ореол

Хаджиме кажется, что руки мамы обведены ярко-оранжевым фломастером. Хаджиме хочется вечно держаться за её аккуратную ладошку с маленькими светло-зелёными ногтями, цветом напоминающие молодую траву и дружескую любовь. Да, он, ещё маленький мальчик, знает, что такое любовь и какого она бывает цвета: оранжевая — материнская, родительская; бежевая — семейная, основанная на взаимном уважении, как у бабушки и дедушки. Другой любви Иваизуми пока не знает, но она есть — мальчик видит её на улице: множество людей, обведённых нежно-розовыми, бирюзовыми, реже — красными карандашами. Но вот они с мамой приходят домой, и Хаджиме отпускает её ладонь. Как жаль, что его тело не излучает никакого цвета. Когда Иваизуми впервые встречается с Ойкавой, от Тоору тут же начинает исходить приятный глазу фиолетовый цвет — симпатия к чему-то незнакомому. Если бы шатен мог видеть цвета любви, то он бы увидел, как Хаджиме светится точно так же. Они сразу ладят: Ойкава чуть ли не пищит от восторга, когда Иваизуми рассказывает, как выбил себе зуб, гоняясь за огромным жуком, а сам Хаджиме, задержав дыхание, слушает о буднях во Франции, куда Тоору ездит с мамой раз в три месяца. Когда они впервые жмут друг другу руки, в Ойкаве загорается зелёная лампочка. Она горит так ярко, что Иваизуми кажется, будто он сейчас ослепнет и больше никогда не увидит ни нового друга, ни маму, ни жучков, ни детского сада. Он быстро отворачивается и едва замечает, как цвет любви Тоору на мгновение становится грязно-зелёным. Однажды цвет любви папы снова окрашивается нежно-розовым, когда он получает сообщения по работе. Он знакомит Хаджиме с этой «работой» через полгода, когда мама уходит, громко хлопнув дверью. Когда папа, присев на корточки, спрашивает, останется ли Иваизуми с ним, мальчику хочется крикнуть: «Нет». Но он вспоминает ярко-зелёную лампочку по имени Тоору, вспоминает, как Ойкава решительно отказался от поездки в Прованс, чтобы Ива-чан не скучал один… но ведь мама — не Прованс, мама — лучшее, что есть в жизни. Но ведь если Хаджиме уедет отсюда, то больше никогда не увидит ни папы, ни своего детского садика, ни своей комнаты с обоями с персонажами «Истории игрушек». А мама всегда будет рядом с ним — в сердце, она будет приезжать и забирать его, куда и когда Иваизуми захочет, поэтому мальчик решительно кивает. Руки папы горят оранжево-бежевым, как никогда до этого. Новая мама горит бирюзовым цветом, такого чистого оттенка Хаджиме не видел ещё никогда. Она постепенно разбавляет свой фиолетовый цвет бежевым, когда читает Иваизуми сказки на ночь или играет с ним в авторскую игру мальчика «Годзилла против Пришельцев». Когда они играют вместе с Ойкавой, пришельцы почему-то оказываются сильнее, а когда за дело принимается новая мама — то Годзилле удаётся взять верх. Иваизуми не нравится смотреть глупые фильмы, потому что люди на плёнке не излучают никакого цвета. Мама на фотографиях, присланных с её нового дома, не горит привычным оранжевым цветом, но каждый раз ослепляет своим сиянием, когда приезжает в гости. Хаджиме впервые видит маму с другим свечением, когда она представляет ему нового папу. И Иваизуми искренне рад за неё, а ещё ему нравится его новый брат с фарфоровой кожей и бритой головой. Когда Хаджиме дарит ему своего Энди, мальчик жуёт губы и наконец-то представляется: «Тобио». И цвет его любви — тоже зелёный, но почему-то не такой яркий, как у Тоору. Иваизуми понимает, что нежно-розовый — это цвет влюблённости, когда в начальной школе он знакомится с девочкой, которой очень нравится Ойкава. Лу прячет лицо в руках, смеётся и шутит невпопад, но почему-то вежливый фиолетовый цвет Ойкавы так и не становится розовым в ответ, зато влюблённость девочки постепенно гаснет. И вскоре Лу вместе с ними ловит лягушек в пруду и выбивает в драке Хаджиме ещё один зуб: Тоору плачет так, будто это он понёс прямые потери, но Иваизуми совсем не расстраивается и делает для Лу боевой амулет из своей кости. Её зелёный цвет почти такой же насыщенный, как у Ойкавы, у которого с каждым днём листва дружбы превращается в болото. Когда Лу переезжает спустя три месяца, зелёную лампочку Тоору будто подменяют. Он снова начинает ослеплять, мозолить глаза и заставлять их слезиться, что Хаджиме приходится смотреть куда угодно, только не на своего лучшего друга. Когда им по двенадцать, новая мама и папа уезжают в гости к их друзьям и позволяют Ойкаве остаться с ночёвкой. Тоору похож на гирлянду, он улыбается улыбкой, ничуть не пострадавшей от цветных брекетов, и предвкушает «самую крутую ночь на планете, Ива-чан!!!». Но после ночёвка превращается в настоящую экспедицию: Ойкаве интересно, как Санта забирается через камин в дом. Хаджиме хочет сказать, что Санты нет, но Тоору неумолим: «Лезь». А всё потому, что у Ива-чана, видите ли, нет брекетов и его зубы не так жалко потерять. И Иваизуми лезет на крышу, пока Ойкава вопит от восторга где-то внизу. «Заткнись!» — кричит ему Хаджиме. Но то ли он так старается перекричать ветер, то ли черепица на крыше ну совсем скользкая, брюнет совсем не по-геройски летит вниз. Он чувствует, как щиплет оцарапанную щёку, как гудит рука, на которую он упал прямиком в пушистые кусты, а ещё он чувствует, как Ойкава сжимает его плечи. Хаджиме открывает глаза, и весь мир гаснет, когда он видит, как зелёная лампочка гаснет, уступая место другой — нежно-розовой. Тоору идёт розовый больше, чем Лу, чем девочкам и мальчикам, что их окружают. Иногда розовый цвет меняется зелёным, и Иваизуми становится легче, когда он видит знакомый штрих зелёного фломастера, но листва вокруг Ойкавы всё бледнее и бледнее, а сакуровые лепестки всё яснее и яснее. К концу средней школы Хаджиме свыкается с мыслью, что Тоору больше никогда не посмотрит на него как на друга. Как на лучшего друга. Потому что на лучших друзей не смотрят так, как Ойкава смотрит на Ива-чана. Так вечно плаксивый Тоору смотрит только на любимые творожные булочки в кондитерской на углу, на любимые фильмы от BBC и ужасно глупое аниме про космических девочек-воительниц. Иваизуми пятнадцать, когда он уезжает на неделю к тёте. Ойкаве тоже пятнадцать, но ноет в трубку он так, будто ему пять лет. Он присылает дурацкие фотографии, на которых вокруг Тоору нет никакого сияния, и Ива-чану это не нравится, потому что он всегда — всю сознательную и подсознательную жизнь, — видел Ойкаву с обводкой из разных цветов. Хаджиме нравится смотреть, как в новой команде в Тоору постепенно загораются зелёные огоньки и как они загораются в ответ. Хаджиме нравится смотреть, как Иссей и Такахиро горят мятным пламенем, как цвет пламени сменяется бирюзовым, когда они смотрят друг на друга. Всё меняется с ног на голову, когда привычный яркий оттенок Ойкавы меняется на грязно-бордовый. Когда Тоору перехватывает взгляд Хаджиме, когда брюнет чуть дольше задерживает руку у него между лопаток, когда снова по привычке пинками гонит от фанаток, цвет Ойкавы превращается в бурый, но Иваизуми не знает его значения. Он приходит домой и впервые остро чувствует своё одиночество: да кто же на свете, кроме Хаджиме, видит проклятые цвета любви? Нет никого, кто был бы способен объяснить Иваизуми, что и к чему прилагается. Ну почему Тоору то горит ярче своих любимых звёзд, то меняет своё сияние на грязь? Иваизуми смотрит на себя в зеркале в ванной и не видит никакого цвета. Он устаёт, и впервые решение поделиться с кем-то своей тайной всплывает из пучины сомнений. Конечно, Ойкава сначала не хочет его слушать. Говорит, мол, Ива-чан насмотрелся всякого, да и вообще — Тоору занят. Иваизуми продолжает. Начинает, наверное, далековато. С того, что у мамы в детстве были нежно-зелёные ногти и что у Лу было такое же сияние. Когда Хаджиме упоминает одноклассницу, цвет вокруг Ойкавы становится темнее. Ну а заканчивается всё почти правдой, точнее, выводом, который томился у Иваизуми под языком с рождения: — Я могу видеть, когда люди кого-то любят. — Да? — конечно, Тоору не верит. Хаджиме бы сам не поверил, не имей он такой способности: — Если ты видишь, ну, скажем, этот «светоч», то какого цвета твоя любовь? И у Иваизуми не находится ответа. Конечно, Ойкаву приходится успокаивать, что-то ему говорить. Точнее, говорить только правду, что Лу была влюблена в него, что Хаджиме всегда знал, кому на самом деле нравится Ойкава, что старшая сестра Тоору на самом деле любит своего мужа и что родители навряд ли разведутся, потому что тоже любят друг друга чистой бирюзовой любовью. Когда Ойкава успокаивается, Иваизуми наконец-то находит в себе силы сказать, что никогда не видел своего пламени — только у других. — Так ты любишь меня? — спрашивает Тоору напролом. И Иваизуми пожимает плечами, видя, как внутри Ойкавы снова заменяют лампочку. Вокруг его рук проводят небесно-голубым фломастером, цвета брекетов Тоору в двенадцать, цвета океана в летний день и цвета самой искренней любви. Хаджиме обнимает его — осторожно, больше по-дружески, по-зелёному, как в детстве, но всё же обнимает. И Тоору не хочется выпускать из объятий, как не хотелось выпускать руку мамы из своей ладони. И они сидят в обнимку, пока мимо бегут минуты, розовые, красные, оранжевые люди. Хаджиме вдыхает родной запах Тоору и чувствует, как лазурное пламя горит внутри него праведным огнём.