«Если ты хочешь прожить безмятежно, безбурно, Горести жизни не зная до старости поздней, — Друга себе не ищи и ничьим не зови себя другом: Меньше ты радостей вкусишь, меньше и горя.»
***
Каждый раз проезжая это местечко, Луи замечал, что птицы здесь заливаются песнями с утра и до поздней ночи. Словно ни до чего иного им нет дела, лишь творить, лишь бы праздно сидеть на развалившихся в неге ветвях, греться в солнечных лучах. Отец, держащий поводья крепче любого извозчика, всегда прикрывал глаза, отдаваясь блаженству природной гармонии, позволял себе на секунду забыть обо всем. Он знал, что здесь на обоз никто не накинется, и опасность дальнего пути лежит за спиной. В воздухе стоял запах жасмина, только-только наступившее лето согрело его кусты, и цветы окрасили все вокруг новыми красками. Белыми. Хочешь – рисуй сам, не хочешь – оставь картину нетронутой… Луи оглядывался по сторонам, наблюдая за тем, как бесстрашные зайцы расступаются перед гостями, как дикие волки с любопытством посматривают в сторону проезжавшей мимо повозки. Они уже переступили территорию Святилища, и здесь, на заполненной святостью земле – убивать не позволено. Будь то человек, будь то сытый и наглый кролик, громкий пес или голодный комар, желающий испить твоей крови. Богиня не хочет смертей, какими бы те ни были. Луи нравилась эта атмосфера, нравилось, что вокруг него словно звенят невидимые колокольчики, нравилось странное чувство умиротворения, царившее в его уставшей после разъездов душе. Наверняка, отцу тоже это было по вкусу, у Святилища Лильвани они всегда задерживались на неделю, а то и на две. – Как думаешь, настоятельница позволит нам остаться на праздник? – спросил юноша, указывая отцу на столы, вытянутые перед храмом. – Чем ярче праздник, тем милостивее всесильная богиня. Я уверен в том, что она не решится нас отсюда прогнать, – улыбнулся ему старик. Повозка остановилась у ступеней, ведущих к главному зданию монастыря. Тут и там сновали монахини в своих невинно-белых платьях, собирая самые сочные цветы в своем саду. Сын довольно улыбнулся, спрыгивая со своего места. Сапоги его коснулись земли с громким стуком, но облако пыли не поднялось: послушницы скоблили брусчатку до неестественного блеска, тем более, если ждали гостей. Настоятельнице сообщили о том, что торговцы уже прибыли, и та собиралась встретить долгожданных путников как можно скорее, только внимание ее переключилось на дела более важные. Воспитание. Зоркий глаз Матушки Латты заметил непослушание. Луи не знал о том, как часто подобное происходит за этими стенами. Он бывал здесь четыре раза в год, задерживаясь на одну или две недели, и познать все прелести жизни монастыря не успевал в столь короткие сроки. Будучи мечтательным шестнадцатилетним юнцом, сын купца засматривался на хорошеньких местных девчонок, пропуская все вокруг. В его понимании Святилище чтилось каждой и каждым, и здесь, внутри него, послушницы выполняли каждую из данных богине клятв. Длинноногая, стройная женщина – Матушка Латта – иногда притягивала его взгляд. Пост настоятельницы она заняла недавно, когда Матушка Лоралея отправилась в последний чертог. Она не была ни молодой, ни старой в свете дня, но в сумерках казалась совсем еще юной девчонкой. – Нельзя выделять кого-то одного! – ругалась настоятельница, позволив себе отвлечься от намеченной цели. – Нельзя заботиться о ком-то в ущерб другому, милая. Богиня завещала дарить любовь и участие поровну. Всем ее тварям. – Но мне нравятся только кошки, – пожаловалась девчушка, убирая что-то за спину. Услышав тонкий девичий голос, любопытство проснулось в душе Луи. Он никогда еще не видел здесь детей, только подростков и взрослых дев, принесших все свои обеты. Юнец осторожно обошел отца, разгружающего повозку, наклонился в сторону, чтобы посмотреть, с кем беседует настоятельница там, под старым дубом. С ребенком. Обтягивающие белые юбки взрослых послушниц не доходили им до колен, топы их едва прикрывали пупки, оставляя взору каждого путника тонкую полоску загорелой кожи. Юные девы же носили бесформенные белые платья, бегали босиком, подставляя жесткие пятки холодной земле. Провинившаяся девчушка не поднимала глаз от земли, а Луи – не мог оторвать свой взгляд от нее в заинтересованности. Высокая, худенькая, нескладная, лет восьми или девяти. Ее длинные светлые волосы свободно ниспадали на плечи, на спину, и пшеничным ручьем лились до самой поясницы. Ссадины и царапины покрывали тонкие загорелые руки, кое-где виднелись следы укусов. Старый черный кот, спрятанный ею за спиной, выпрыгнул из рук преступницы и деловито сел у ног настоятельницы, словно жалуясь той на обидчицу. – Сестра Ло уже говорила мне о том, что все свое добродушие ты направляешь в сторону кошек, – полушепотом пожаловалась Матушка Лоралея. – Тебе придется пересмотреть свое поведение, милая, если хочешь и дальше помогать с уходом за... – Пересмотреть как? Разлюбить кошек? – спросила девочка, но тут же перевела взгляд. Внимание ее переключилось. Луи всмотрелся в эти глаза нехотя, дети не вызывали в нем умиления или желания тут же с ними поиграть. Мутно-зеленые, слово мшистые болота Велена, ее очи запомнились ему навсегда. Все послушницы были похожи друг на друга: воспитанные в атмосфере всеобщей любви, в наставлениях раздать свое сердце миру – они всем своим видом выражали смирение, добродушие и готовность помочь. Эта же, юная незнакомка, словно угрожала ему страшной смертью от собственных рук. – Пойди и помоги сестре Лее с уборкой, дитя, – произнесла женщина, осторожно подталкивая ребенка в сторону ступенек, ведущих к внутреннему саду. – Ты сведешь меня с ума. Девчушка задорно улыбнулась, не отрывая от Луи заинтересованных глаз, а настоятельница поспешила развернуться. Пока та не видела ее, незнакомая малышка показала мальчишке язык, и, довольно расхохотавшись, кинулась в погоню за пережившим многое котом. Статная темноволосая женщина не обращала внимания на юнца, старый купец интересовал ее куда сильнее, чем любой из его возможных спутников. Увидев, как тот осторожно стаскивает с новенькой телеги набитые под завязку тюки с едой, женщина суетливо подняла руки. Худенькие, контрастно тонкие в сравнении с ее точеным телом. – Позвольте помочь вам, господин Ривер! Я и мои девочки сейчас… – начала она своим тонким голоском. – Ну что вы! – отозвался мужчина, подкидывая значительных размеров мешок картошки в воздух и тут же ловя его одной рукой. – Мы справимся сами. Луи, прекращай таращиться на девчонок, лучше помоги мне! – смутив женщину, прокричал купец. Юноша, словно очнувшись после долгого перерыва, оторвал взгляд от убегающей прочь девчонки. Юбка ее платья приподнималась при ходьбе, оголяя тонкие щиколотки, а призрак задорного детского смеха все еще стоял рядом с Луи. Соплячка. Он вовсе не таращился на нее, не следил, словно сраженный в самое сердце рыцарь. Правда? Просто смотрел, смотрел без причины.***
Отец не ошибся, и его, и сына, и нескольких батраков из деревни пригласили на торжество. Всюду развесили берестяные фонарики, свежие букеты, зажгли огни. Луи читал об этом раньше, в книжках, что старый купец привозил из Ковира и Офира. Лильвани, богиня плодородия, мира и любви – весной отмечала новое рождение. Как мать-природа, она просыпалась от спячки, словно появляясь в миру вновь, и послушницы ее, юные и стареющие жрицы устраивали в этот день долгие гуляния с хороводами, сладкими пирогами и песнями. С самого утра воздух вокруг святилища пах медом и вишней: приготовления шли полным ходом. Луи с отцом помогали перетаскивать последние скамейки, а миловидные послушницы разносили по столам угощения: от печеных яблок до пряного вина. Юноша то и дело поворачивал голову вслед очередной монахине, проходящей мимо него. Среди одинаковых белых платьев, среди светлых и темных голов он не мог заметить ее. Та прыткая девчонка с длинным языком не показывалась до самого вечера. Нет, он уверял себя в том, что не высматривает ее лицо средь десятка незнакомок, уверял себя, что какая-то щекастая малолетка не смогла бы задеть его своей грубостью. Только не Луи, верно? Праздник начинался в сумерках, когда птицы заканчивают свою радостную песнь, а хищники только начинают охоту. Матушка не желала мешать их волнующей даже самые черствые души музыкой, потому тянула до последнего соловья. Когда гости и послушницы сели за стол, воздели руки к небесам в благодарности и поздравлении богине, солнце уже катилось за линию горизонта. Медленно, отчаянно медленно оно опускалось вниз, словно желая разглядеть торжество перед уходом. – Обожаю арфу, – шепнул отец сыну, когда первые звуки музыки прошлись над гостями. – Она успокаивает лучше сладкого вина. И верно. Луи чувствовал, как странное тепло растекается по его телу, как нега захватывает каждое чувство, вытесняя и тревогу, и злость за пределы разума. Умиротворение длилось долго, даже вид мельтешащих у подноса с пирогами рук не заставил юнца сдвинуться с места и выкрасть собственную долю. Луи молча смотрел за тем, как отец пододвигает к себе блюдо с каштанами и, улыбаясь во весь рот, флиртует с настоятельницей. Старый купец начал брать сына с собой в путешествия не так давно. Еще три года назад Луи был слишком мал для перехода через Драконьи Горы, а сейчас перед ним уже лежал целый мир, полный опасностей. Кто-то открыл первую бутылку вина, Матушка громко засмеялась. Юнец откусил первый пирожок, протянув руки в ночной прохладе. Ему попался самый кислый, с прошлогодней лесной клюквой без сахара, челюсти юноши свело. Ягодный сок обжог язык, Луи скривил губы, отвел глаза от стола, и взглядом тут же встретился с юной обидчицей. Та все еще не дошла до гордого звания послушницы, малышка оставалась только малышкой, принадлежащей этой земле. В одежде своей ей все еще позволяли использовать украшения, и девочка не преминула использовать то добродушие. В светлые волосы она вплела ярко-красные цветы мака, а яркие ягоды рябины нанизала на нитку, чтобы обвить ею шею, руки и лодыжки, не скрытые от чужих глаз. – А я ела самые вкусные, – поддразнила она юношу. – С вишней и садовой ежевикой. Туда еще ласточкину траву кладут для запаха. – Мне все равно, – буркнул Луи, втайне радуясь тому, что нашел способ хоть как-то отыграться. – Ты обиделся на меня? – громко спросила девочка, перетягиваясь через лавку к столу. – Извини, я не для тебя язык показала, я для Матушки. Она говорит, что со всеми всегда нужно быть доброй, а я не хочу со всеми. – А почему ты решила быть злой именно со мной? – спросил юноша с долей обиды в негромком голосе. – Ну, ты же был рядом, – простодушно ответила девочка, откусывая такой же кислый пирожок. – Фу, – вскрикнула она, выплевывая тесто себе под ноги. – Меня, кстати, зовут Зосей. Но это только сейчас, потом выберут другое имя. – Другое имя? – спросил Луи, приподнимая бровь. Девочка загадочно улыбнулась, присаживаясь рядом. К столу она была обращена спиной, и Луи не мог видеть ее лицо, не изгибаясь в пояснице. Отец пил вино с Матушкой и старостой ближайшей деревни, все вокруг прыгали в хороводе, арфа сменилась гуслями, барабанами и лютнями... – Совсем ты дурак, да? – спросила девчушка мягко. – Когда мне исполнится четырнадцать, они мне дадут новое имя. Оно будет как у всех здесь, на букву «Л», чтобы быть как богиня. Хоть чуть-чуть как богиня. – Какие глупости, – произнес юноша, все же вспоминая о том, что каждое имя каждой послушницы начинается именно на эту букву. – Неужели вам… – Не жалко? Не. Зося – противное имя, – пожаловалась девочка деловито. – Мне здесь нравится, и если нужно поменять имя, чтобы остаться, то я поменяю. В ее голосе слышались отчаянно-печальные нотки, словно ей действительно сильно не хотелось уходить. Луи не мог понять, виновата в этом атмосфера, мягкий свет костра, густеющих сумерек или сутолока вокруг, но в глазах своей новой знакомой он смог разглядеть боль, спрятанную в самую глубь нутра. Плечи юноши дернулись сами собой, у Луи вновь свело зубы. – Кисло, – попытался отвлечься он. – Вот бы сделать их с гранатом. – Гранатом? – спросила девчушка, обернувшись к столу. – Ты, что, никогда не ела гранатов? – улыбнулся он, не веря в ее удивление. – Неа. А может и ела, но не запомнила. Что это вообще такое? Что-то сладкое? – Я… Давай я тебе их привезу в следующий раз, хорошо? – спросил он, наклоняясь к девочке. – Меня зовут Луи. Расскажи, сколько тебе лет, чем ты тут занимаешься и… – Мне десять лет, Луи, – улыбнулась она, перебивая юнца, затянувшего знакомство. – Что ты так рот округлил? Думал, что меньше? Я такая низенькая, наверное, потому, что мало ела, у нас в деревне особенно нечего было есть, и тогда моя мама.. Песни становились тише, отец делался все веселее, а настоятельница перестала отвечать на окрики других гостей. Праздник длился до самого утра, как и беседа, затеянная двумя детьми в укрытом крыле сада. Зося не рассказывала о своей прошлой жизни, не сыпала грустными историями, не видела в этом нужды. Ей все равно ведь не верилось в то, что Луи когда-либо еще сюда вернется, юнец заметил недоверие в ее глазах. *** – Ну и зачем, куда тебе столько? – спрашивал отец, смотря за тем, как Луи перебирает гранаты, выложенные на прилавке. – Они же вяжут. Рынок раскинулся на много миль вперед, и ряды с фруктами занимали большую его часть. Груши, арбузы, даже бананы из Зеррикании – здесь можно было найти все на свете. Луи ходил от одной лавки к другой, ощупывая сочные плоды деревьев. Мягкое весеннее солнце грело Туссент, лавочники знали, что в это время дня их ждут самые большие продажи, потому подготовились заранее. – Боюсь, что один из них окажется неспелым, – отвечал Луи отцу. – Трех хватит, прекрати, все плохими не будут точно. Да и они же все равно сгниют в дороге. – Нет, я прочитал, что если везти в деревянных тюках с соломой… – Уверен? – с сомнением спросил отец. – Так почему бы не взять партию? В Велене не раскупят, конечно, но в Новиграде оторвут с руками. Они любят заморскую чепуху. – Мы поедем в Святилище Лильвани. Сначала туда, а потом куда угодно, хоть на Скеллиге. – Вот уж куда я точно не потащусь! Не терплю такие морозы, хоть ты что твори, – возмутился отец, зачесывая волосы назад. – Эх, Луи. Ну не мог ты найти себе зазнобу поближе? Он и хотел бы, только мог бы сам выбирать… Погрузив выбранный гранат в сумку, отдав за него несколько медных монет, Луи медленно побрел к повозке. С тех пор, как он видел Зосю в последний раз, прошло полгода, но выкинуть ее образ из головы оказалось сложнее, чем Луи мог представить до знакомства с ней. Сейчас непосвященной монахине исполнилось одиннадцать лет, еще немного, и станет двенадцать. На этот раз, после двух неудачных попыток, Луи обещал девочке, что привезет эти чертовы гранаты до того, как они успеют засохнуть и умереть на его руках. Та не настаивала, она никогда не выпрашивала у Луи ни цветы, ни фрукты, ни мясо диковинных зверей, ей нравилось просто общаться. Зося говорила о том, что за пределы монастыря их еще отпускают, но, по возможности, просят не выходить. «Это расстраивает богиню» говорила девчонка, печально оглядываясь назад, к храму Лильвани, но шепотом добавляла: «На самом деле настоятельница боится злых людей». Земли плодородной богини раскинулись на много миль, и заканчивались крутым обрывом, пьедесталом, с которого каждый год той несли подношения, и Зося любила приводить Луи к самому краю обрыва. – Матушка не писала тебе ничего? – спросил юноша, словно надеясь на чудо. – Ничего необычного, стандартный заказ, как всегда, – умолчал тот о подробностях. – Мука, пшено, кое-что из овощей и разносолов для праздников. Она планирует совсем отказаться от мяса. Говорит, что богиня завещала любить всех вокруг. Любить, а не есть. – Они же там итак все полудохлые, – возмущенно шепнул юноша. – Монахини, чего ж ты от них хотел, – подтвердил отец, бесстыдно рассматривая проходившую мимо женщину. – Они там вином оливки не запивают. Зато изо дня в день едят орехи, пирожки и сладкие сиропы, приносимые из ближайших деревень. Щечки у Зоси были округлые, как и руки, и детский припухлый животик. Луи вспоминал о ней с умилением, думая о том, как она выглядит сейчас. С каждым новым визитом подруга его становилась выше и тоньше, под бесформенной одеждой начинало проглядывать очертание зарождающейся фигурки. Она не могла писать письма, не с кем их было передать, да и некуда. Луи и его отец давно обернулись странствующими купцами, и в родном доме, брошенном на окраине Туссента, они проводили один или два месяца в году, и те – не к ряду. Зося каждый раз с любопытством расспрашивала друга о том, как тот провел время, где он побывал в эти долгие-долгие дни, чем теперь может поделиться… Луи знал, что девчонка хотела бы стать такой же вольной пташкой. Запертая в стенах монастыря, она каждый раз с наслаждением слушала о далеких песчаных морях, о мостах, нависших над пропастями, о темных пещерах, ждущих в глубине земли. Вспоминая ее мечтательный взгляд, юноша думал о подарке. – Книга! – произнес он вслух, испугав отца своим внезапным озарением. – Я подарю ей какую-нибудь цветастую книгу. – Да ты, никак, хочешь одарить кого-то конкретного, мой мальчик? – спросил отец, лукаво улыбнувшись. – Что же… Ты ведь понимаешь, что монахиня – не лучший объект для воздыхания? Он знал, хорошо знал об этом, только теперь не мог ничего с этим сделать. Они – друзья, правда? А дружбу не должны рушить ни месяцы разлуки, ни расстояния, разделяющие двух товарищей. Луи принялся выискивать среди лавок и ларьков обложки, украшенные резанной кожей или каменьями. Он подарит ей что-нибудь стоящее, и они вдвоем, спрятавшись от настоятельницы, укроются в тени за чтением книг и поеданием гранатов. – Помню, как я в твоем возрасте ничем таким еще не интересовался, – говорил мужчина за спиной. – Отец учил меня торговать. А твою дорогую матушку, покойся ее душа в мире, я встретил только в тридцатилетнем возрасте. Ох, ей было всего девятнадцать, хороша была, как молодая княжна. Ты еще успеешь встретить другую, – словно успокаивая самого себя, говорил отец. И верно, ведь сам Луи его уже не слушал. Мысли его были в монастыре, забытом на краю обрыва, руки уже сжимали прыткую девчушку в ничего не значащих объятьях, а рот не закрывался в рассказах о далеких странах и городах. Как друзья, которых у юнца больше не было… Рынок полнился пряными, сладкими, терпкими, самыми разными запахами. Вкушая ароматы свежего кофе и вина, Луи смог отвлечься. Среди десятка окриков торгашей, окруживших его со всех сторон, юноша смог расслышать нужный. Он повернул голову, и время словно замедлило свой ход, остановилось на несколько мгновений. Книги! Старец в небольшом закутке продавал подержанные книги, пережившие слишком много не самых спокойных лет. – Подойди, – произнес он одними губами, но Луи словно слышал лишь его голос в гудящей ульем толпе. Шаг за шагом, точно во сне, юнец приблизился к его лавке. Книги лежали на низком столике, обложки их были истрепаны уже много лет назад, но что-то все еще привлекало внимание. Словно внутри, там, под толстым слоем пыли и кожи, содранной с пальцев, оно звало к себе из глубин. Лысина старца блестела, словно натертая воском, его желтые зубы, сморщенный лоб, нос, западающий в череп, точно у свежего покойника… Все пугало. Сколько старцу лет? – Хочешь впечатлить барышню? – спросил старик севшим голосом. – Вижу. А она – тебя. Порази ее этим. Первый. Загадочный мужчина протянул юноше старую книгу в новой обложке, окрашенной в синий и фиолетовый цвета. Первым делом Луи повертел ее в руках, пальцами провел по позолоченным буквам, ощущая всю тяжесть слов. «Чародейство для начинающих. Загадки и ответы на них. Секреты чаровства и ворожбы» – гласила обложка. Цветастых картинок в книге не было, только черно-белые, на которых юнца ждали люди, поднимающие руки к небесам. – Возьми ей две, в двух частях, – улыбнулся старец, вглядываясь в заинтересованное лицо мальчишки. – Это не романы для пустышек, девушки ценят подобное. Я отдам по хорошей цене. Я стар, мне больше не видно букв. – По хорошей? – наивно спросил Луи. – Это очень дорогие книги, господин, – добавил тот, поглаживая позолоченный корешок. – Ты даже не представляешь, насколько они дорогие, – задумчиво произнес старец. – И они сами выбирают своих новых хозяев. Кто я такой, чтобы противиться их воле? Юнец улыбался, он не вникал в слова незнакомца, решив, что перед ним всего лишь чокнутый старик, доживающий свои последние года. Он расплатился, одарив его всего несколькими монетами, а после, весьма довольный покупкой, побрел искать отца. Луи не замечал суеты вокруг. Пряных и острых запахов, жара дня… Не чувствовал он холодного взгляда, упертого ему в спину. Холодного, и все же сожалеющего о предстоящем.***
Когда Луи спросил у молодой настоятельницы о том, где найти Зосю, та натянуто улыбнулась в ответ, стараясь избежать этого вопроса. Отец желал занять ее внимание как можно скорее, потому выдавил из себя очередную шутку о своих «золотых годах», и женщина быстро отвлеклась от недобрых мыслей. Она указала в сторону старой сухой рябины, намекнув, что девчонка совсем недавно крутилась у ее корней. Должно быть, не ушла далеко. Пока взрослые расспрашивали друг друга о насущном, Луи торопился найти подругу в скудной кроне старого дерева. Юнец не успел, несостоявшаяся монахиня нашла его первой: она спрыгнула вниз, застав его врасплох. Луи подпрыгнул на месте, дернулся, подаваясь назад, к стволу старой рябины. Несколько сухих ветвей с мягким шелестом опустились на землю, а сын купца упал, выпачкавшись в траве. – Испугался? – расхохоталась она, прикрывая рот руками. – Где тебя только носило? – спросила Зося, осторожно опускаясь рядом. Ее русые волосы стали темнее, крупными кудрями они падали вниз, по спине и плечам девушки. Белое платье оказалось выпачкано в траве, руки исцарапаны колючими ветвями, коленки украшали синяки. Зося выглядела свежей, юной и открытой, она походила на летнее солнце, запертое в теле смертной. – А где носило тебя? – улыбнулся Луи, похлопывая подругу по плечу. – Нигде, – буркнула девчушка, оглядывая монастырь. – Я всегда только тут. Зося улыбнулась, и первой обняла друга, по-детски широко улыбаясь долгожданной встрече. Луи медленно поднялся с травы, подбирая и новенькую плетеную корзинку, прикрытую белой простынкой. Несостоявшаяся монахиня сразу поняла, что это ей в подарок. Улыбка ее стала еще шире, но только на несколько секунд, ведь сама она оставила свой дар Луи в запертой до вечера келье. – Что-то привез? – с любопытством спросила она, заглядывая гостю через плечо. – Неужели твои эти гранаты выжили? У меня для тебя тоже есть одна безделушка. – Ага, гранаты. И не только, – ответил Луи, доставая из корзинки не только фрукты, но и два внушительных томика книг. – Нашел способ довезти их? – спросила девочка, поворачивая в руках незнакомое ей угощение. – Я почитал их до тебя, прости. Почитал и кое-что смог сделать, чтобы… – Магия? – заговорщицки шепнула девчонка. – Светлая? Конечно. Какая еще способна сохранить фрукт дольше положенного срока? Для такого не следует продавать душу, нет. Не сейчас. В светлых глазах девчушки заблестели искорки надежды. Луи смог понять: колдовство и истории о нем занимают Зосю, ей хочется иметь к этому хоть какое-то отношение. Выходит, старец был прав. Юнец впечатлил подругу первым. – Магия, – ответил Луи, оглядываясь к поляне. – Я кое-что тебе покажу, я как раз успел научиться, пока мы шли по тракту. – Здесь нельзя, – улыбнулась девушка, пальцем указывая в сторону прохода, ведущего к пьедесталу Лильвани у обрыва. – Богиня такое не любит, но… Все равно идем. Я хочу посмотреть, как ты колдуешь. Луи шагнул первым, а Зося медленно шла за ним, к самому краю обрыва. Старый черный кот нырнул за ними в темноту, слепо подчиняясь желаниям хозяйки.