Вопрос на засыпку

      Бэтмен смотрел на Джокера, пока надевал на него наручники. Ему удалось остановить его и в этот раз — даже быстрее, чем обычно. Тем не менее удача сегодняшнего сражения лишь отчасти радовала Брюса. Рот душегуба кривился в ухмылке, а глаза его горели омерзительной радостью от того, что он успел сделать. Джокер беспрестанно посмеивался, хотя каждый вздох и выдох отдавал колющей болью в области сердца. Брюс знал об этом, он видел эти мельчайшие изменения мимических мышц, взгляды, вздохи, слова своего врага; замечал так много — и при этом не видел никакого смысла в этом знании, в этой бессмысленной наблюдательности. Ведь он никак этим не пользовался.       Собирая воедино все кусочки самоуверенности, Бэтмен угрюмо продолжал делать свою работу. Джокер был отчего-то рад, а Брюс отказывался понимать почему. Пока он поднимал врага на ноги, тот встретил взгляд его улыбкой, и Бэтмен сразу отвернулся, не желая задерживаться на губах, искривившихся в ухмылке.       Слова безумца постоянно утягивали на дно водоворота безумия, из которого было невозможно выбраться. И чем больше проходило времени, тем сильнее Брюс в этом убеждался.       — Так умилительно было смотреть на тебя, — говорил Джокер, попытавшись заглянуть Бэтмену в глаза. Последний вел его под руку и нарочно отводил взгляд, стараясь не провоцировать на новые слова и действия. Безразличие хуже гнева.       — Тебе-то самому понравилось играть сегодня? — спрашивал Джокер будто у самого себя. — Видел бы ты себя со стороны. Уморительное зрелище! Очаровательней только котенок, спящий в корзинке с утятами, ха-ха…       Брюс не придавал накрывшему его сейчас ощущению другого значения, чем обычное спокойствие, вызванное поимкой врага. Джокер рядом с ним, под надзором, и больше никому не навредит. Брюс чувствовал, что взял ситуацию под контроль, и мысль об этом действовала как бальзам на израненную душу; она успокаивала его. Хотя он подозревал, что это не единственная причина, но в чем она могла заключаться, он пока не знал.       Брюса с детства одолевало множество вопросов на протяжении всей жизни с раннего детства до нынешнего момента, как и любого ребенка. В число этих самых простых и распространенных вопросов входили совершенно обычные вещи: например, почему небо голубого цвета? Но в отличие от остальных детей, чья жизнь складывалась совершенно иным образом, чаще всего в его подсознании преобладали совсем другие вопросы.       Когда не стало его родителей, он все не мог найти ответ: почему именно они? Почему именно тот день? Почему от него ничего не зависело — а на самом деле зависело, — и он упустил возможность помешать, что-то изменить? Почему ему ничего не удается, когда это больше всего необходимо?       Он ищет ответы на протяжении многих лет, и до сих пор все остается на своих местах — ничто не дает ему подсказок. И с каждым новым годом он углубляется в себя, закрывается, ищет решения в своем собственном Я или хотя бы причину, почему все выходит из-под контроля.       Он ничего не контролирует, даже когда меняет внешний вид, прикрывая свое ничтожество и беззащитность образом, который, как нечто инфернальное, вселяет страх в других, придает ему решимости действовать.       Бэтмен ничего не контролирует, его жизнь утекает сквозь пальцы, а смысл существования растворяется в бесконечной череде однообразных дней. В его жизни есть столько всего, но нет ничего, ради чего можно было бы жить, что могло бы создавать хотя бы видимость надобности, полезности.       Или все-таки есть?       Бэтмен направлялся к бетмобилю, ему нужно было пересечь огромную территорию склада с Джокером под рукой, по дороге выслушивая все его издевки и бесконечный смех. Но в этот раз он быстро затих. Брюс инстинктивно напрягся: Джокер над чем-то размышлял, а это в проверенных случаях означало что-то плохое. Брюса настораживала задумчивость врага, он ощутил, как обострились все органы чувств, — и был готов ко всему. Но Джокер, вопреки опасениям, просто спросил — и вопрос этот поставил Бэтмена в тупик.       — Бэтси, а что ты будешь делать, когда я умру? — спросил Джокер.       Бэтмен продолжал идти, а сердце его при этом чуть приостановилось.       — А знаешь, что я буду делать, когда ты умрешь? — продолжал Джокер. — Я устроил бы вечеринку со взрывами разноцветных фейерверков и детских садов с утра до ночи и с ночи до утра, ха-ха. Мы бы с остальными подонками гуляли круглосуточно по городу, поджигая магазины и юбки школьниц. Все людишки помчались бы отсюда прочь, как крысы с тонущего корабля. А мы разнесли бы город до основания! А потом… — Джокер наклонил голову, ловя на себе взгляд отвращения и ярости, и продолжил опечаленным голосом: — А потом я бы помер от тоски и скуки.       Они подошли к машине, и Джокер дернулся, намереваясь задать свой вопрос повторно и получить на него ответ.       — А что ты будешь делать, когда я умру? Плакать по ночам в подушку или же будешь благодарить небеса за то, что это наконец свершилось?       Брюс задумчиво смотрел на Джокера, и тот заметил, как уголки его рта чуть опустились, он сразу распознал эмоцию, которую испытывал сейчас Бэтмен. Джокер сочувственно сложил губы:       — О, Бэтси, не расстраивайся. Обещаю, я умру первым.       Джокер довольно ухмыльнулся, ожидая, пока ему откроют дверь машины. Бэтмен скоро усадил клоуна на заднее сиденье и собирался ехать в Аркхэм.       Во время движения Брюс концентрировался на дороге и игнорировал все, что бы ни сделал Джокер во время поездки, но только один вопрос продолжал заполнять голову до самых краев. Кто бы мог подумать, что это так заденет его? Брюса раздражала въедливость Джокера, желание того искать раны, заново вскрывать их и создавать новые. А то, что спросил недавно Джокер, еще больше поразило Брюса. Он был искренне озадачен, потому что, несмотря на все, что успел сделать этот человек, он так и не мог дать конкретный ответ на поставленный перед ним вопрос.       Что он будет делать, когда Джокера не станет?       Вопрос на засыпку.