***
Рэрити стояла в тени столичного сада, ожидая подругу, и подправляла наспех сделанный надёжный пучок на гриве, глядя в маленькое карманное зеркальце. На поясе у единорожки была закреплена небольшая сумочка, в которой было все, что могло и не могло пригодиться для шпионажа. Рэйнбоу Дэш, прячась в кронах деревьев, подлетела к ней точно в условленную минуту. — Держи, — вручила единорожке камеру радужногривая. — Уже решила, что потом сделаешь с этим альфа-самцом чулочного разлива? Рэрити мило хихикнула, но в ее глазах плескалось чистой воды злорадство. — Для начала: шантаж и психологическое давление. Несмотря на свою «нежную» натуру, в этом плане он на меня не поскупится, возможно, меня даже попытаются убить, — она взяла магией камеру и пристроила ее к своему лицу, проверяя качество съёмки и настраивая режим под вечернее освещение. — Однако я тоже ничего не делаю в полсилы. Я разошлю эти фотографии во все газеты Эквестрии, а потом напишу мемуары о том, какую травму причинило мне увиденное. Рэйнбоу Дэш расхохоталась, копытами аплодируя по земле, и нетерпеливо поддела подругу головой под круп, закидывая себе на спину и взлетая: — Вот уж точно достойная месть за испорченный бал! Так, в какой части дворца живёт эта принцесска? — Вон в той башне! — уверенно сказала Рэрити, указывая копытом, и поудобнее устроилась на спине пегаски. Радужногривая проказливо захихикала и, взмахнув крыльями, поднялась над столичными улицами. Она ловко обогнула все не нужные им строения и медленно полетела вдоль рядов окон, отыскивая нужную белую единорожью фигуру, пока не нашла. — О, смотри! — шепнула пегаска, останавливаясь быстро, но не слишком резко, чтобы Рэрити не слетела с её спины. — Он себе и гриву в соответствующий цвет перекрасил! — Что? — недоуменно сказала Рэрити, взяв камеру в копыта и выглянув из-за спины Рэйнбоу. — Он любит свою светлую гриву, он бы никогда… Обладатель светло-лазурной гривы чуть повернулся, показывая свой профиль. Фэнси Пэнтс. Этого пони ни с кем не спутаешь. Рэйнбоу шёпотом признала свою ошибку и уже собралась было улетать, но тут единорог воровато оглянулся на дверь и выдвинул потайной ящик кровати. Это удержало пегаску на месте; она осторожно взялась копытами за карниз на окне, придвигаясь ближе. — Рэр, там объектив. Смотри, что он делает. Единорожка затаила дыхание, приготовившись фотографировать в любой момент. — Ни с чем точно не уйдем, — на грани слышимости прошептала она. Белоснежный единорог магией вынул из потайного ящика фотографию Рэрити. Он не был похож на безумного маньяка — нигде поблизости не наблюдалось ни единого журнала с лицом успешной фэшионистки, хотя их уже успело накопиться достаточно, и фотография была всего одна. Причём не лучшего качества — в том смысле, что явно была сделана тайком, случайно или даже по ошибке… тем не менее, Фэнси Пэнтс левитировал с комода блестящий монокль и неторопливо принялся рассматривать снимок. Единорожка была изображена на нём в полный рост, в хорошем ракурсе ¾, разве что смотрела в противоположную от камеры сторону и, улыбаясь или смеясь, что-то говорила. Рэрити ошарашенно открыла рот, густо залившись румянцем и едва не выпустив камеру из копыт. Перехватив ее поудобнее дрожащими от шока копытцами, единорожка нечаянно нажала на кнопку. Щёлк. Рэрити побледнела так же стремительно, как и покраснела. Для неё звук прозвучал, как пистолетный выстрел. — Чё там? Чё там? — нетерпеливо заёрзала под Рэрити Рэйнбоу Дэш, и тут Фэнси Пэнтс резко обернулся, не выпуская монокль из захвата брови и щеки. Единорожка тихо пискнула и истерично зашептала: — Уходим! Скорее! Рэйнбоу Дэш просто развернулась вокруг хвоста и нырнула вниз, скрываясь за козырьком конусообразной крыши. Но бросившийся к окну Фэнси Пэнтс успел заметить взметнувшиеся фиолетовые локоны и радужный след.***
На утро Рэрити стояла перед зеркалом, вычесывая из гривы маленькие шпильки, с которыми имела неосторожность уснуть. Она орудовала сразу несколькими расческами и мычала сквозь сомкнутые губы от боли, ни разу не вспомнив о вчерашнем происшествии. В дверь её апартаментов постучали. Дождавшись разрешения, визитёр вошёл внутрь. Это был Фэнси Пэнтс, как всегда безукоризненно одетый, выглаженный, шерстинка к шерстинке — ни единого изъяна. — Здравствуйте, Рэрити. Приятно видеть Вас… снова, — улыбнулся он без тени издёвки. Рэрити, увидев гостя в зеркале у себя за спиной, тут же прекратила пытать свою гриву, оставив ее похожей на обмусоленную коровой мочалку, и кое-как пригладила ее копытами. Лежащий на полу фотоаппарат в голубом сиянии тихонько уполз под кровать — и только тогда кобылка ответила. — З-здравствуйте, мистер Пэнтс, — никакие старания не смогли сдержать ее дрогнувший голос. Единорог подошёл ближе к кобылке и придирчиво рассмотрел её. — Позвольте помочь, — мягко сказал он, вынимая из похожей на бедствие фиолетовой гривы все посторонние предметы и заклинанием разглаживая её до приличного состояния. — Полагаю, Вы догадываетесь, зачем я пришёл? Рэрити внимательно глядела на Фэнси Пэнтса через зеркало. — Понятия не имею, — неожиданно прохладно ответила она. Единорожка избрала тактику наступления. — Я мог бы начать с лекции о том, что нехорошо подглядывать за пони через окна, — всё так же бесстрастно и добродушно продолжил Фэнси. — Особенно если пони во избежание этого селятся на седьмом этаже. Но меня намного более заботит то, что Вам в результате этого мероприятия… открылось. — Все произошедшее — не более, чем случайность. Но, — единорожка резко обернулась и оценивающе посмотрела на гостя. Это надо уметь: смотреть сверху вниз на пони, который много выше тебя ростом. — Мне весьма любопытно, как вы это объясните. — Право, Рэрити, — негромко засмеялся единорог. — Вы пытаетесь повернуть всё так, чтобы выставить меня виноватым. В чём же моя вина? Фэшионистка предпочла не обращать внимания на то, что единорог так сходу разоблачил её план. Она невозмутимо подошла к Фэнси почти вплотную. — Я прошу прощения, если каким-либо словом или жестом убедила Вас в этом. Уверяю, в этом нет Вашей вины. Но мне действительно очень, очень… — она смахнула несуществующую пылинку с лацкана его фрака и уверенно посмотрела ему в глаза. — Любопытно. — И что Вашей непоседливой и любопытной душе хотелось бы знать? — ничуть не изменившись от сокращения расстояния между ними, поинтересовался Фэнси Пэнтс. Рэрити выпрямилась и посерьёзнела. — Как давно это продолжается? Единорог посерьёзнел тоже, но не оторвал глаз от Рэрити. Он несколько секунд охватывал её всю слабым печальным взглядом. — Однако Вы бы ничуть не возражали, если этой фотографией была обложка журнала, — слегка пожал плечами жеребец, не ответив на вопрос. — Но это не было обложкой журнала, — с необъяснимой горечью произнесла кобылка. — В журналах я улыбаюсь для всех, совсем по-другому, не так, как на вашей… фотографии. Вы ведь понимаете, о чем я говорю? — Боюсь, не вполне, — извиняющимся тоном ответил Фэнси и осторожно взял копыто Рэрити своим, бережно, ободряюще пожимая. Рэрити слегка покачала головой, отступив на шаг и мягко убирая свое копытце. После недолгой паузы она тихо, но твердо спросила: — Откуда у вас эта фотография? — Она попала ко мне по чистой случайности, — ровно ответил единорог. — Я отбирал фотографии для печати, отсевал ненужные и совершенно растерялся, куда отнести Вашу. Вы интересовались, сколько времени она у меня лежит? — Фэнси прикрыл глаза. — Два года и девять месяцев. В удивлении Рэрити широко распахнула глаза и отвела взгляд, когда ее щеки очаровательно покраснели. Она вздохнула. — Вы были правы, я действительно пыталась обвинить Вас. Ужасный разговор, я не должна была ничего спрашивать, это не мое дело. Простите. — Можете не беспокоиться, — вновь легко улыбнулся Фэнси Пэнтс. — Я пришёл не для того, чтобы обещать Вам адские муки за такое простое кобылье, но-о… довольно-таки специфичное любопытство… или вымогать страшную клятву никому не рассказывать об этом случае. После нашего разговора я понял, что пришёл не зря, — он коротко вздохнул. — Рэрити, мне дорого наше с Вами партнёрство. Я был бы рад назвать его дружбой. Одним словом, я не хочу, чтобы Вы думали, что я какой-нибудь эксцентрик или извращенец, поэтому рискну объясниться по этому поводу. — Несмотря на такую неловкую ситуацию, у меня даже мысли не возникло причислить Вас к подобным личностям, — Рэрити сделала крохотный шаг вперед и ободряюще улыбнулась. — Как бы то ни было, я внимательно Вас слушаю. Единорог коротко поджал губы и, магией отогнув лацкан своего неизменного фрака, осторожно левитировал единорожке из внутреннего кармана монокль на дорогой цепочке. Вряд ли его можно было повредить, но благодарность Фэнси Пэнтсу к этому предмету была слишком велика. — Полагаю, это удовлетворит большую часть Вашего любопытства. Этот монокль окажется слишком мал для Вас, но через него можно смотреть и при помощи телекинеза. Рэрити недоуменно хмурилась, пронзительно глядя на единорога. В конце концов, она магией осторожно перехватила монокль и медленно поднесла его к глазу. На её чувства словно наложились ещё одни. Несоответствующее внешнему виду единорога волнение, нервозность, сомнение, но — через всё это пробивались искренность и решимость. — Это не простой монокль, — Фэнси Пэнтс со вздохом закрыл глаза и неторопливо подошёл к окну, продолжая говорить: — И линза в нём сделана не из стекла, а из магически созданного материала, схожего с кристальным адамантом, но опять же им не являющаяся. Его оправа — вместилище души могущественной колдуньи, которая, по легенде, пошла на этот шаг, когда свергнутые её речами и откровениями короли пришли страшно мстить ей. С тех пор через этот монокль можно видеть души, мысли, желания и намерения пони. Он никогда не ошибается, поэтому Вы прямо сейчас можете убедиться в моей искренности: я хранил эту фотографию потому, что через монокль увидел в Вас кое-что, чего не видел в других. Однако даже он не может ухватить всё сразу, но в каждом снимке запечатлевается частица души, а Ваша душа настолько прекрасна, что стоит любования. Я не имею возможности часто видеть Вас, а среди столичной фальши и раболепия этот способ для меня — как глоток свежего воздуха, — единорог наконец повернулся к Рэрити, всё так же легко улыбаясь. — Вы понимаете, о чём я? — Имею смелость сказать, что да, — единорожка ласково улыбнулась Фэнси Пэнтсу, убрав монокль от лица из-за странных ощущений, и теперь вертела и рассматривала его сквозь облачко магии. Закончив, она телекинезом бережно убрала монокль обратно во внутренний карман пиджака единорога. — В любом случае, я рада, что могу заставить вас почувствовать себя лучше. Пусть даже таким необычным способом. — Благодарю, — вежливо наклонил голову Фэнси Пэнтс, но в его глазах появились смешливые искры. — Однако у меня тоже есть занятный вопрос. Зачем Вы забрались к моему окну? В глазах Рэрити появилась паника. — Как я уже говорила, это было случайностью, — она нервно захихикала и поправила и без того идеальную теперь гриву. — Мы, т-то есть я… Я искала очередную сенсацию и нечаянно перепутала окна. Прошу прощения. — Сенсации сенсациями, но стоило ли ради этой цели напрягать тренера «Вондерболтс» и отвлекать его от работы? — подтрунил Фэнси. На публике он никогда не подвергал сомнению авторитет и компетентность Рэрити, но при личной встрече не упускал ни единого шанса пустить шпильку по поводу её маленькой лжи. — Вы плохо знаете Рэйнбоу Дэш, если думаете, что это происшествие принесло ей что-то помимо морального удовлетворения, — мгновенно ощетинилась модельерша. — Ну же, Рэрити, — с каким-то умилением улыбнулся ей единорог. — Пригладьте пёрышки, я не имел в виду ничего дурного. — Тогда к чему Вы клоните? — подозрительно покосилась на Фэнси кобылка. Фэнси просто пожал плечами: — Настала моя очередь проявлять невинный интерес. Что за сенсация, если не секрет? — Это связано с Принцем Блюбладом, — произнесла единорожка. — Я думала, Вы всегда в курсе самых «свежих» слухов. Единорог заметно скривился. — Знаете, слухов про нашего любимого Принца я избегаю с тех пор, как мне после собственноличного открытия одного из них пришлось нанять психотерапевта. Рэрити сдержанно захихикала, прикрывая рот копытцем, а потом откровенно засмеялась, едва не катаясь по полу. — Неужели все действительно так плохо? — спросила она. Фэнси Пэнтс несколько секунд сдерживался, а затем присоединился к веселью белой единорожки: — Знаете, внезапно заходить через двери ещё опаснее, чем через окна, потому что у хозяина комнаты может обнаружиться выливающееся в селфцест самолюбие и зеркало, залитое… впрочем, не будем портить работу моего психоаналитика лишними воспоминаниями. Рэрити прыснула в копытце. — Именно поэтому я решила следить за ним из окна, — осознав, что она сказала что-то лишнее, кобылка смущенно отвернулась. — Вот уж не ожидал обнаружить в Вас вуайеризма, — чуть наклонился к ней Фэнси Пэнтс, заговорщицки улыбаясь. Но, кажется, его радовал не компромат на единорожку, а тот факт, что он может немного, хоть иллюзорно, приблизиться к какой-нибудь её тайне. — Мы просто… просто искали сенсацию, — смущенно пробубнела кобылка. — Я не предполагала ничего такого. — О, я Вас не осуждаю, — выпрямился единорог, изящно взмахнув копытом. — Однако будьте осторожнее в, м-м, поисках сенсаций впредь. Рад был повидать Вас, — Фэнси Пэнтс уже направился на выход, но вдруг обернулся, почти ласково посмотрев на кобылку. — И, Рэрити… — Да? — единорожка искрящимися синими глазами поглядела на Фэнси Пэнтса. Жеребец чуть развернулся, словно собрался подойти к Рэрити обратно, и сказал, как нечто очень интимное: — Можете оставить ту фотографию себе. На память. «Конечно же, я оставлю! И не просто на память. А чтобы знать… — подумала Рэрити, — что меня кто-то любит». Она вынырнула из своих мыслей, чтобы увидеть, как Фэнси Пэнтс уже выходит из её покоев, и остановила его неожиданно резким, почти осуждающим вопросом: — Вы не часто рассказываете об этом предмете посторонним, верно? Жеребец остановился. Он умолчал, что он никогда в жизни не расскажет о том, какую на самом деле роль сыграл этот аксессуар в его жизни. — Верно, — мягко ответил единорог.***
Причудливо звучащее Фэнси — популярное имя у единорогов, такое же, как ветреное Винг у пегасов или твёрдое Хуф у земных пони. Родители имели кое-какой титул, который в положенный срок перешёл бы к жеребёнку и затем, позже — к его потомкам, но здесь тоже ничего примечательного. Внешность? Даже здесь есть свои плюсы и минусы. Кьютимарка? Он получил её, призвав зарвавшихся друзей голубых кровей к порядку, изменив модель их поведения и тем самым спася старую нищую кобылу от издевательств, но сделал это на редкость тихо и непримечательно — никакого повышения голоса, никаких длинных пламенных монологов, приравнивающих его к мессии. Но, тем не менее, именно этому жеребцу выпало стать хозяином причудливого артефакта, которому даже Принцессы не придают значения. Кто может подумать что-нибудь на самый обыкновенный тонкий монокль с типичной бережно отполированной линзой, который не трогают ни время, ни повреждения? Даже хозяева, коих вещица сменила немало за срок своего существования, не замечали носкости аксессуара, потому что предпочитали смотреть не на него, а через него. Однако одну странность каждый из этих пони мог подметить: через монокль было видно… слишком хорошо. …Нищая старуха тихо, но часто зацокала копытом по земле, чтобы лишь тот, кому предназначался этот судорожный стук, услышал его. Единорог, только-только переставший быть жеребёнком, нестандартной, но красивой наружности, перестал шагать прочь за своими дружками и обернулся с выражением спокойствия, граничащего с равнодушием. Старая земная пони, кряхтя, запустила копыто в свои многослойные изношенные одеяния и выудила на удивление чистый, слепящий белизной платок, сложенный несколько раз: — Не брезгуй, молодой жеребец, и возьми в знак моей благодарности и признательности. Срок моей жизни на исходе, этот предмет никак не сможет спасти её, но тебе сослужит хорошую службу, — и, едва Фэнси поднял маленький свёрток с её копыта, сползла по стенке, испуская дух. Внутри оказался сияющий чистотой монокль. Какое-то странное уважение к смерти заставило пятнадцатилетнего кольта не выбросить жуткий подарок в ближайшую урну, но он ещё добрых два или три года брезговал даже прикасаться к нему голыми копытами, лишь смахивая пыль посредством удерживаемого магией платка или перетаскивая с места на место тем же способом. Наверное, любая путаница с кьютимарками происходит от нежелания их обладателей вовремя раскрывать историю их появления. В Кэнтерлоте всё было несколько более запущено: распространяться о рисунках на крупе или интересоваться ими считалось неприличным. Метка могла стать опознавательным знаком, но ей не придавали никакого сакрального значения из соображений этикета. Родители Фэнси Пэнтса были убеждены, что их сыну теперь суждено стать самым приближённым верноподданным Селестии, поэтому при первой же возможности потащили его с собой на приём, где чадо могло бы проявить себя. Единорог не был в восторге от этой затеи — просто потому, что у него были совсем другие планы на тот вечер. Однако воспитание и природная уравновешенность не позволили выступить против идеи родителей — и Фэнси Пэнтс покорно отправился принимать подобающий облик. Его семья не имела недостатка в изысканных нарядах и средствах ухода, но молодой жеребец, придирчиво рассматривая себя в длинное зеркало, не мог отделаться от мысли, что выбранному фраку и котелку отчаянно чего-то не хватает, и без этого образ не выглядит завершённым. Немного поколебавшись, Фэнси левитировал к себе давний подарок нищей старухи, пристегнул к нему тонкую золотую цепочку и после минутного сомнения крайне осторожно пристроил монокль на полагающееся ему место. Душу единорога наполнило удовлетворение: его облик получил необходимое и логичное завершение. Фэнси тогда ещё не знал, что этот аксессуар раз и навсегда изменит его жизнь. Придя на вечер и окунувшись в давно привычную атмосферу сливок общества, единорог вдруг почувствовал резкое недомогание, но никак не мог понять его причину. Это было похоже на то, как если бы он тонул в пустыне или горел под океанскими водами: совершенно невозможное, необъяснимое и неуместное ощущение. Типичный гул негромких разговоров и кокетливого ненатурального смеха множился и множился, раздваиваясь во всех прогрессиях сразу. Фэнси Пэнтс телекинезом убрал монокль, чтобы протереть копытом начавшие краснеть и слезиться глаза — и наваждение словно исчезло в один миг. Передняя нога жеребца замерла на полпути к лицу, как только тот почувствовал себя здоровым. Расширившимися от удивления глазами Фэнси посмотрел на мерно качающийся в телекинетическом поле монокль и неторопливо прислонил его к глазу, чтобы затем так же неторопливо снять. С той же скоростью болезненное состояние пришло и следом ушло. Пытаясь понять, не кажется ли ему, молодой жеребец приближал и отдалял линзу до тех пор, пока не услышал голос матери: — Для меня большая честь, Принцесса, представить Вам своего сына — Фэнси Пэнтса. Единорог, смирившись с мыслью о боли, что вернётся после этого действия, торопливо пристроил монокль на место и повернулся к Селестии, чтобы почтительно поклониться ей и поцеловать копыто сквозь изысканную фигурную подкову из чистого золота. Жеребец, умело перебарывая волнение, посмотрел в добрые лавандовые глаза, начал стандартную, но на сей раз приправленную кружевными оборотами речь о радости и чести такого знакомства и, целиком сфокусировав взгляд на Богине, почувствовал… отстранённую скуку, ощущение обыденности и рутинности происходящего, а также странное дежавю, но такое, что вызывало только раздражение. По возвращении домой Фэнси Пэнтс, не раздеваясь, рухнул на постель и болезненно помассировал виски копытами. Выскочивший из хватки лицевых мышц монокль упруго подпрыгнул на одеяле, привлекая внимание юного жеребца и отвлекая его от размышления над своей неподобающей реакцией на появление Принцессы. Единорог поднял аксессуар обоими копытами, высоко поднимая над головой и смотря через него на потолок. Нить воспоминаний разворачивалась всё шире, и Фэнси вдруг понял, что он реагировал «неподобающе» абсолютно на каждого пони там. Его наружность и действия никак не выдали отторжения, но эмоциональное состояние оставляло желать лучшего. Единорог копнул глубже и с удивлением понял, что ни одна из «неподобающих» эмоций на самом деле не принадлежала ему, иначе как бы он под влиянием этих чувств сохранил свой обычный образ действий? Это было больше похоже на то, как если бы кто-то наложил чужие мысли на его собственные… Подобно тому, как он каждый раз при этом накладывал монокль на свой глаз. Всю следующую неделю Фэнси посвятил скрытым социальным экспериментам и исследованиям. Через подаренный нищенкой предмет он лучше видел не только самих пони, но и их души. На неодушевлённые объекты это не распространялось, а экспериментировать с животными единорог так и не решился, но факт оставался фактом: у него в копытах оказался окуляр, через который можно было рассматривать мыслеобразы окружающих. Пусть Фэнси Пэнтс и был на редкость спокойным и взвешенным пони, внутри него билась жилка предпринимателя и рос живой, подвижный ум, а самого себя он мог заставить быть и обаятельным, и милым, и настойчивым. Единорог очень быстро догадался, как именно можно использовать такой неприметный артефакт. Видя через него отношение пони к вещам и к нему самому, их настроение и намерения, Фэнси умело подбирал нужную стратегию и крайне легко завоёвывал расположение кого угодно. Блага полились рекой: связи, знакомства, достижения — благодаря чудесному моноклю и собственной гибкости жеребец открыл дорогу ко всему, чего только желал. Но, заполучив всё, чего жаждал, он понял, что всегда будет нечто, чего он не то, что не в состоянии завоевать — даже осознать не в силах. Перенимая чувства других, он научился ценить свои собственные. Подделываясь под чужое настроение, он начал тянуться к тем пони, с кем этого делать было не нужно; достигнув богатства и успеха, он сам начал задавать настроение для всех остальных — и захотел себе кого-нибудь, кто не поддастся его чарам, для кого найдётся нечто более важного, чем угождение ему. И однажды он нашёл. Провинциальная единорожка, которой за счастье было выбиться в высшее общество, смело объявила этим самым сливкам, что друзья для неё дороже положения. Фэнси Пэнтс в этот кульминационный момент надел монокль, чтобы рассмотреть душу Рэрити: он ещё при первой встрече словно увидел идущий из неё свет. Было то знаком принадлежности кобылки к силам Гармонии или её собственной душой — для Фэнси так и осталось загадкой, но одно единорог знал наверняка: пони, которая на всё, действительно на всё готова ради своих друзей, была определённо тем, что он искал так долго. Такой пони смогла бы стать любая из её подруг, но именно к Рэрити единорога тянуло больше всего. Оно и понятно: очень во многом они были схожи и могли легко понять друг друга. Ни одному из них не пришлось бы вдруг объяснять другому правила игры: пусть Рэрити не была чистокровной единорожкой и не носила никакого титула, который передался бы её жеребятам, в отличие от Фэнси Пэнтса, ничто в её поведении не могло выдать этого. Однако, несмотря на безукоризненные манеры, она сохранила ту наивную, не раздражающую искренность, которая так импонировала единорогу и оживляла ладную белую фигурку среди остодискордевших ему снобов. Жеребец не лгал: Рэрити была для него как глоток свежего воздуха. Но он уже вышел из того возраста, в котором в любовь бросаются с головой, как мотылёк на свет костра, и всегда знал, что жизнь вовсе не требует ни от кого безумств и больших жертв. Ключ ко всему — неравнодушие. Подобно тому, как регулярная протирка пыли, не отнимающая никаких усилий, за месяц экономит целую неделю, которую без этой протирки непременно потратил бы на нудную и затяжную уборку, внимание к простым мелочам может спасти целого пони. Начиная с малого — крохотные частые подарки и самолично заправленная каждое утро кровать вкупе с вкусным завтраком и нежным пожеланием удачного дня на работе способны сгладить многие неровности семейной жизни, — и заканчивая великим — может, Найтмер Мун и не существовало бы никогда, если бы Селестия чаще обращала внимание на свою Сестру. Если бы она придавала значение мелочам, на которые так легко махнуть копытом и забыть о них. Если бы каждый из нас придавал им значение. «Хочу я быть гордым или счастливым?» — задавал себе вопрос Фэнси Пэнтс, решая, наносить ли визит заставшей его за рассматриванием её же фотографии Рэрити. Он твёрдо знал: всё либо просто, либо никак, и бессмысленно изображать драму и душевные терзания. Он видел достаточно душ, чтобы сделать такой вывод. И, по правде сказать, очень часто Рэрити не хватало такой мудрости.***
Пели птицы, слышались звуки жеребячьего смеха и разговоры о моде кэнтерлотских леди. Уже в который раз вздохнув от тоски, белая единорожка поморщилась от жизнерадостных звуков, что доносились до её окна, и со страдальческим стоном упала на кровать в драматичной позе. Решив, что эта поза недостаточно отображает её внутреннее состояние, единорожка принялась резво извиваться под немыслимыми углами и вздыхать ещё тяжелее. Она не могла никак объяснить причину своего упаднического настроения; единственная ассоциация, возникавшая при попытках докопаться до истины — ощущение, будто на неё натянули чужую шкуру. В этот момент со свойственной ей беспардонностью Рэйнбоу Дэш ввалилась в комнату Рэрити да так и замерла с открытым ртом, глядя на кривляющуюся подругу и размышляя: «Эпилепсия или сексуальные фантазии?». Едва не переломив себе позвоночник, Рэрити со стоном выпрямилась и невзначай бросила взгляд на свои шикарные апартаменты, надеясь поднять себе настроение. От вида шокированной Рэйнбоу Дэш у единорожки встала дыбом грива. — Р-Рэйнбоу? А-а-а, дорогуша, как давно ты тут стоишь? — пролепетала кобылка. — Достаточно, чтобы пожалеть о том, что не всегда ношу с собой камеру, — был тараторящий ответ. Рэрити хотела будто ответить что-то колкое, но обиженно надула губы и отвернулась. Спустя несколько мгновений она снова улеглась на кровать, на этот раз просто лёжа на спине и сложив на груди копытца. Налюбовавшись на позу, пегаска не сдержалась: — Мне произнести трагичную прощальную речь? Или лучше притащить траурный букетик? — Светлое мне платье наденьте, — полным скорби голосом начала цитировать Рэрити, — я на свадьбе не была и не буду. Сам пальтишко натяни на плечи, не хватало еще подхватить простуду… И да, я бы не отказалась от парочки маргариток сейчас. Радужногривая скакнула на кровать, заставив единорожку довольно-таки высоко подпрыгнуть на спружинившем матрасе и плюхнуться обратно. — Ну, рассказывай, чё на этот раз. Рэрити прикрыла глаза копытцами и шмыгнула носом. Причины своей тоски она по-прежнему не находила. — Это настолько грустно, что я не могу заставить себя говорить об этом. — Платье на крупе лопнуло? — не удержалась Рэйнбоу. Пегаска часто выслушивала от других пони замечания о своей худощавости, которая на деле была здоровой спортивной мускулистостью, поэтому подкалывать всех остальных по поводу, напротив, лишнего веса сделалось её привычкой. Рэрити широко открыла глаза и медленно присела на кровати, плавно убирая копыта с лица. — Точно. Я ведь давно не надевала платьев. Может, в этом все дело? Неужели все мои очарование и удачливость зависят от них?.. — Очарование и удачливость? — пробормотала радужногривая. — Звучит так, будто на этот раз у тебя всё-таки есть повод погрустнячить. — А обычно его, значит, нет? — Рэрити подняла бровь. — Но, впрочем, это действительно грустно. Совсем недавно приходил Фэнси Пэнтс, он увидел нас вчера. Разумеется, я потребовала объяснений, хотя у меня не было на это никаких прав и, знаешь… как часто бывает, я понимаю, что делать этого не стоило уже после того, как сделала это. — Фэнси Пэнтс приходил? — в воображении Рэйнбоу Дэш уже возникла сцена суда и тюрьмы, и она тряхнула головой, отмечая, что титул королевы драмы всё-таки заразен. — Чего хотел? — Ничего конкретного. Мы просто говорили. То есть, — Рэрити стушевалась, — я пыталась задавить его своим возмущением, а он со мной разговаривал. Дэш уронила челюсть. — Погоди, в кои-то веки нашёлся жеребец, который не поддался на твои красивые глазки и истерики? Не верю! — Ох, если он периодически смотрит на мою фотографию с таким нежным лицом, то он ещё как поддался на мои красивые глазки, и его уж точно не смущают мои истерики. Он просто… более достойный, чем все остальные, — единорожка гордо вздернула нос. — Но твой герой, разумеется — Блюблад, — расплылась в ухмылке пегаска. Рэрити приподнялась брови и лукаво посмотрела на Рэйнбоу. — Милая, он будет моим героем все оставшуюся жизнь. Если, конечно, не решит примерить парочку кружевных корсетов. — А что насчёт носочков? — поинтересовалась коротко Дэш. — В этом случае, — единорожка приложила копытце к груди, — я лично создам для него коллекцию носочков с эксклюзивными узорами. Я уверена, он будет в восторге. — Врёшь, — хохотнула Рэйнбоу Дэш, но всё же успела пожалеть, что у неё такое хорошее воображение. — Мой Элемент, может, и не честность, но к этому вопросу я подойду абсолютно серьезно! — Рэрити сложила копыта перед лицом и зловеще блеснула глазами. — А правда, почему бы не порадовать нашего Принца подарками от чистого сердца, в знак наших непоколебимых любви и уважения? Я рассчитываю на твою помощь, Рэйнбоу. — Ты предлагаешь окно его комнаты носочками увешать, как боевыми трофеями? — непонимающе опустила одно ухо пегаска. Рэрити открыла было рот, чтобы ответить, но вспомнила, к чему в прошлый и не такой уж далёкий раз привела их попытка подшутить над Блюбладом. Похоже, судьба его хранит. Ещё не хватало выслушивать объяснения от, к примеру, Хойти-Тойти — на случай, если шутницы снова перепутают окно. — Нет, — наконец вздохнула Рэрити и соскочила с кровати. — Я предлагаю спуститься в столовую и съесть все самые диетические блюда, что мы только сможем найти. — Можешь съесть их все одна, — брезгливо поморщилась Рэйнбоу Дэш, спрыгивая следом за единорожкой, — а мне оставь нормальную еду. — Нормальную? — хохотнула белая кобылка. — Да пожалуйста. Только не перебарщивай, а то тебя потом никакие крылья в воздух не поднимут. — Тебя же подняли, — буркнула радужногривая и шмыгнула в дверь раньше, чем магия талантливейшего телекинетика метнёт в неё что-нибудь тяжёлое. Рэрити покосилась на обернутые магией огромные ножницы, угрожающе клацающие прямо перед дверью, и вздохнула. Не успела. — Ну, значит, не сегодня, — сказала она в пустоту, а потом уже громче: — Тебе действительно лучше использовать всю мощь своих крыльев. Пока ты можешь. Дэш, торжествующе орущая «ло-о-ол» во всю мощь своих лёгких, пронеслась мимо стойки с жёлтыми газетёнками, но кое-что заставило пегаску замедлиться и задним ходом вернуться к пройденному месту. Рэйнбоу выхватила из отсека писанину с привлекшим её заголовком, оформленным, как цитата: «Флёр де Лис уже не та». Рэрити тем временем наскоро убрала все раскиданные по комнате вещи и элегантной походкой спустилась к подруге. — О, а что у тебя там? — единорожка выглянула из-за плеча пегаски. — Газета? Ты да решила почитать газету? — Фэнси Пэнтс, говоришь, заходил? — Рэйнбоу Дэш едва ли не в глаза подруге ткнула кричащим заголовком. Чуть не начав возмущаться, Рэрити раздраженно выхватила у подруги газету и внимательно уставилась в заголовок. Краткая аннотация говорила о том, что в последние недели поток критики в адрес самой успешной модели Эквестрии существенно увеличился. Утреннее беспокойство и уныние единорожки засосали её изнутри с новой силой, а Рэйнбоу нетерпеливо потянулась к газете копытом: — Страница четырнадцать, листай быстрее! — Подожди… — Рэрити взяла газету телекинезом и со странным выражением лица перечитывала заголовок. Медленно сглотнув, она перевернула страницу на четырнадцатую. Статья была посвящена отнюдь не Флёр де Лис. — Круто я получилась, правда? — восторженно затрепетала крыльями Рэйнбоу, рассматривая себя в оперативно выуженных и потом так же оперативно снятых тёмных очках на фотографии, предваряющей старт недавно прошедшего вандерболтского дерби. Рэрити с выражением крайнего разочарования посмотрела на спортсменку, ту, что стояла рядом с ней и с какой-то самовлюблённостью глядела на саму себя. — Да, ты действительно хорошо получилась, — кобылка присмотрелась к фотографии и принялась выискивать взглядом нужное, листая газету. Статья о богоподобной модели обнаружилась аж на восемнадцатой странице, лишь распространяя указанные в аннотации на обложке сведения и делая туманные, но неутешительные прогнозы с интригующим, но нетвёрдым намёком на хэппи-энд в самом конце. — Как думаешь, — предположила Дэш, — не поэтому ли заходил Фэнси Пэнтс? Он предлагал тебе что-нибудь такое? Рэрити перевела взгляд на пегаску. Нахмурилась и нахохлилась, распушив перья — того и гляди воинственно забьёт копытом от пробудившегося инстинкта защитницы. Единорожка невольно улыбнулась: — Нет, дорогая. Ничего подобного. «А ведь это и обидно!» — внезапно поняла белая кобылка через несколько часов после этого разговора.***
Для подруг не было секретом, что Рэрити от природы обладает весьма скромными внешними данными — взять хотя бы практически полное отсутствие ресниц. Но она одеждой, причёской и косметикой научилась сглаживать любые недостатки. Ещё в самой ранней молодости, не располагая большим количеством средств, простенькие и даже старые вещи единорожка умела носить и преподать так, будто даже самые заношенные платья смотрелись как творение копыт лучшего мэйнхеттенского модельера. Шло время, искусство Рэрити росло — и уже у незнакомых пони не могло возникнуть и мысли, что она, безупречная в своей красоте, может обладать какими-либо изъянами. Сама идея казалась им смешной и неправдоподобной. Теперь, тщательно размышляя о не идущем у неё из головы Фэнси Пэнтсе по дороге к его резиденции, кобылка неожиданно поняла, что эффектность своего образа он тоже скроил собственными копытами: дорогими костюмами скрывал нюансы нестандартной, слишком широкой для единорога фигуры, укладкой отвлекал внимание от непривычно утолщённого у основания рога, искусно подбирал аксессуары. Единорожка понимала, зачем это необходимо — статус обязывал его иметь рядом красивую спутницу, коей на долгое время стала Флёр де Лис, а отсюда требовалось создать имидж, благодаря которому он сам не смотрелся бы рядом с моделью, как мешок с картошкой. В этом Рэрити видела родство между ними, а родство притягательно. Но не только идея об их схожести заставляла её считать Фэнси Пэнтса… более достойным, чем все остальные. В стране, где подавляющее большинство населения представлено кобылами, жеребцы поневоле… расслабляются. Им не нужно напрягаться и бороться — на место одной кобылки просто придёт другая. Напротив, зачастую именно кобылы дрались за жеребцов и добивались их. Так было на протяжении веков — со многими нюансами, некоторые из которых жеребцам невыгодны, но было. Как результат — капризные альфонсы, капризные щёголи и просто слабаки, что гонялись за титулами и лучшим куском. Фэнси Пэнтс не относился ни к одной из этих категорий. Даже если всего, что имеет сейчас, он добился не совсем благородным способом, в чём Рэрити свято сомневалась, у единорожки вызывала восхищение его успешная способность удерживать всё это такое долгое время. Наверное, этот жеребец был единственным, чья симпатия была бы ей лестна, и кому она была бы готова ответить взаимностью. До него это был Трендерхуф. Рэрити была влюбчивой, сколько помнила себя, но ни одно из её увлечений не длилось больше месяца — только двум жеребцам из всего этого количества она поклонялась годами. Первый, столкнувшись с безответной любовью так же, как белая единорожка, словно зеркало скопировал её поведение в такой же ситуации. Второй же был и оставался жеребцом взрослым, недоступным для её понимания. Вечно холодный, замкнутый, владеющий собой, но не относящийся к ней с высокомерием — это было одновременно вызовом и бальзамом. Рэрити размышляла в таком ключе всю длинную дорогу, которую отчего-то решила пройти пешком. Она ходила вокруг да около и никак не могла прийти к единому выводу: зачем вообще собирается нанести Фэнси Пэнтсу визит и как она это сделает? Что-то смутно осознаваемое вело её вперёд; интуиция упорно пыталась подсказать ей что-то, что она никак не могла заметить. «В первую очередь необходимо спросить о Флёр», — решила единорожка и чуть приободрилась: это уже хотя бы относительно похоже на план действий. К моменту прихода на место план уже обрёл более-менее убедительную структуру, однако стоящие у ворот стражники возвестили, что хозяина похожего на дворца жилища в данный момент здесь нет. — Где же он может быть, господа? — пролепетала единорожка, обеспокоенная перспективой признать, что весь этот путь был проделан зря. К её удивлению, вместо прямого ответа или отказа стражники переглянулись, подошли ближе друг к другу и начали шёпотом совещаться, бросая на Рэрити мимолётные, но пристальные взгляды. До слуха озадаченной белой единорожки доносились отдельные малозначащие фразы: «инструкция», «кажется, она», «стоит направить». — Да просто спроси, — чётко услышала Рэрити раздражённое уставшее шипение. — Вы — мисс Рэрити? — вежливо, как мог, уточнил второй стражник. — Да, верно, — растерянно кивнула единорожка. Минуту посомневавшись, тот левитировал Рэрити визитку, но на ней был не адрес, а маленькое послание, написанное каллиграфическим, витиеватым, но твёрдым почерком: «Я жду Вас в закрытой секции дворцового парка. У фонтана. Ф.П».***
Спокойствие — основная черта Фэнси Пэнтса, неизменная, непоколебимая уверенность в себе, не переходящая границ благоразумия. В основном единорог предпочитал действовать по ситуации, но, оценив и взвесив всё, мог пойти против общепринятых правил со своей фирменной мягкой непреклонностью — и никто не посмел бы возразить. Собственно, возражающих не находилось. Несмотря на высокое положение Фэнси и его известность, он славился как наиболее нескандальная знаменитость, однако его общая положительность не отменяла существование таких в нём качеств, как хладнокровие и расчёт. Иначе зачем было бы раскрывать Рэрити тайну монокля и, самое главное, давать прикоснуться к нему, не «вшив» в него предварительно заклинание, при помощи которого можно будет просматривать чувства единорожки на расстоянии? Однако, какой бы предусмотрительной, организованной и требующей значительного времени для реализации ни казалась задумка, единорог не был точно уверен, зачем он это сделал. Он учёл все нюансы и продумал детали, техническое и моральное исполнение были идеальны, но мотивационная часть хромала на все четыре ноги. Правда, когда дело касалось Рэрити, Фэнси Пэнтсу зачастую было трудно объяснить свои собственные действия. Но, догадайся он посмотреть через монокль на своё отражение в зеркале в такие моменты, он увидел бы своё собственное сердце. Каждый раз, когда Рэрити оказывалась в Кэнтерлоте, единорог непременно старался оказаться рядом с ней, даже если это было в урон его делам. «Дел ещё будет много. А когда мне выдастся шанс увидеть её?» — спрашивал Фэнси сам себя, не произнося эти слова мысленно, но чувствуя их, чувствуя ими. Если, приехав из отдалённых краёв, он из разговоров знати обнаруживал, что опоздал и не застал белую единорожку, это не слишком расстраивало его, но оставляло ощущение, будто он упустил нечто важное, что-то, что ещё немало будет глодать его перед сном. Маленький трюк с моноклем жеребец оправдывал сам для себя как очередную проверку его возможностей. А Рэрити считалась всего лишь более интересной для наблюдения на расстояния мишенью, чем остальные. Всего лишь. Но, увидев через артефакт страдания кобылки, Фэнси Пэнтс удивился тому, что они отражали его собственные. Утром ему пришлось успокаивать Флёр: пусть он и не любил модель как свою особенную пони, видеть её болезненную реакцию на писанину жаждущих сенсации журналистов и никак не реагировать он не мог. Успокоив подругу и решив проверить, как дела в эмоциональном состоянии Рэрити, жеребец в первую минуту подумал, что заклинание не сработало, и монокль просто выдаёт ему его собственные эмоции. Но было одно но. Фэнси при этом не стоял перед зеркалом, а значит, переданные моноклем чувства были взяты прямиком от белой единорожки. Единорог понимал, что не может просто так взять и заявиться к ней со словами: «Рэрити, я увидел через монок… э-э, сердцем почувствовал, что Вы в депрессии, поэтому вот Вам вино стоимостью в весь Ваш дом и шоколадка», — однако благодаря моноклю смутно понял, что она сама придёт к нему. А тот факт, что терзания единорожки будто бы были по большей части были из-за него, настораживал — вот что заставило жеребца взять себе выходной и оставить стражникам послание для белой модельерши. У Фэнси Пэнтса появилась теория, что монокль каким-то образом связал их двоих — значит, она придёт за объяснениями к нему. Он мог бы остаться дома, но приводить туда, к Флёр, молодую и привлекательную кобылку до того, как страсти улягутся, было бы свинством. Он сидел за небольшим белым столиком в закрытой парковой зоне, наслаждаясь лёгкими дуновениями ветерка и время от времени подливая себе чая из тонкого фарфорового чайника. Ожидание Фэнси скрашивала книга, которую он удерживал перед глазами при помощи магии. Единорог услышал размытые расстоянием голоса стражников, их вежливое и почтительное приветствие, и в следующую минуту увидел на гладкой песчаной дорожке Рэрити. От летнего зноя её защищала прекрасная чёрная шляпа, расшитая бисером, с узорами из лент, делавшими её похожей на корону. Единорожка прошла мимо фонтана и по подстриженной траве проследовала к расположившемуся под широкой древесной кроной Фэнси Пэнтсу, почти застенчиво улыбаясь. Жеребец улыбнулся ей в ответ и встал, чтобы поприветствовать. — Не знала, что Вы ждёте меня, — кокетливо сказала Рэрити после обмена любезностями, улыбнувшись так, чтобы на её щеках заиграли ямочки. — Вы могли бы назначить встречу. — По правде говоря, любезная Рэрити, я всегда оставляю стражникам записки на случай, если Вы придёте, — легко солгал жеребец. — Для Вас я готов не выделить время, а высвободить его. Но, так как сегодня — мой выходной, я весь в Вашем распоряжении. Они уселись за стол, и Фэнси Пэнтс телекинезом налил единорожке чая в заранее поставленную здесь вторую чашку. — Правда? — та была тронута. — Не знала, что я для Вас так… — она пригубила чай, бродя взглядом по столу, словно надеясь отыскать нужное слово. — Дорога? — улыбнулся жеребец, кивнув. — Я хотела сказать «важна», — мягко ответила Рэрити. — Но Ваш вариант льстит мне даже больше. Как здоровье дорогой Флёр? — Наивная кобылка пребывает в депрессии, — у единорожки создалось впечатление, будто Фэнси благодарен за этот вопрос, поскольку только ей может доверить ответ на него. — Она верит каждому ушлому журналисту, уверяющему в своей статье, что её красота угасает. Модельерша непринуждённо прикрыла глаза и копытом погладила тонкий сухой краешек чашки, не посмотрев на него. Фэнси наблюдал за её движениями и жестами, как заколдованный. — Вы, должно быть, не разделяете это мнение. — С высоты своего опыта я могу с уверенностью сказать, сколь мало значит тело. Особенно тело кобылы. — Значит, Вы не хотите меня? Фэнси Пэнтс замер. Солнце Селестии ярко светило в небе, рассыпая по земле искривлённые глубокие тени, рядом с которыми освещаемые объекты казались светящимися, слепящими глаз. Но под спокойным пологом древесных листьев, которыми играл ласковый ветерок, приятно шевелящий гриву и гладящий шёрстку, светотень была очень мягкой, бархатной, почти весенней. Поражённый единорог попытался не запутаться взглядом в танцующей по лицу Рэрити ажурной паутинке теней и подвижных пятен света, попытался пробраться сквозь обманчиво нежный солнечно-теневой покров, но это намерение только сгубило его. В таком освещении обрамлённые пышными ресницами синие глаза почти светились. Взгляд их был спокойным и уверенным, как его собственный, но сглаженным чисто кобыльей, невозможно женственной томностью. Лебединая белая шея и скошенные чёткие полочки ключиц лишь усиливали впечатление того, что Фэнси смотрит на воплощённую красоту. На воплощённую Рэрити. А ведь действительно, этот зыбкий, рассеянный свет подтверждал, что очарование не терпит прямых линий. Такое обстоятельство лишь ещё больше сбивало с толку: как гибкая, знающая все законы света единорожка могла в такой резкой манере перевести характер беседы со светского на… откровенный?.. Жеребец даже подумал, что ослышался: — Прошу прощения? Первым его порывом было магией приблизить лежащий на столе монокль к глазу и посмотреть через него на Рэрити. Обществом подобный жест расценивался всего лишь как заинтересованность, но единорожка теперь знала секрет этого невинного аксессуара. Фэнси внезапно понял, что угодил в собственную ловушку, и эта вера укрепилась с ответом белой кобылки: — Недавно Вы нанесли мне визит, удивительно хорошо совпавший с царящими в прессе слухами о закате карьеры Флёр де Лис, что случилось сразу после того, как я случайно застала Вас с моей фотографией в копытах. Также Вы признали, что любуетесь мной таким образом достаточно долго. Возникшая на этот счёт теория была нелепой, смелой и самонадеянной, пока я не поняла… — светло-голубая магия окутала неприметный артефакт перед копытом Фэнси Пэнтса, опережая его и приподнимая его над столом, чтобы владелец обратил на него внимание. — …Что через открытую дверь можно пройти в обоих направлениях. Единорог смотрел на ребром зависший между ними монокль, а его разум лихорадочно мчался, преодолевая свои собственные горизонты в погоне за ответом на вопрос, как выбраться из этой ситуации. Но почему в глазах Рэрити вместо осуждения стоит азарт? Она положила волшебный аксессуар на край стола, а затем сдвинула к нему чашки и чайник и перегнулась через столешницу, приблизившись к Фэнси Пэнтсу практически вплотную и урчаще проворковав: — Ну, что же Вы себя как в латы заковали? — По-прежнему не понимаю, к чему Вы… — возражение жеребца было прервано наложенным на его губы кончиком копыта. Удивительно хрупкий жест, но единорог послушался его беспрекословно. Ещё никогда Рэрити не была так близко к нему. Её глаза занимали всё пространство — с огромными живыми безднами зрачков, в которых плескались надежда и искренность, всё то, за что Фэнси питал к ней симпатию. — Разве стали бы Вы применять это средство, если бы не желали быть ближе ко мне? — шепнула она, и единорог знал этот приём. Они были одни в закрытой секции сада, совершенно одни, без шансов на нарушение уединения, но Рэрити всё равно не повышала, а лишь понижала голос, заставляя единорога прислушиваться к ней, внимать всем своим существом. И жеребец даже не думал сопротивляться, даже несмотря на непривычное ощущение полной, беззащитной наготы перед фиолетовогривой единорожкой. — Вы всё увидели, не правда ли? — с чуждой хриплостью произнёс он, не в силах отвести от неё взгляд. — Я знаю, что это так, и теперь нет смысла рассказывать о моей нежности. Скажу лишь коротко: Рэрити, Вы нужны мне. Бессрочно и бесконечно. Но я не знаю, нужен ли я Вам. — А если нет — пришла бы я сюда на своих четырёх? Было то делом монокля или нет, но чувства единорожки будто стали абсолютно прозрачны и очевидны для жеребца. Каждое из них было чем-то новым — в его лексиконе даже приблизительно не нашлось описывающих их слов, но он прочитал в них, что может прикоснуться к Рэрити, и на этот раз она не отстранится. Фэнси беззвучно глотнул, коснулся копытом края её подбородка и уверенным, но нежным движением заскользил выше, к ушку и чувствительному месту за ним; трепетно выдохнув и улыбнувшись улыбкой, которой единорог у неё никогда не видел, Рэрити ласково прижалась к копыту лицом и нежно накрыла переднюю ногу жеребца своей. — Как Вы меня измучили… Так вымаливать ласку… — улыбаясь, медленно проговорила единорожка за несколько мгновений до того, как их губы встретились в неторопливом, беспечном прикосновении. Единорогов разделял небольшой круглый стол, но никто не собирался его замечать. Рэрити и Фэнси Пэнтс перегнулись через него, слившись в поцелуе и объятьях, и никто, вопреки своей природе, не собирался думать, как это выглядит со стороны. Такое положение, напротив, не кажется им смешным, в нём есть известная драматичность: теперь они связаны, движение одного — движение другого. Чтобы балансировать, им приходится переплестись передними ногами и держаться за плечи друг друга. Близко и надёжно. Как никогда раньше. Больше ничего не существует в этом мире, кроме глаз напротив и успокаивающего тепла в копытах. Уже не важны ни титулы, ни имидж, ни маски — всё рвётся в клочья, всё бьётся в куски, прямо как чайный сервиз, сметаемый жеребцовым копытом. Пони из высшего общества глазам бы своим не поверили и сочли бы всё шуткой, застав эту пару в таком месте и в таком виде, но ни Рэрити, ни Фэнси Пэнтс не дурачатся: им жизненно необходимо ощущать синхронность их тел, мыслей, желаний — всего того, что позволит забыть о бесконечных сотворённых в прошлом ошибках и стереть воспоминания об окружённом толпой одиночестве. Только момент. Только этот момент, когда чувствовать себя вместе удивительно привычно, словно не было растянувшихся на месяцы и годы светских бесед ни о чём, взглядов украдкой и безмолвных, зыбких рассказов в мгновения прощаний о чём-то предназначавшемся и инстинктивно понятном только им: запуск дирижабля, встреча на королевской свадьбе, любой деловой контакт… Теперь всё просто, теперь всё согласно убеждению Фэнси Пэнтса: просто или никак. Больше никаких артефактов, никакой магии — только два сильных сердца, два жадных тела, стремительно переплетающихся между собой так страстно. Покровы сброшены, и теперь Рэрити и Фэнси Пэнтс… настоящие. Они — в каждом одичавшем от вожделения взгляде, в каждом кружащем голову своей откровенностью влажном поцелуе. Они — словно не были аристократами, дорожащими своей репутацией больше собственных жизней. — Больше никаких хождений вокруг да около? — всё ещё тяжело дыша от трепещущего в нём радостного возбуждения, спросил Фэнси Пэнтс, как только один из неисчислимых поцелуев кончился. — Да! — горячо согласилась Рэрити, снова смыкая их губы — и единорог протестующе замычал, боясь потерять нить диалога, усеянную, как бусинами, судьбоносными для них обоих вопросами, но подхватил поцелуй, кружащий, как вихрь. Объятия становились всё жарче и яростнее; ломая все барьеры, Фэнси счастливо впился копытами в украшающие бёдра единорожки три голубых самоцвета — и она застонала, запрокидывая голову, чтобы выхватить несколько вдохов для своего сбившегося дыхания. — Больше никаких масок и притворств друг с другом? — спросил жеребец почти назойливо, глядя в потемневшие от страсти синие глаза. — Да! — К тебе или ко мне? — Ко мне, тут ближе, — ответила единорожка и удивлённо распахнула глаза, когда рог Фэнси загорелся грязно-песочным иглистым светом — и жеребец телепортировал их в её комнату в замке, причём телепортировал сразу на кровать. — Не любишь терять времени даром? — хихикнула раскрасневшаяся кобылка, магией шустро расстёгивая пуговицы на фраке нависшего над ней единорога. — У нас с тобой и так его ушло достаточно, — кивком подтвердил Фэнси Пэнтс, снова засветив рог, магией переместил одежду с себя в пространство рядом с кроватью, и она с шорохом упала на пол. — Представить не могла, что ты умеешь телепортироваться. — Тебе ещё многое предстоит обо мне узнать, — довольно промурлыкал единорог. Рэрити не возражала, потому что возражение у неё в сознании плотно связалось бы с отказом от того, как он теперь ласкал губами чувствительное местечко на её шее, заставляя слабо выгибаться на постели и вздыхать от мягкого удовольствия… Когда единорожка лежала на широкой груди Фэнси, любимая им и счастливая. Мириады разноцветных осколков никак не хотели собираться обратно, и разум Рэрити представлял собой ворох порхающих мыслей. «И почему только пони считают, что это некрасиво? — мысленно мурлыкала единорожка, нежась в объятьях жеребца и тихо, лениво целуя его шерсть. — Только потому, что эти параметры не соответствуют его расе? Знали бы эти глупые пони, как удобно на нём лежать… — интимные воспоминания минутной давности отозвались сладкой истомой в нутре кобылки, заставив её с довольным урчанием пошевелиться на постели и потереться щекой о грудь единорога. — Ох, они и не узнают. Только я буду знать, отныне только я…». Мысли полетели дальше, и Рэрити вдруг подняла голову с обеспокоенным: — Ох, а где твой монокль? — Он мне больше не нужен, — после паузы ответил Фэнси Пэнтс и ласково поцеловал Рэрити в припухшие губы. Улыбаясь, он приласкал её за ушком и с аномальной нежностью добавил: — Я уже нашёл, что искал. Позже они всё же вернутся за моноклем — сентиментальность единорожки не могла дать ей просто так бросить где попало сведшую её вместе с любимым вещь, — и ему будет уготовано самое почётное место в доме белого единорога. Но он больше никогда не воспользуется этим артефактом, потому что и без него будет видеть, что счастлив.