***
– Хах, – засмеялся юноша рядом, и звон его голоса озарил поляну светом. – Зачем тебе нужен болиголов? – Ох, – только и ответила Инга, услышав его вопрос. Она разжала тонкие пальцы и поспешно бросила только что сорванный цветок. Будто обожглась его тонким зеленым стеблем. Цветок упал, и Инге показалось, будто она услышала стук, с которым он коснулся сырой после росы земли. После того, как она ворвалась в палатку к командиру, предложив ему свои смешные чувства, прошло уже несколько дней, а Инга оставалась рассеянной. Срывая болиголов, она была уверена, что собирает ласточкину траву на залитой летним солнцем поляне. Эльф, заметивший ее ошибку, мягко рассмеялся, не собираясь злиться или докладывать кому-либо. Будто и не над ней вовсе, но над происшествием. Инга подняла взгляд лишь тогда, когда могла быть уверена в том, что ошибка не принесет ей проблем. Юный эльф улыбнулся, заглядывая в ее глаза, будто спрашивая о чем-то. На щеках его показались трогательные детские ямочки, каштановые волосы оказались взъерошены, подобно беспорядочно торчащим ежиным иглам. – Ты, кажется, немного уработалась, – произнес юноша тихо. – Я знаю, что цветение сходит, и нужно спешить… Я – Митро, – представился он. – Это не очень эльфское имя, – отчего-то вслух заменила медичка. – Ты – травник, раз осведомлен? – Нет, просто читал где-то, – отмахнулся юноша. – А имя, ну… Просто ты не очень-то эльфка, и я не захотел ломать тебе голову произношением своего полного имени. Очень учтиво. Инга улыбнулась, позволяя себе на время отвлечься от мыслей о командире, выгнавшим ее обратно в ночь. Ей не так часто удавалось поговорить с кем-то здесь, в лагере, и сейчас, когда дружелюбный с виду юный эльф обратился к ней без презрения, шанс упускать нельзя. Инга старалась улыбаться, не думая о том, какая боль разрывает ее на части. Даже если от досады после пережитого сводит челюсть, нужно показаться благодарной, заинтересованной. Митро же оказался милым, удивительно милым для юноши, бежавшего из дома, чтобы убивать ненавистных dh’oine. Он говорил, говорил много и долго, а Инга слушала. – Моего брата задели на последней атаке, – рассказал ее новый знакомый. – А ты его спасла. Может, вспомнишь такого? Тощий, длинный и с огромным луком. Все не выпускал его из рук, как ты ни тяни. – Прости, – честно ответила Инга, не желая уточнять, что большая часть молодых эльфов для нее неотличима друг от друга. – Раненых слишком много, я не могу помнить всех. – Ничего, не извиняйся. Главное, что ты спасла его, а запоминать совершенно не нужно. Ему, полагаю, не будет обидно… Хотя… – Хотя что? – Мы должны спросить, – улыбнулся юный эльф, кладя руку девушке на спину. День притянул за хвост вечер, и солнце окрасилось алыми всполохами заката. Новый друг подвел Ингу к костру, окруженному такими же молодыми солдатами. Сколько им всем? Медичка знала, что для эльфов года идут по-другому, и когда ей самой будет сорок, этим юнцам можно будет дать лишь по двадцать пять, несмотря на то, что сейчас они кажутся ей более взрослыми, чем сама Инга. Беседа затихла всего на мгновение, чтобы каждый из собравшихся мог ей кивнуть. Несмотря на ее страхи, никто не выказал недовольство. Медичку знали все вокруг, большая часть эльфов давно смирилась с ее молчаливым присутствием, меньшая – помалкивала, не рискуя играть со взрывным нравом Йорвета. Одна из девушек, гревших ноги у огня, подвинулась, уступая немного места для Инги. Медичка благодарно улыбнулась ей, вытирая руки о передник. – Что в корзине? – кивнула эльфка на поклажу медички. – Секретик? – хихикнув, осведомилась она, когда Инга стыдливо убрала корзинку за спину. – Ничего, что ты можешь сожрать, – огрызнулся на незнакомку Митро. – Она вечно голодная, – пояснил юноша, повернувшись к гостье. – Не обращай внимания, это моя сестра. Эльфка фыркнула, изображая обиду, но, спустя мгновение, весело рассмеялась, подтверждая слова юноши. Инга улыбалась, но нервно. Ей все время казалось, что еще секунда – и она вновь все испортит, как с ней и бывало всегда. Воспоминания о неудачном подарке преследовали ее, и запах рома, услышанной даже издали, заставлял кусать губы в досаде. Ее смущение пропустили мимо ушей. Эльфы беседовали о последнем сражении, об оперении своих стрел, о том, как утомились от частых переходов с места на место. Здесь, в непосредственной близости, в разговорах, они уже не казались Инге монстрами, настроенными к ней так враждебно. – Ты выглядишь очень уставшей, – толкнув медичку локтем, сказала все та же эльфка. – Митро тебя совсем загонял, да? Ему нравятся челове… – Заткнись, – огрызнулся юноша, и Инга заметила, что уши его покраснели. – Да ты давно на нее поглядывал, чего стесняться, – вставил свое слово другой эльф, в котором медичка узнала своего пациента. – Мы на войне, здесь каждый день может стать последним. – Действительно, – произнес кто-то, остановившись у Инги за спиной. Эльфы, всего мгновение назад беззаботно болтавшие о насущном, поднимались с мест в спешке. Они опускали глаза к земле, будто выражая свое сожаление. Инга осознала не сразу, ей понадобилась минута, что понять – это Йорвет услышал их неловкий разговор. Медичка поднялась с места, развернулась в едином порыве, спеша предстать перед осуждающим взглядом. Он все же надел повязку, подаренную ею. В единственном глазе, оставшимся командиру отряда, отражалось раздражение. Он впервые смотрел на нее так – с ноткой злости в глубине черной радужки. Инга почувствовала, что пальцы ее начинают мелко дрожать. Она не должна была тогда приходить… Что он теперь думает о ней? Пытаясь стыдливо отступить, ногой она толкнула плетеную корзину, забитую целебными травами. Цветы и листья высыпались на землю, укрывая его пестрым ярко-зеленым ковром. Йорвет отчитал своих подопечных. О, несомненно, отчитал, только Инга не понимала слов, ведь разговор перешел на высокий эльфийский язык. Пока юные эльфы краснели, выслушивая свой «приговор», Инга собирала цветы, высыпавшиеся на землю. – А ты… – произнес командир, переводя взгляд к ней. – Займись лучше делом. Это он и хотел сказать? По паузе, выдержанной слишком долго, по леденящему молчанию, охватившему его теперь, можно было понять: Йорвет думал, стоит ли произносить вслух что-то безмерно важное. Командир порывисто развернулся, оставляя за собой только тишину, нарушаемую мерным треском веток в костре. Инга подняла взгляд от земли, намереваясь извиниться, но поняла, что юнцы сдерживают смех после того, как Йорвет ушел прочь. – Давай я тебе помогу, – тихо произнес юноша, наклоняясь, чтобы собрать просыпавшиеся цветы. – Командир бывает суровым, ты когда-нибудь привыкнешь к этому. – Митро защитит тебя, – хихикнула все та же говорливая эльфка. – Братец такое ох как лю… – Еще одно слово, Лунали, и я тебя отпинаю, – снова повысил голос эльф. Инга заставила себя скрыть смущенную улыбку на собственных губах. Пусть Йорвет больше не благоволит ей, ничего. Она ведь справится с этим?***
Справится. Инга отчаянно избегала взглядов своего командира, старалась не попадаться ему под руку и вести себя тихо, не привлекая лишнего внимания. Компания юных эльфов охотно приняла ее в свои ряды, и теперь медичке было позволено коротать вечера в их дружной компании. Собравшись у тлеющих в ночи углей, юнцы рассказывали о сражениях, вежливо избегая оскорблений в сторону человеческого племени. Теперь они выбирали слова. Мотыльки танцевали в свете пламени, и Инга теперь видела их во снах. Йорвет и сам стал избегать ее теперь. Время шло, и лагерь не стоял на месте. Белки двигались, двигались, двигались… Однажды Инга заметила, что стоянку организовали там же, где полгода назад, возле ее деревушки. Может, от этого так тяжело стало спать? Раненых стало меньше, будто среди эльфов выживали лишь те, что умудрялись избегать чужого клинка. Инга варила настойки, сушила травы и грибы, научилась смешивать в идеальной пропорции дикий базилик, перец и розмарин, чтобы помогать поварам. Ей не хотелось сидеть без дела, когда его не было. – Ты выглядишь особенно несчастной здесь, – как-то раз заметил Митро, пришедший к ее палатке поздним вечером. – Нет, не подумай плохо, но ты часто выглядишь несчастной, а сейчас как-то… Особенно, – он осекся, не решившись продолжать. Юноша часто заходил к ней вот так, за кроткой беседой под светом лучины. Девушке нравилось его присутствие, даже если оно было молчаливым и холодным в особенно усталые дни. – Я когда-то жила здесь, – поделилась девушка. – Там, прямо за рекой. Метров сто или двести от моста. – Оу, – выдохнул юноша, догадываясь о причинах ее ухода из родного дома. Эльф успел рассказать подруге о том, как ей повезло. Сам он прибился к отряду Йорвета не так давно, и до этого времени ходил под командованием другого. Митро рассказал Инге, что в его вкусе было сажать юных человеческих самок на цепь и держать в своей палатке до тех пор, пока не попадется следующая, более молодая и хорошенькая. Эльфы считали это справедливой платой за многовековой гнет. Инга не знала, зачем слушает эти рассказы... Выходит, ей нужно было благодарить небеса за доброе отношение? «Или Йорвета», – подумала она тогда, едва услышав. Поговорив о погоде и вечере, гость ушел, и пустой лазарет озарился тишиной, поглощающей все посторонние звуки. В земле шуршали поздние майские жуки, и темная палатка полнилась запахами. Анис, мята, ранние полевые васильки. Цветами пропахли русые волосы юной медички. Она не думала о доме все это время, но теперь, находясь так близко к нему, хотела увидеть деревню еще раз. Что с ней стало с тех самых пор? Инга жевала губу, думая об этом. Она вышла на улицу тихо, но не скрывалась от патруля. Теперь, когда эльфы привыкли к ней, когда считали девчушку своей, она могла свободно перемещаться по периметру лагеря, выходить за его пределы. Все равно же никуда не денется, медичке больше некуда уйти. Когда дежурный вопросительно приподнял бровь, увидев, что медичка собралась покинуть пределы лагеря, Инга только махнула ему рукой, будто говоря «Забудь». Возражений не последовало, и ей не пришлось завершить свой путь. Ступая по тропе, изученной много лет назад, Инга чувствовала, как боль снова поднимает голову в ее душе, как она расправляет крылья. Под тихое стрекотание цикад она шла вперед, думая лишь о том, как ходила здесь раньше. Каждый метр пути нес с собой все новые воспоминания. Вот здесь она однажды сорвалась со старого прогнившего моста, и тогда еще полная сил бабушка вылавливала ее из воды за косу. Дальше, в густых зарослях дикого винограда, она пряталась целый день, именно тот, когда Инга сломала полку с соленьями. Ох и досталось медичке тогда… Быть может, она все же скучает? Девушка шла по тропе медленно, будто наслаждаясь путешествием в мир прошлого, походом в страну теплых воспоминаний. Она не прислушивалась к шорохам за своей спиной или перед лицом, привыкнув к тому, что лес полон звуков. Но зря. Выйдя через прогалину к старой брошенной деревне, Инга поняла, что ничего от нее уже нет. Только гниющие дома, из которых мародеры вынесли все добро, только куча трупов, которой так никто и не занялся. Война, разоренные села некому привести в порядок. Чья-то дверь скрипела при каждом порыве ветра, старые доски, видевшие смерть хозяев, будто пытались рассказать свою историю в колючей ночи. Если бы у нее был шанс, было время, Инга хотела бы упасть на колени и зарыдать от обиды на мир, на произошедшее, на несправедливость, окружившую ее теперь. Только кто может дать возможность? Медичка услышала глухой гортанный рык впереди, у доски объявлений, на которой вот уже год ничего не висит. «Гуль», – пронеслось в ее голове прежде, чем девушка успела заметить движение. Она никогда прежде не видела этих тварей, только слышала в сказках для непоседливых детей. Обтянутый будто бы человеческой кожей, с мордой, так похожей на настоящее лицо, он скалился, горбясь, будто старик. С губ твари сочилась слюна, голод мучал. Длинные когти монстра рыли землю в предвкушении, на его заостренных зубах поблескивали ошметки гниющей плоти. Наверное, свежее мясо вкуснее. Инга оглянулась, понимая, что позади нее появился еще один, чуть больше и покрытый не то шипами, не то колючками. Запрыгнуть на дерево? Забраться на соломенную крышу одного из уцелевших домов? Закричать от бессилия и страха? Только закричать она не успела. Со свистом разрезая напряженный воздух, мимо Инги пролетела стрела. Ее острый наконечник пробил череп твари и вонзился в ее хлюпающую плоть по самое оперение. Вторая стрела вонзилась в шею чудовища, третья – ровно в глаз, и око лопнуло, будто мыльный пузырь в тазу. Когда второй монстр обернулся на звук, было поздно: стрела попала и в него. Огромной туше потребовалось больше снарядов. Его кожа была плотнее, шипы вздымались, едва мерзкая голодная тварь ощущала боль, но и она не смогла справиться с натиском невидимого лучника. Инга упала, ударившись копчиком о землю. Запах гниения ударил ей в нос, мертвые гули пахли еще хуже. Взор девушки невольно упал на здание, некогда бывшее лазаретом. Кто-то снял с петель дверь и унес… Ингу тошнило, ее трясло, и страх перед отступившей смертью не покинул ее вместе с опасностью. Девушка плотно стиснула губы, уже зная, кто за ней шел. Нет, не Митро, так ярко выказывающий свой интерес. – Простите меня, – пролепетала она тихо, пока мысли были заняты не тем. – Я не хотела неприятностей. – Почему мы всегда должны встречаться вот так? Ночью, – ответил ей Йорвет, мыском сапога поддевая морду поверженной твари. – Очень опрометчиво. – Что вы тут делаете? – спросила Инга все также тихо. – Я… – замешкался он, точно не желал отвечать на этот ее вопрос. – Гулял, – хмыкнув, сказал эльф, но тут же ощутил абсурдность ответа. – Я знал, что ты захочешь прийти сюда. Возможно, при других обстоятельствах она бы улыбнулась ему. При других, если бы ее бывших соседей похоронили, если бы дома вновь полнились жизнью, потому что новые семьи заняли деревушку. Если бы высокие мальвы качались у свежевыкрашенного забора, сплетенного старостой, если бы смерть не поджидала у арочных ворот, если бы в воздухе не пахло гнилью. – Здесь ничего больше нет, – сказала она не ему, но в пространство, желая, чтобы это было сказано. – Ничего нет и никогда больше не будет. – Может и будет, когда мы победим. «Или когда ваши тела развесят по деревьям». Вместо ответа Инга только всхлипнула, чувствуя, что ее все еще тошнит. Она боялась подходить к горе трупов, зная, что сможет различить в останках оплывших черепов знакомых и друзей, вспомнить все, что оставила когда-то. «Ты заботишься о тех, кто убил их, разрушил все, что тебе дорого, о тех, кто сеет смерть по чужим землям», – шепнуло подсознание, и медичка тряхнула головой, желая прогнать эту мысль. Эльф молчал, молчала и беглянка, с тревогой всматриваясь во мглу перед собой. Темнота не двигалась, не издавала ни звука, и два последних гуля, лакомившихся мертвечиной, теперь лежали вокруг странной парочки. На их запах придут другие, после них – следующие, и круг не замкнется до тех пор, пока странствующий ведьмак не очистит гнездо. Только где его взять, если их осталось так мало? Некому отсыпать воину горсть золотых монет. Инга закрыла глаза руками, и эльф опустил руку на ее плечо, мягко сжимая его под тонкой рубахой. – Только не говори, что тебе жаль, – с надрывом произнесла девушка, вскакивая с земли, обращаясь к нему столь неучтиво, столь резко. – Ты ведь этого и хотел, правда? – Я хотел справедливости для себя и своих соплеменников, – ответил ей эльф, хмуря бровь. – Так возрадуйся, – Инга крутилась на месте, руками указывая в разные стороны. – Только посмотри, как прекрасен теперь мир! Амок овладел ею. Медичка не знала, откуда в ее теле взялась эта ярость, почему ей так хотелось ударить эльфа, сорвать с него платок и закричать. Быть может, она копилась там всегда, весь этот год, полный перемещений по бескрайним землям Неверленда? Инга побежала вперед, мимо некогда живописных дорожек, мимо вытоптанных клумб, разоренных домов. Ей не хотелось встречаться с эльфом взглядом. Медичка слышала, что эльф бежит следом, опасаясь за ее благополучие. Ей и самой стоило позаботиться об этом, где два гуля – там и десяток. Только не сейчас. Под ногами в разные стороны бросались встревоженные крысы, что-то шуршало за сброшенными рядом тюками, в домах копошилась жизнь. Лесные звери приходили сюда так же, как ночные создания, как неосторожные мародеры, один из которых остался трупом на пути в сени. Добро никогда не останется неприбранным чужими руками, лапами или щупальцами. – Стой! – кричал эльф ей следом. – Инга, стой, я же выстрелю! «Нет, не выстрелит», – подумалось ей. Он не выстрелит в нее, верно? Зачем тратить на такую стрелы? Инга продолжала бежать вперед, в тупик, оканчивающийся домом старосты деревни. Его эльфы убили одним из последних: тот прятался под лавкой, пока белки искали по лесам его же детей. Инга дернула на себя дверь, взявшись за еще целую ручку, но не смогла шевельнуться. Наконечник стрелы пронзил рукав ее рубахи, пригвоздив девушку к дому. Инга потянула руку, чтобы вытащить стрелу, но и второй манжет ее рубахи оказался прибит к старой двери. Гниющее дерево чавкнуло, впуская в себя острие, и медичка испуганно всхлипнула, понимая, что не может двинуться. Эльф шел к ней навстречу медленно, слишком медленно, точно пытаясь успокоиться, вымеряя короткие шаги. Сквозь тонкое сукно рубахи она ощущала влажность гниющей двери. Медичка дышала глубоко, часто, и голова Инги начинала кружиться. Ей одновременно хотелось кричать от обиды, от боли, ей хотелось и забиться в самый темный угол и стать незаметной, невидимой. Только этому не суждено было сбыться, теперь от эльфа ей не сбежать. Она – зайка, он – лис, идущий по ее следам. Инга знала, чувствовала, как он приближается, как догоняет. Она ждала развязки терпеливо и покорно, осознавая, что больше ничего не может сделать. – Ты и меня ненавидишь, да? – спросила она тихо, подавляя рыдания. – Хорошо, – выдохнула девушка, соглашаясь. – Но за что? За этот дурацкий платок, да? – Я не ненавижу тебя, – устало выдохнул эльф, будто погоня вымотала его. – Я восхищен тобой. Его слова показались ей видением, Инга знала, что настоящий командир не смог бы их произнести. Ведь он был соткан из стальных нитей, в его взгляде нельзя было найти что-то, помимо решимости и холодности. Она замерла, плотнее сжав губы, замерла, ожидая настоящего ответа, только эльф все хранил молчание. Сумрак густел вокруг, Инга слышала, как ее собственное сердце колотится все быстрее, но не могла произнести хоть слово, чтобы оборвать затянувшуюся тишину. – Наши виды враждуют, – сказал эльф тихо, слишком тихо. – И это неправильно, это… Я знаю, что так нельзя, что это… Что эта связь могла бы принести нам обоим проблемы. Его голос не дрожал, Йорвет не был влюбленным юнцом. Он был мужчиной, предводителем скоя’таэлей, лидером, признающимся в порочном влечении к врагу. Инга вздрогнула, понимая, что не ослышалась, не ошиблась, что она поняла его с первого слова. Она втянула в легкие воздух, заставляя себя дышать. – И я никак не могу выкинуть из головы эту мысль, – сказал он, остановившись теперь за самой ее спиной. – Как думаешь, почему я здесь оказался? – он спросил ее, но не стал дожидаться ответа, будто стыдясь догадок, что могут роиться в ее голове. – Я следил за тобой, я ждал, я искал встречи всеми путями. Но не знал, как объяснить то, что гложет меня. – Я… – шепнула она, все еще пригвозденная к двери. – Я понимаю, как… Как неправильно все это. Они на войне, войне двух видов, двух рас, двух миров, они – представители каждого из враждующих лагерей. Сейчас, вспоминая родной дом, Инга отчетливо понимала, насколько далеко она зашла. Плыла по течению, пока бурная река жизни не бросила ее лицом в собственные ошибки, заставляя ответить за них лишь самой себе. Ее сердце сжималось легкой болью, раздражением, ей снова хотелось кричать. – Все, что мы делаем – боремся за нашу свободу, – шепнул эльф, наклоняясь к ее уху. – Если мы победим, Инга, я… Мы можем не стыдиться того, что ощущаем сейчас. Но стыдилась ли она? Инга не знала, как описать то, что она сейчас чувствует. Предвкушение, злость, сожаление и обида, приправленные скорбью и похотью. Девушка закусила губу, заставляя себя ожидать молча. Ветер шуршал палой листвой, Йорвет наклонился ближе, поясом задевая ее бедро, прижимаясь ближе. Он вытащил стрелу без труда, будто нож из теплого масла, после – вторую, освободив медичку из рукотворных оков. Она так и стояла спиной к своему пленителю, к тому, кто пригвоздил ее к этой двери. Йорвет не отступил, его горячее дыхание щекотало ее шею, дразняще звало к себе, и сопротивляться становилось все сложнее. Больше всего на свете Инга боялась повернуться к нему лицом. Она знала, что не сможет удержаться и вновь прильнет к этим губам, вновь попросит поцелуй, вытребует его. Как тогда, ворвавшись к нему, опьяненному ромом. Она и сейчас помнила, каково это – чувствовать его скользящее касание. Эльф молчал, и Инга воспользовалась тишиной, чтобы задать свой вопрос. – И ты правда считаешь, что убийства мирных жителей вам помогут? – Не считаю… Их больше не будет, – шепнул он, губами касаясь кончика ее уха. – Я могу обещать тебе, что этого больше не повторится, подобной судьбы не достанется ни одному из сел, что мы минуем. – Обещай, – ответила медичка. Ей не пришлось поворачиваться самой, потому что эльф взял все в свои руки. Секунда, одно короткое мгновение, и ее лицо оказалось перед его. «Обещаю», – шептал он, отрывая собственные губы от ее кожи. Мужчина дышал часто, часто и глубоко, а Инга не нашла в себе сил отвернуться. Когда он поцеловал ее вновь, кровь стучала в висках, била в барабаны. Они забыли о войне, о том, в чем объяснялись всего минуту назад. Теперь влечение взяло верх над разумом. Эльф был осторожен, несмотря на то, что давно не знал женского тела, Йорвет не спешил с ней. Не разрывая поцелуя, он расстегивал мелкие пуговички ее рубахи, ловкими пальцами бродил по стройному юному телу, находя то, что ищет. Нервные окончания трепетали под его касаниями, Инга чувствовала себя гитарой в руках музыканта. Командир пах потом, потом и еловой смолой, он не раздевался, лишь слегка расстегнул рубаху, надеясь острее ощутить ее близость. Йорвет не спрашивал, были ли у нее мужчины прежде, ему не было никакого дела до прошлого. Дверь дома мертвого старосты скрипнула, когда девушку прижали к ней плотнее. Эльф держал ее ноги на весу, не давая телу соскальзывать к земле. Его поцелуи перемещались к ее шее, ее щекам, ложбинке на ее весьма скромной груди. Зазвенела пряжка ремня, эльф нетерпеливо прижался к девушке. – Тише, – шепнул он, прежде, чем заткнуть медичке рот поцелуем. Она не замечала стонов, слетающих с губ так часто. Крик оказался приглушенным, он превратился в тихое мычание, сдавленное его губами. Инга сжала зубы, прикусив его язык, но после виновато двинулась ближе. Боли не было, только приятное чувство заполненности, только тепло, поглотившее ее целиком. Ветер мягко щекотал лодыжки, Йорвет продолжал покрывать ее лицо поцелуями, беспорядочно шепча что-то о будущем, которое ждет их двоих. Так это и бывает, верно? Удовольствие щекотало низ ее живота, эльф набирал темп медленно, позволяя губам скользит вверх и вниз по ее шее. Медичка вздрагивала каждый раз, каждый раз замечала, что ноготки ее все глубже впиваются в его кожу под тонкой рубахой. Легкая боль обожгла ее при последнем движении, особенно резком. Когда его тело задрожало, вжимая ее в гниющее дерево, Инга плотнее обхватила его ногами, чувствуя то, чего не знала никогда. Удовольствие волнами прокатилось по ее телу, доходя до самого пика. Йорвет дышал часто, осыпая поцелуями ее щеки, ее лоб, ее губы. Инге показалось, что легкая улыбка заняла его тонкие губы на несколько коротких секунд. – Когда-нибудь… – шепнул он, будто сожалея о том, что сделал уже сейчас. – Когда-нибудь – обязательно, – не мог договорить эльф.***
О жертвах говорили оба: эльф обещал обходить мирные села стороной, девушка – молчать о своем счастье. Теперь он заходил к ней часто, всегда прикрываясь холодной непроглядной темнотой, кутаясь в нее, будто в теплое одеяло. Инга каждый раз улыбалась, распахивая перед ним двери лазарета, даже когда кто-то мог видеть ее. У нее не было сил, чтобы хранить этот секрет достаточно почтительно. – У тебя такая яркая улыбка, – говорил он. – Я счастлив видеть ее. Первой, несомненно, поняла Эфира. Эльфка неодобрительно фыркнула, но не посмела высказать недовольство вслух. Она больше не цеплялась к Инге, позволяя той существовать поблизости, но спать с ней… С человеком? Что с ней, что с собакой – велика ли была разница в эльфийских глазах? Йорвет и сам не мог свыкнуться с этой мыслью, и Инга не знала, сможет ли потом. Это было неважно. Инга не думала о том, признают ее или нет, объявят ли о своей любви во всеуслышание. Тихие чувства подходили ее ощущению счастья. Главное ведь, чтобы она была рядом, правда? Да и Йорвет сдержал обещание. Его отряд никогда больше не подходил к селам и городам, чтобы разграбить их и стереть с карты. Не это ли можно было назвать любовью? – Ты пахнешь ежевикой, – однажды сказал он, лежа с ней до самого утра, до того, как птицы запели на ветках. – Иногда мне кажется, что ты не человек, а лесная нимфа. – Я просто собирала ее вчера, – ответила Инга, демонстрируя не отмытый с пальцев сок. – У меня осталось немного, если ты хочешь. – О, так ты любишь ягоды? Я соберу тебе сам в следующий раз, – ответил эльф, целуя следы от колючек на ее пальцах. Стычки с человеческим племенем не кончались, Инга не знала точно, с кем теперь воевали эльфы, не знала и где они находятся. Отряд двигался хаотично, получая редкие распоряжения извне. Она продолжала общаться с теми же юными воинами, изредка приходя к их костру, чтобы послушать вечерние беседы. Митро, впрочем, старался с ней больше не говорить, не то припугнутый Йорветом, не то ревнующий не без причины. Жизнь текла мимо, и Инге нравилось ее новое течение. Она больше не думала о гниющей на краю света деревушке, о гулях, заселивших ее, о том ужасном запахе, что источала гора ее разлагающихся под солнцем и дождем соседей. Была лишь она, лишь Йорвет и бесконечность впереди. Одинаково сладкая. Одинаково… Пока однажды в ее палатку не принесли человека. Живого, дышащего полной грудью, с залитым кровью лицом. «На исходе», – поняла Инга, рассматривая его приоткрытые глаза, смывая с лица кровавые потеки. На полосатом дублете виднелась темерская нашивка: три печальные белые лилии. Инга, так давно не встречавшая человеческих гербовых знаков, все же смогла вспомнить. – Он нужен нам живым на какое-то время, – объяснил тогда Йорвет, когда раненного принесли в лазарет. – Это – командир одного из их отрядов, – поделился он, бросая на рабочий стол девушки темно-синий шаперон. – Потом его можно и убрать. – Я все сделаю, – кивнула тогда медичка, не будучи уверенной, что больной переживет и эту ночь. Бреда не было: в кровь не попал яд болезни. Быть может, он будет жить? В лазарете оставались другие эльфы, и все, что Йорвет добавил – многозначительный взгляд. Инга улыбнулась ему самым краешком своих губ, обещая позаботиться о пленнике. Ранение его оказалось не столь серьезным, а тело – сильным, разве что сотрясение вызывало беспокойство, с таким Инга сталкивалась редко. Битва шла долго, и эльфы то возвращались в лагерь, то уходили вновь, пока их командир не появлялся. Медичка, занятая одним единственным тяжелым пациентом, часто выглядывала из палатки, будто надеясь, что он вот-вот явится, чтобы оставить ей новые инструкции. Когда мужчина заворочался на больничной койке, Инга не произнесла ни слова, не обратила внимания на его возвращение в явь. – Что же, ты – человек, – заметил он вслух, после того, как несколько часов провел без движения, смаргивая слякоть с глаз. – И давно тебя пленили? – А? Меня никто не пленил, – отводя взгляд, ответила девушка. – Я могла бы уйти, если бы хотела. «Теперь могла бы», – не добавила она, вспоминая, как оказалась в лагере эльфов. Инга подошла к пленнику без опаски, теплой ладонью коснулась его лба, чтобы удостовериться, что лихорадка не беспокоит его. Пациент не сопротивлялся, его холодные внимательные глаза следили за движениями девушки, а бледные руки покоились на покрывале. Безмятежно. Мысль проглядывалась в его взгляде: мужчина пытался осознать услышанное. – О, так ты добровольно помогаешь им убивать твоих невинных собратьев? – спросил он, выгибая бровь. – Шайка Йорвета не выглядит платежеспособной, если они что-то тебе пообещали взамен. – Они не убивают невинных, – ответила девушка громко, выжимая смоченную в холодной воде тряпицу. – Только отряды, патрули, и… – И всех местных жителей. Тех, кого патрули охраняют. Ложь. Услышав слова говорившего, Инга бросила тряпицу в таз с водой, и брызги ударили ее по лицу. Она порывисто развернулась, чтобы взглянуть в его бесстыжие глаза всего через мгновение. Когда Инга еще могла слышать разговоры вокруг, Темерия уже дышала на ладан, ее старый король блудил, семя его казалось проклятым небесами. Что стало с ней сейчас? Быть может, раненный мужчина гонялся за призраком былого величия страны, ставшей домом его теплым воспоминаниям? Незавидная участь. Инга сжала губы плотнее, заставляя себя промолчать. Она не среагирует на провокацию. – Тебе не сказали, – не спросил, лишь озвучил незнакомец. – Они не сказали тебе… Инга слышала, как с его губ сорвался сожалеющий смешок, будто ему было жаль ее, будто хотелось утешить, подобрать слова ободрения. Запах аниса окружил ее вновь, отвлек от происходящего. Девушка прикрыла глаза на секунду, после снова выглядывая из палатки. Бой отошел, его уже не было слышно отсюда. Ночь пахла сталью и кровью, эльфы побеждали, оттесняя врага… Но куда? – Здесь рядом деревня… Липки, знаешь? – выдохнул мужчина, теряя последние силы. – Рукой подать. Пойди и посмотри, как они не убивают мирных жителей, – не сказал, выплюнул ей под ноги пленник. Измученный и уставший, он вскоре заснул, позволяя медичке погрузиться в темно-синие воды раздумья. Нет. Нет, этого не могло быть, Йорвет обещал ей тогда, в ночь, что Инга считала священной. Но почему тогда здесь было так мало раненых эльфов? Неужели солдаты, обученные драться, воевать и побеждать люди не могут ранить ни одного из беличьих бойцов? Инга никогда прежде не чувствовала себя такой глупой. Дыхание участилось, сердце стучало все быстрее. С тех пор, как эльфы уличили ее в связи с командиром, передвижению медички перестали мешать. Инга не могла понять, куда она идет и как долго, та просто бежала на запах гари, на шум затихающей победы чужого племени. Костер не трещит так громко, этот звук – пожар. Только почему не слышно криков суетящихся тушителей? Потому что они мертвы. Миновав длинную извилистую дорогу, не рискуя выходить из тени ветвей, Инга вышла к окраине старого молчаливого леса, заметив полыхающую деревню. Соломенные крыши крошились, роняя к земле огонь, над разрушенными домами вился черный дым смерти, клеймо, которым эльфы метили пройденный путь. Эльфы ходили от одного тела к другому, добивая раненых, не разбирая, мужчина или женщина, ребенок или старик.***
– Мне жаль, – сказал ей все тот же раненый мужчина три дня спустя. – Им никогда нельзя верить, знаешь. Ей теперь тоже. Когда Йорвет спрашивал о здоровье ее пациента, Инга отвечала, что время еще не пришло, что он болен, что он умирает. Но Роше набирался сил. Он не корил ее, и это удивляло. Инга сжимала губы особенно плотно, чувствуя, как печаль накрывает ее все сильнее. Она ничего не сказала Йорвету, просто не смогла сказать. Что с того? Он сделал свое дело – предал ее доверие, и медичка не хотела слышать оправданий. Она не хотела слышать ничего. Дни тянулись, охваченные туманом разочарования, и эльфы начинали сворачивать лагерь. Куда пойдут теперь? Грабить следующее селение… Медичка избегала своего командира, делая вид, будто слишком занята с травами, настойками и мелкими порезами своих подопечных. На самом же деле ей больше не хотелось видеть его обезображенное войной лицо, прикрытое ее теплой памятью о родном доме. Том доме, что он и разрушил будто в прошлой уже жизни. – Я уже могу ходить, знаешь? – говорил мужчина тихо, опасаясь, что лишние уши могут наткнуться на его слова. – Ты поэтому не выдала меня им, что… Что я мог бы забрать тебя отсюда, если ты поможешь? – Да, – перебила его Инга, сжимая кулаки. – Я хочу уйти отсюда. Я больше не могу, понимаешь, после… Я чувствую себя такой глупой, такой использованной, такой преданной, – шептала девушка. Она не станет объясняться, не станет спрашивать, слушать оправдания. Медичка не вспомнит его губы на своем виске, его запах на собственной рубахе. Когда Йорвет найдет лазарет брошенным, он и сам все поймет, опустится на колени, чтобы оглядеть опустевшую палатку и закричит. Инга не возьмет лишнего: только рубаху и штаны, только поясную сумку, с которой ее выкрали из разрушенного дома. В кошмарах ей будут сниться не гули, а его руки, вернувшие все назад. Эльфы, слишком занятые мародерством и сборами, не заметят ни ее, ни Роше, спрятавшего уши за грязным шапероном.