~o~o~o~
Фригга и не думала, что это будет так сложно. Хотя не то, чтобы это оказалось сюрпризом. Так было всегда – мальчики не остаются мальчиками вечно. Но всё ещё было сложно думать, что ее маленький мальчик уже официально стал мужчиной в настолько публично признанной манере. Тор был так горд, когда Один дал ему это задание: провести целый год в Ванахейме как представитель Асгарда, с заданием обеспечивать безопасность соседнего мира, поддерживать мирные отношения с союзниками и помогать во всем, о чем попросит лорд Ньорд. Конечно же, Тор уже был во многих мирах по разным делам (и не то чтобы Ванахейм был на другом конце вселенной), но никогда один или так надолго. Фригга волновалась, что он может быть не готов, но сейчас она грустно думала, что, возможно, это она была не готова. Казалось, что кусочек ее самой улетел далеко в Ванахейм вместе с ее сыном, оставляя дыру, которая не будет заполнена, пока не пройдут долгие дни этого года. Она прислонилась к раме дворцового окна, смотря на сверкающий путь, уводящий к Радужному мосту и за пределы огромного, усыпанного звёздами космоса, протянувшегося между реальностями. Где-то там – теперь уже далеко, вне ее доступа – был ее сын, живущий жизнью, больше не касающейся непосредственно ее. Она надеялась, что он все-таки вспомнит о продолжении обучения и не будет слишком уж много развлекаться со своим другом Огуном. Она надеялась, что он никого не обидит со своей любовью к дракам и не начнёт новую войну. Она надеялась, что он будет стирать носки каждые несколько месяцев. Тяжёлый вздох, несущий в себе все ее волнения за век родительства, улетел в никуда. – Уже волнуетесь, матушка? В ровном голосе была знакомая нотка довольного издевательства. Длинная тень протянулась по стене рядом с ней, и она обернулась, а Локи встал рядом с ней возле окна. Он все ещё был в своей парадной форме, комбинации ткани, кожи и металла, и зелёный с золотым блестели как драконий огонь в свете полуденного солнца. Только его золотой шлем был снят после церемонии назначения, оставляя его тёмную голову непокрытой и смягчая его профиль, когда он придвинулся к Фригге и по-мошеннически усмехнулся. – Я бы не утруждался. Худшее, что мог сделать этот олух за час, это посбивать парочку деревьев этим кирпичом на палке, который он зовёт оружием, – он нахмурился, дразня. – С другой стороны, полагаю, ему понадобилось всего несколько секунд, чтобы вломиться в тот проход к Нидавеллиру… Фригга попыталась выглядеть строгой, но не очень преуспела. – Прояви уважение к брату, Локи. Он теперь официально наследник Асгарда и защитник Девяти миров. – Что, правда? – Локи приподнял бровь. – Должно быть, я как-то пропустил мимо ушей пять тысяч его упоминаний об этом за последние три недели. Фригга хлопнула его по плечу, недостаточно, чтобы болело, но достаточно, чтобы дать ему знать о ее Материнском неодобрении. Локи просто лениво улыбнулся. Они оба замолчали и Фригга вернула своё внимание дому врат, откуда Тор отправился, казалось бы, часы назад. Вся семья была там, провожая его, вместе с ближайшей подругой Тора, леди Сиф, и высшими должностными лицами дворца. Когда Хеймдалль открыл Радужный мост, Тор обернулся к ним, поднимая окутанный молниями Мьёльнир над головой в драматическом прощании, с широкой улыбкой на лице и сияющими от предвкушения неизведанного и приключений глазами. В тот момент он выглядел таким взрослым, воином и принцем великого мира. Гордость переполняла сердце Фригги, но в то же время она не могла удержаться от желания, чтобы Тор не был слишком взрослым, чтобы обнять мать на прощание. Асгард уже выглядел… другим. Как будто чего-то не хватало, как будто присутствие Тора создавало ауру, делающую золотой город более прекрасным, делающую блеск окружающего их моря ярче, делающую весь мир сильнее и горделивее в ее глазах. Как могло отсутствие одного человека в ее жизни создать такое огромное отличие во всем? Казалось нелепым, что ребёнок, чью испачканную мордашку она вытирала тысячу раз, кто сидел, дёргаясь, на стуле, когда она учила его читать, которого она бессчётное количество раз учила не болтать с набитым ртом, теперь был мужчиной, живущим своей прекрасной жизнью в абсолютно другом мире, пусть и всего лишь год. Но все же это было нечто, к чему стоило постараться привыкнуть; у Защитника Девяти миров, естественно, будут занятия и в других местах помимо Асгарда. Но сказать это себе и принять это сердцем – две абсолютно разные вещи. Лёгкая рука опустилась на ее плечо и ласково сжала. Когда она встретилась с глазами Локи, он успокаивающе улыбнулся ей, и она постаралась улыбнуться так же. Хотя, смотря на Локи, она не могла удержаться от мысли, что он тоже сильно вырос и теперь был принцем-регентом Асгарда, у которого скоро тоже появятся дела, уводящие от неё. Два ее маленьких мальчика превратились в красивых молодых людей, служа миру каждый по-своему, мужчины, которыми гордилась бы любая мать. Но пока что она радовалась компании хотя бы одного из своих сыновей, знакомому, успокаивающему присутствию рядом. Сразу двум сыновьям нет нужды вырастать так быстро… – Здесь будет так тихо без него, – пробормотала она. – Будет так странно не слышать его голос за едой, не смотреть, как он тренируется с друзьями, не видеть его молний в небе. Я знаю, что он будет в порядке. Он так похож на отца, так готов жить своей жизнью и менять миры. Он будет творить великие дела, Локи, и мы все будем очень им гордиться. Но часть меня всегда будет матерью маленького мальчика, который всегда мечтал творить великие дела, а не творил на самом деле. Как все дошло до этого, сын мой? Как вышло, что эти дни закончились и больше не наступят? Когда все это случилось, Локи? Она прижала пальцы к губам. Она думала, что полностью контролирует свои эмоции, может удержать голос ровным и глаза сухими, но сейчас словно узел завязался в ее горле, и глаза угрожающе увлажнились. Она наполовину ждала шутливого ответа, но вместо этого Локи взглянул на неё внимательными, знающими глазами, проницательный, как и всегда. Протянув руку, он убрал пряди золотистых волос, упавшие на щеки, и затем притянул ее в крепкие объятия. Она вздохнула и тоже обняла его, положив голову на его плечо и крепко сжимая. Она вот-вот готова была расплакаться, но ласковое, надёжное присутствие младшего сына стало якорем, за который она смогла уцепиться и найти утешение, когда мир, который она знала столько лет, наконец-то распадался. Будто зная хрупкость эмоций матери, Локи начал поглаживать ее по спине, будто говоря Я здесь. Ты не одна. Как мать, она утешала его бесчисленное количество раз, когда он был болен, когда ему было грустно, когда он боялся; этот обмен ролями был одной из многих сегодняшних странностей. Внезапно с неловкостью осознавая, что она нуждалась в ее мальчиках так же, как они нуждались в ней, она решила разрядить обстановку – ради Локи, конечно же, чтобы показать ему, что его мать не впала в истерику. – Рада, что один из моих сыновей все ещё не слишком взрослый, чтобы обнять мать, – сказала она, специально заставляя свой голос звучать веселее. – Всегда пожалуйста, матушка, – сказал Локи все ещё серьёзным тоном, и повернулся, чтобы секундой позже поцеловать её в лоб. Она почувствовала его улыбку. – Тор будет в порядке. Только подумай, насколько больше там еды и медовухи. А мы наконец-то сможем выспаться без его адского храпа. Бог Грома, хмф, ну конечно, Бог Грома. Держу пари, недели не пройдёт, а Ваны уже отправят его назад, жалуясь, что не могут спать и что исчезли все их жаркое и медовуха. Фригга не смогла удержаться от улыбки. Это было так похоже на Локи – найти путь, чтобы облегчить груз на её сердце. – Тебе не стоит так говорить, сын мой. Он твой брат. Локи только хмыкнул и сжал ее плечи.~o~o~o~
Всё произошло так быстро, что сознание Фригги все ещё пыталось разобраться. Казалось, всего лишь какие-то мгновения назад она сидела у кровати Одина, продолжая бдение над зачарованным сном своего мужа. Под дрожащей золотой завесой магии, лицо Всеотца было мирным, но таким далёким… В прошлом такие времена были испытанием; когда король Асгарда засыпал сном Одина, королева должна была править от его имени. Когда это случилось в последний раз, Тору было семь, а Локи пять, и Фригга обнаружила, что управлять королевством и одновременно справляться с двумя энергичными мальчишками было, как минимум, напряжённой задачей. Она не могла сосчитать, сколько раз за те месяцы она смотрела на мирно спящее лицо своего мужа и желала, чтобы он наконец уже вернулся к неспящему миру и забрал свои дела обратно. На этот раз все было по-другому, но эта ситуация принесла свои волнения. Один больше не был молод, а чары забирали все больше и больше с годами. Довольно часто она проклинала сделку, которую Один заключил с магами Норнхейма в молодости – дар предвидения в обмен на эти месяцы бездвижия. Во сне он видел вспышки многих вещей, прошлого, настоящего и будущего, но ценой было бессилие изменить что-либо, что он видел, до того, как проснётся – неделями, иногда месяцами позже, часто слишком поздно, чтоб изменить увиденное. Такое бессилие было у воителя-короля Одина, но менее очевидная цена была той, которую Фригга платила в течение каждого из этих долгих и одиноких часов. И на этот раз сон Одина пришёл в наихудший момент, оставляя Фриггу ощущать себя неуверенной и опустошённой. Внезапное изгнание Тора на землю оставило ее безутешной, хотя она понимала важность урока, который пытался преподать сыну ее муж. Но с теперь накрепко уснувшим Одином и проснувшейся угрозой вторжения Йотунхейма, Фригга как никогда желала присутствия своего уверенного и храброго (пусть и торопливого) старшего сына. По крайней мере, сейчас она не осталась править Асгардом в одиночку. Несмотря на обстоятельства, она не могла не гордиться сыном, принявшим отцовское копье. Однако восхождение Локи на трон стало очередной причиной для волнения на этот раз. Она любила своего младшенького, но она боялась, что он не готов для этой ноши; Локи не был обучен принять Асгардский трон, как Тор. Хотя не было сомнений в том, что Локи был более умным из двух, она волновалась, что у него не будет уверенности в себе, которая нужна была королю в такие проблемные времена. Особенно в свете того, что Локи ей сказал. Когда они оба преданно наблюдали возле постели Одина, Локи открыл ей историю его открытия о Йотунхейме и последующее раскрытие Одином их долго сдерживаемой семейной тайны. Казалось, что он принял природу своего происхождения, подумала Фригга, так как говорил он о своём открытии спокойно, но нотка неловкости мелькала на краю ее сознания. Как его мать, она отлично знала о навыке Локи скрывать то, что он не хотел показывать другим. И даже если он действительно примирился со своей новой сущностью, она боялась, что такое резкое изменение в самоощущении вместе с изгнанием его брата отвлечёт его от королевских дел, которые требовали ясного ума. Все это металось в мозгу Фригги, пока она смотрела на лицо Одина, молча желая, чтобы он проснулся. Но вдруг пришли Йотуны. Трое, дважды ее роста, со сверкающими алыми глазами на узорчатых синих лицах. Она давно не видела Ледяных Великанов вживую – кроме ее сына, конечно же – и взрыв холода, вонзившийся в кожу и заморозивший дыхание, застал ее врасплох. Но всё равно ее замороженные пальцы сомкнулись на рукояти ее меча, когда она встала между Одином и древнейшими врагами Асгарда. Не было сомнений в том, зачем они пришли сюда, сюда, в сокровенные покои дворца Асгарда, сюда, ищущие беззащитного Всеотца. Фригга умерла бы с замёрзшим в теле сердцем, прежде чем позволила кому-то из них коснуться дорогих ей людей. Но она осознавала, что, возможно, именно эта судьба ее ожидала. Запутанность. Её меч, пронзающий толстую кожу. Шок обмораживающей боли. Кружащийся вокруг мир. Голоса. Вспышка яркого света Гунгнира. Крик. Триумфа? Злобы? Страха? Она тряхнула головой, пытаясь прийти в себя, и осознала, что упала на пол. Она услышала голос Локи, увидела вторую вспышку света Гунгнира, услышала рёв третьего, последнего Йотуна, бросившегося на её сына. Пытаясь побороть холодное головокружение, она отбросила причины и вместо этого двинулась вслед за сильным и быстрым инстинктом матери, защищающей ребёнка. Локи обернулся, опоздав всего лишь на секунду – Йотун уже поднял свой ледяной кинжал, но меч Фригги был быстрее. Последний Йотун упал, и они с Локи стояли друг напротив друга, тяжело дыша. – Локи, ты спас его. Она подбежала к нему и бросилась к нему в объятия, и он крепко обнял её, зарываясь лицом в ее золотые волосы. Она могла чувствовать холод Гунгнира, который все ещё держал Локи, и холод металла его шлема, касающегося ее лба. Она вцепилась в него, как ребёнок, ищущий спасения от кошмара, успокаивая себя тем, что она и вправду пережила эти последние моменты и те, кого она любила, были в безопасности. Локи тоже дрожал – она почувствовала это глубоко в его груди, в его дыхании, хотя его рука на ее спине была спокойной и успокаивающей. – Я клянусь тебе, матушка, они заплатят за то, что сегодня сделали. Она оттолкнула его клятву в сторону. Это не имело значения, не для неё, не сейчас. Асгард находил пути к примирению с врагами и за большие обиды, чем эта, в прошлом. Конечно, так будет и на этот раз. И, кажется, на этот раз предвидение Одина о взращивании принца Ледяных великанов как родную плоть и кровь стоило цены долгого сна. Лафей был мёртв, трон Йотунхейма пуст, а Глава – дитя Асгарда так же, как и Йотунхейма. Оба ее сына примут троны, для принятия которых были рождены, и мечта Одина об объединённых народах наконец станет реальностью. Это было глупо и нечестно с её стороны – сомневаться в способностях Локи. Оба её сына были лидерами, и сегодня это было доказано. Король Асгарда храбро встретил угрозу его народу и его отцу и матери и он защитил их всех. Её сын был рядом с ней и Всеотцом, когда они больше всего нуждались в нем. Она не могла просить большего. Однако, когда она смотрела ему в глаза, озабоченность мерцала в глубине ее мыслей. Учитывая обстоятельства, это было глупое сомнение, она знала, но стряхнуть его все равно не могла. Было что-то жуткое в том, как её тихий, задумчивый сын с такой лёгкостью сразил тех, кто, как он уже знал, были одной с ним расы, даже того, кто был его биологическим отцом, даже учитывая, что Лафей не заслуживал и капли сострадания от ребёнка, которого он однажды обрёк на смерть в одиночестве, холоде и темноте. Это, безусловно, означало, что Локи был верен отцу и матери, которые вырастили и любили его, не расе и семье, кто бросил его, но волнение не уходило. Даже если Лафей был агрессором, ей не очень нравилось, что Локи займёт трон, полученный убийством предшественника. Более того, в глазах Локи был холодный блеск, когда он забрал жизнь Лафея, и когда он стоял после битвы, смотря на неё, она все ещё чувствовала тёмный холод под его пристальным взглядом. Она стряхнула эту мысль. Это не имело значения. Сегодня ее сын был героем, достойным держать скипетр отца. Скоро Один проснётся, вернётся Тор, и все будет хорошо, королевская семья объединится и снова будет сильной. Вместе.~o~o~o~
Один не позволил бы, но Фригга была не в том настроении, чтобы волноваться об этом. Она уже сталкивалась с гневом Всеотца и этого было недостаточно, чтобы напугать ее после всех этих лет. С недовольством Одина она могла жить, но если бы она этого не сделала, она никогда бы себя не простила. Перед дверью стояли, ожидая, двое стражников. Понадобилось немного, чтобы убедить их отложить приказ короля, но они наконец осознали, что столкновение с гневом королевы будет куда страшнее, чем что угодно, чем Один мог их запугать. Фригга остановилась, потянувшись к двери, застыв на секунду из-за грызущего страха. Эти последующие минуты, скорее всего, будут мучительны, но в конце концов какую пользу на самом деле принесёт этот визит? Но нет. Это было то, в чем она нуждалась, ради неё или ради него, она не была уверена, но она не могла просто уйти и притвориться, что у неё никогда не было второго сына. Она открыла дверь и вошла. Это была простая комната, маленькая и без прикрас, с одним-единственным узким окном напротив неё, за которым был отличный вид на золотой город и море за ним. И возле окна, смотря вперед, стоял мужчина, которого она однажды назвала своим сыном. На нем все ещё были цепи, в которых он был, когда стража привела его к Одину. У этих цепей была тройная цель: они ограничивали движения, но также были зачарованы магией, противостоящей любым иллюзиям, которые мог попытаться создать носитель. Но была и более глубокая причина. Ошейник, защёлкнутый вокруг шеи узника, практической цели не имел; это был всего лишь символ унижения, неудобное и унизительное напоминание, что носитель был предателем и врагом высшего разряда, сообщение, что ты позор для Асгарда. Все, что потребовалось, это щелчок пальцев Фригги, и цепи упали с тела Локи, зазвенев у его ног. Она не боялась его. Она научила его магии, и королева Асгарда смогла бы справиться с чем угодно, что он мог бы попытаться сделать. Локи медленно повернулся к ней с лицом, не выдающим ничего из того, что происходило за сверкающими глазами. Он склонил голову, и когда он заговорил, его голос был мягок. – Матушка. Она взглянула на него. Теперь, когда она была здесь, она не знала, были ли у неё слова, чтобы говорить. Какие слова, возможно, могут подойти? Она больше года считала его мёртвым, скорбела по его коварству и падению, только чтобы услышать слухи какие-то месяцы назад, слухи, быстро ставшие настолько ужасными, что ту радость, которую Фригга могла почувствовать, узнав, что ее сын жив бешено сокрушило знание, что ее дитя стало чем-то чудовищным. Она смотрела на него и пыталась упокоить мучительную суматоху в сердце. Кто был этот мужчина с длинными, распущенными волосами и насмешливыми губами, с обвиняющими глазами и злыми словами? Конечно же, это был не её сын. Этот мужчина был намного взрослее, чем ребёнок, которого она потеряла, но не в том смысле, который подходил бы ему. У Локи всегда была способность язвить, но сейчас он излучал злобный цинизм и глубокую горечь против мира, отравляюще кипящие под спокойным лицом и тонкими губами. Огонь в его глазах заставил Фриггу содрогнуться глубоко внутри. Прежде чем увидеть его, она надеялась, что слухи преувеличивали. Тор говорил по-другому, но она должна была своими глазами увидеть и подтвердить для себя ужасную правду раз и навсегда, что она больше не узнавала своего сына. – Зачем? Зачем он сделал это с ними? Зачем он выбросил всё, что имел? Зачем ты заставил меня потерять тебя снова? Локи поджал губы. Больше не осталось ничего от того насмешливого молодого человека, который так легкомысленно поприветствовал ее в тронном зале всего часом раньше, жестоко пошутив о своих проступках и ее боли. Он мечтательно сдвинул брови. – Зачем, – медленно сказал он, будто пробуя слово на вкус. – Зачем. Такое простое слово, простой вопрос, и все же так много ответов. С чего начать? Его глаза сверкнули, пронзительно глядя на неё. – Кажется, это вопрос всех, когда они на меня смотрят. Зачем, зачем, зачем, Локи? Но что же о тебе, матушка, дорогая? Я думаю, ты и Всеотец заслуживаете по меньшей мере несколько собственных «Зачем?». Но если я вдруг спрошу, получу ли я когда-нибудь ответ? И если я недостоин получить ответ, есть ли хоть одна причина, по которой я должен чувствовать себя вынужденным дать таковой? Конечности Фригги ощущались тяжёлыми и промёрзшими, как будто в кошмаре льда и догоняющих волков. – Ты знаешь, что мы любили– – Нет! – перебил ее Локи. – Нет, я не хочу слышать твои сентиментальности. Я хочу знать, почему меня нарекли злодеем, когда это вы сделали меня тем, кто я есть. Фригга выпрямилась, отказываясь позволить себе быть испуганной. – Мы сами создаём себя, Локи. Мы дали тебе многое, чтобы ты создал свою жизнь, и хорошую жизнь. Но если это то, что ты решил сотворить из наших инструкций и твоих талантов, тогда ты должен принять последствия своих действий. Это правда. Локи улыбнулся, но это была горькая улыбка на лице, которого Фригга не знала. – Но ты правда в это веришь? Ты и Всеотец всегда играли со словами ради свих целей. Ты говоришь о правде, ах, но ты лгала мне, матушка, ты и Всеотец. Вы сказали мне, что у меня есть судьба. Вы сказали мне, что вам не всё равно, что вы моя семья, что у меня всегда кто-то будет. Меня ли нужно винить за разрыв лжи, за появление монстра, которого вы так осторожно прятали столько лет? Меня ли винить за правду? – Я не буду играть в игры слов с тобой, – резко ответила Фригга. – Ты создал эту правду в своём уме, такую же фальшивую, как твои иллюзии. Улыбка Локи тоже была острой. – Ах, так теперь мы ходим вокруг да около? «Фальшивые, как мои иллюзии»? И все же, кто научил меня этим иллюзиям? И если мои фальшивы, то что мы скажем о твоих? Кто это был, кто создал величайшую иллюзию из всех, ту, которая обманывала меня девять сотен лет: иллюзию, что я был частью Асгарда? – Говори, что хочешь, но мы оба знаем, что это не было иллюзией, пока ты не сделал ее таковой. – Тогда – ты это отрицаешь? Что ты лгала мне? Что ты обманула меня? – Мы говорили тебе, во что искренне верили, – сказала Фригга. – И мы скрыли от тебя то, что, мы боялись, нанесёт урон. Мы только хотели защитить тебя. Призрак его улыбки все ещё мелькал на губах Локи, хотя в глазах его теперь был смертельный холод. Он сомкнул руки за спиной. – Вот как, – ответил он, снова задумчив и пугающе спокоен. Он нахмурил брови. – Как странно. Если вы хотите соврать разок-другой, это не имеет особого значения, даже идёт на пользу – защищает что-то – но из моих губ ложь становится чем-то мерзким. Воистину странно. Он наклонил голову, и на его лице было притворное любопытство. – И тут-то находится величайшая ирония, матушка. У тебя было моё доверие, знаешь, всегда. Но это ложью ты получила моё доверие и, наконец-то, именно правда отвратила меня, – он тряхнул головой. – Должен сказать, это не очень хороший стимул для меня любить это обманчивое чувство, которое ты зовёшь правдой. Кто был этот новый Локи? Этот Локи, который знал, как пробраться в её сердце, но теперь лишь затем, чтобы разбить его? Эта фальшивая улыбка снова сверкнула на его лице, широкая, но безрадостная, горькая, как боль. – Хочешь узнать, что я сказал Мидгардцам? Я сказал им, Свобода – это величайшая ложь жизни. Никто из нас не свободен, ни ты, ни я. Мы все в конце концов обнаруживаем себя связанными, и наши мечты оказываются вырваны из наших кулаков той или иной ещё более великой силой. Просто одни из нас немного более очевидно пленники, чем другие. Фригга шагнула к нему, ее руки дрожали от желания потянуться к нему, но боясь, как он может отреагировать на любой признак привязанности от неё. – Если это то, во что ты веришь, тогда, я боюсь, надежды ещё меньше, чем я думала. – Надежды? – Локи поднял брови, кривя губы. – Ох, матушка, неужто ты вправду пришла сюда, ко мне, думая, что была надежда? Для меня уже ничего не осталось, только камера, в которую твой муж меня отправил, пока миры будут стоять, чтобы держать меня там. Он выглянул в окно, будто пожирая последний вид на мир снаружи, который он когда-либо получит. Когда он снова на неё посмотрел, его глаза смягчились, почти неощутимо, но на секунду ей показалось, что она увидела своего сына. – Ты всегда в меня верила, так ведь? – сказал он голосом чуть более громким, чем шёпот. – По крайней мере, ты всегда думала, что во мне есть что-то, достойное большего, нежели жалость. По крайней мере, я полагаю, я должен поблагодарить тебя за это. Однако, я нахожу благодарность весьма нелёгким чувством в эти дни. Это было большее, что она получит от него, она знала. Но она не могла отпустить его без своего ответа, верил он или нет. Она потянулась и взяла его за руки. – Ты был моим сыном с момента, как я впервые коснулась тебя, – прошептала она. – Я любила тебя, Локи, всегда. И я всегда буду любить тебя. Локи опустил взгляд на их сомкнутые руки, и она не могла видеть его лица, но он не отшатнулся от неё, как, она опасалась, он мог бы. Она тоже опустила взгляд и сжала его руки, надеясь, что если он не доверял правде ее слов, он поверил бы правде ее прикосновений. На секунду она вздрогнула, подумав о крови невинных, пролитой этими руками, разрушения, принесённые ими, теми же руками, приносившими ей цветы на день рождения, следящими за бесчисленными строчками книг вместе с ней, успокаивающе поглаживавшими по спине, когда это было похоже на обещание. Только тогда она увидела фальшь, которую её сердце пыталось сплести всё это время – ложь, что этот странный человек перед ней вернулся вместо её любимого сына, который умер. Но это была неправда, она знала, что нет, он был её, на веки вечные, её ребёнком, её маленьким мальчиком, пока миры не прекратят своё существование, и что бы он ни сделал, это не могло нарушить эту правду… В дверь постучали. Стражники пришли, чтобы забрать ее сына в камеру, которая будет его домом на всю его оставшуюся жизнь. Всё было кончено. Она не ожидала этого, но когда это произошло, она поняла, как ждала этого. Локи обнял ее неожиданно и яростно, прижимая ее к себе, словно она была воздухом, которым он дышал. Он уткнулся лицом ей в волосы, и его дыхание возле ее шеи было быстрым и горячим. Она обняла его за плечи, прижалась щекой к его волосам, и держалась за него, как за надежду, дающую жизни хоть какое-то значение. Его сердце неистово билось в груди, и она осознала, как он старался скрыть свой ужас в последние несколько минут. На секунду она подумала, что вот-вот услышит тихий, испуганный голос (Мама, я боюсь), но этого не произошло. Внутри неё что-то сломалось, что уже никогда не станет прежним. Наконец он отстранился и повернулся к двери, открывшейся, чтобы впустить стражников. В последнюю секунду она заглянула ему в глаза, и они были полны ужаса человека, преследуемого снами темнее, чем она смела вообразить. Но он встретил стражу с расправленными плечами и высоко поднятой головой, и несмотря на боль от этой сломанной части ней, Фригга гордилась, что в конце концов её сын встречал свою судьбу с достоинством принца Асгарда. Только когда она наблюдала за высокой, прямой тенью своего сына, окружённой двумя охранниками, тающей в коридоре, она осознала всю отчаянность этого последнего объятия. Приговор Локи заключался в том, что больше никто к нему не прикоснётся. Она лицезрела последний раз, когда он показал кому-то другому тот остаток любви, что ещё задержался в его повреждённом сердце. Она осознала, что этот момент будет для неё вечной пыткой, но она также знала, что будет ценить воспоминание о его последнем объятии вечно. Когда Фригга наконец потеряла их из вида, ей показалось, что какой-то кусочек ее самой будет заключён в этой камере вместе с ее сыном, где он будет до конца ее жизни, оставляя дыру, которая никогда не будет заполнена. Её сын был один, и ее семья сломалась навечно.