоны раздаются из уст сами собой, их сдерживать уже не приходится, лишь иногда юношеское тело напрягалось, тут же расслабляясь, давая знак, что мальчик готов для своего Короля и что он долго не продержится, он пока ещё не готов к сладкой муке. Его стоны ласкают слух, заставляют промёрзшее сердце биться чаще. От них, прерывистых, крышу сносит. Король отстраняется порывисто, хватает мальчика за тонкое запястье, прижимает дрожащую тёплую ладонь к собственному члену. Ему стоит всей силы воли не застонать. — Чув… ствуешь? — он сбивается, облизывает губы, гладит узкое бедро и плоский живот. Шепчет нежно и хрипло в губы самые: — Чувствуешь, Пламя моё, Кай, Кай?.. Голова кругом. Он не может терпеть, не может сдерживаться — не тогда, когда в груди лопается огромный воздушный шар, а в животе плавится снежный ком. — Хочу, хочу… — он ласкает смято и бессистемно, задыхается, гладит стройные ноги, гибкое тело, вылизывает шею — и лишь тогда, когда зубы его сжимаются на коже, Король медленно скользит вперёд и проникает в податливое, раскрытое для него тело. Это подобно солнечному лучу, превращающему льдину в лужу. Прямое попадание, десять из десяти. Снежный Король захлёбывается стоном, ловит чужие дрожащие руки, целует тонкие пальцы и, сжав лодыжки, устроенные на его плечах, начинает двигаться. От Кая не стоило дожидаться длительной паузы на вопрос, чувствует ли он, поскольку его руку в прямом и переносном смысле обжигала разгорячённая плоть мужчины, он сгорает, сгорает, чтобы потом вовсе не тлеть. Кай не знает, слышал ли он сбивчивый и неизменный тихий голос, больше походивший на шёпот, отвечающий на вопросы Короля положительно, коротким «да», растянутым, казалось бы, на километры, теперь всё равно. Всё равно на всё на свете, когда ты сам находишься в забвеньи, приятной неге, еле двигаешь телом, касаешься пусть и бегло, немного робко пальцами кожи Короля, хочешь выжечь уже не холодными пальцами собственное имя на спине, всё равно на всё на свете, когда внутрь врывается его плоть и тебе ничего не остаётся как просто расслабиться, бессильно оцепенеть, а после широко раскрыть глаза и смотреть, смотреть всё ещё мутнеющим взглядом на овладевающего тобой Короля. Снежного Короля. Мальчишке нравится столь тесная близость, какая бы она ни была: болезненная или невозможно приятная — всё одно. Он снова извивается в нетерпении, привыкая к жаркому напору. Он слишком, невообразимо хорош — Король не может не смотреть на него, не целовать. Сперва взглядом и лишь потом — губами. С алыми метками, похожими на кровь, он прекраснее всего, что Король когда-нибудь видел, и одно это заставляет его бессильно застонать сквозь зубы. В висках бьётся речитативное, бесконечное. Мой. Мой. Мой. Холодный, горячий, обжигающий. Откровенный и стыдливый. Страстный и неопытный. Он — набор контрастов. Но Пламя не бывает однородным. Снежный Король целует своего Кая глубоко и жадно, двигается в нём, восхитительно тугом, размеренно и размашисто, целует в жаркие губы, гибкую шею, тонкие ключицы, вылизывает твёрдые бусины сосков. Ему невероятно хорошо, но когда он пытается вышептать, выдохнуть это в губы Своего Мальчика, получается только гортанное и непечатное. В нём, боги, так легко раствориться, растаять, его так много, он — маленький мир, и его красивое, искажённое судорогой удовольствия лицо вспыхивает огненным залпом под веками, когда Король закрывает глаза. Стоны то прерывистые, то протяжные, ничем не прерывающиеся, пускай движения Короля выбивают порой урывочные вскрики, отнюдь не болезненные, а напротив, полные наслаждения, просящие, умоляющие. Кай податлив и полон невозможной нежности и в то же время жгучей страсти, адресованной Королю, он благодарен ему, как благодарна пожару ничтожно мельчайшая искра. — Мой Король… — Мой Кай, — выдыхает в ответ, бессознательно прижимая его к себе сильнее, кусает за нижнюю губу, тут же зализывая ранку. Кай в очередной раз как можно максимально зажмуривает глаза, чувствуя низом живота плавящуюся вспышку вновь и вновь повторяющейся неги, он тянет слепо руки, хватается, словно в надежде, за мужчину, судорожно сжимая и разжимая пальцы, причиняя не слишком серьёзную боль, нанося не слишком заметные следы: они тут же появляются и исчезают. Мальчишеское лицо, как видно, разомлевшее, взгляд разомлевший. Он искра, а его Король — пожар. — Люблю тебя, — невольно срывается с уст мальчика, сначала даже кажется, словно слова пропитаны ложью, однако разве может ложь так сильно греть холод обоих? Красивый, боги, нереально красивый. Король любуется им снова и снова, берёт жадно и торопливо, не в силах насытиться. Его руки — какой он Снежный, если они такие горячие? — везде, на бёдрах, на шее, на скулах, он целует запойно и долго, ему слишком хорошо, чтобы останавливаться. Снежный мой, (с)нежный мой мальчик, ты заставляешь эти чертоги таять. Чувств много, они не умещаются в груди, рвутся на волю, распирая грудь. Король беззвучно стонет в приоткрытые в ожидании поцелуя губы, толкается в узкую глубину снова. Внутри пожар. Скручивается узлом острое, жестокое возбуждение — он почти кричит, ему больно, ему… Оргазм — откровение. Оглушающая тишина, белая стена перед глазами. Король вжимается носом во влажную шею своего Пламени, дышит через раз, то медленно и глубоко, то резко и торопливо. Боги. — Кай, Кай… — он задыхается, обнимает мальчика крепко-крепко, целует куда попадёт — в щёки, губы, шею. И хрипло — будто и не говорит даже, а впечатывает в кожу — шепчет: — Люблю. Последнее, что Кай видит перед тем как зажмурить ожидаемо глаза, это до невозможности нежный Король, говорящий столь приятные слуху слова, они рождают ещё больше непередаваемой нежности, тело содрогается из-за оргазма, Кай всё ещё слепо, будто бы напоследок, касается спины, неожиданно для себя крепко обнимает Снежного Короля, пускай он достаточно ослаб, приятно ослаб, полностью разомлел, настолько, что даже лишний раз пошевелиться не хватит сил, однако он старается как можно крепче обнимать, касаясь кожи пальцами, едва касаясь, поглаживая. Мальчишка более чем доволен, ему не хочется размыкать объятие просто ради того, чтобы меж ними двоими вновь открылось пустое, пусть и небольшое, пространство. Целует в висок, чтобы потом, как бы невзначай, заскользить губами по щеке, чтобы не упустить ни одного мельчайшего момента, чтобы быть просто рядом. — Без тебя я буду одинок, даже если что-то заставит сделать меня простым человеком, даже если я буду не один, а тебя не будет рядом. Просто помни, что без тебя я всего лишь тающая на ладони снежинка.