Отпусти

      Когда Юра впервые чувствует непонятное жжение в запястье, ему исполняется всего шесть. Мальчишка сидит на диване в гостиной и бесцельно клацает пультом в попытке отыскать на телевидении что-то интересное, как вдруг его левую руку резко скручивает от боли. Пульт выскальзывает из ослабевших пальцев и с глухим стуком падает на ковёр, а крохотное детское тело будто заживо прибивает столбами к земле — не шелохнуться, не сдвинуться. Пропитанные липким холодным потом волосы облепляют лоб и виски, а воздух из глотки вырывается словно сквозь толстый слой ваты, накаляется до такой степени, что кожа вот-вот покроется волдырями. Он задыхается и, повинуясь внутреннему порыву, вслепую бьёт по кнопкам, пока наконец не выключает телевизор, и лишь после у него получается спокойно вздохнуть. Запястье всё продолжает едва ощутимо жечь, будто кто-то до сих пор старательно выкручивает кожу. Мокрыми подушечками пальцев Юра осторожно касается красной припухлости — след от неё остался такой, будто долго выцарапывали что-то иголкой — и после бежит к маме на кухню, чтобы пожаловаться на странную боль. Где-то на задворках сознания мелькает сверкающий белизной каток, плавная музыка и восторженный рёв толпы.       Он впервые ступает на лёд уже в следующем месяце. Начищенное лезвие конька опасно блестит в свете софитов, и мальчик невольно задерживает дыхание от одной мысли о том, что в скором времени научится управлять чем-то настолько красивым и вместе с тем строптивым. Отталкиваясь от бортика и выезжая к центру катка, Юра чувствует, как мелко дрожат от предвкушения — и совсем чуть-чуть страха — колени. На коньках, среди непоколебимого спокойствия льда даже дышится легче, и он невольно раскидывает в стороны руки, наслаждаясь тем, как порывы стылого ветра облизывают руки и шею. С непривычки мальчишка, естественно, падает и набивает себе здоровую шишку на затылке, но подобные мелочи сейчас заботят его в последнюю очередь. Юра глубоко вздыхает и морщится от боли в отбитых лёгких. Наконец-то он нашёл то, чем давно хотел заниматься.       Фантомные боли в запястье становятся реже, и со временем он даже забывает о них. Крохотная рана, которая почему-то так и не зажила, даёт о себе знать лишь время от времени, ноет в непогоду, будто неправильно сросшиеся кости, и требует тепла и ласки. И получает её оттуда, откуда следовало бы ждать в последнюю очередь. Тогда он впервые пытается сделать на открытой тренировке недавно разученное вращение — и неудачно. Мышцы уже давно не ноют, а почти коченеют от колоссальной нагрузки, и Юра теряет контроль над собственным телом — для фигуриста непозволительная ошибка. В памяти яркой вспышкой негатива отпечатывается лишь тот момент, когда он падает на лёд. Болит абсолютно всё: саднящие ладони в мелкой пудре льда, отбитая спина, раскалывающийся череп. Юра дышит поверхностно и часто-часто, закусывает до крови губу и немигающим взором буравит пространство над собой, мечтая о том, чтобы прямо сейчас один из прожекторов обвалился и раздавил его к чёрту. Хотел похвастаться перед другими, а в итоге лишь облажался. Какой позор.       — Как себя чувствуешь? — Кто-то низко наклоняется над ним и спасает от слепящего света. Юра благодарно прикрывает веки и концентрируется на потрясающем чувстве безмятежности, внезапно зародившемся где-то внутри. Ворочающийся под сердцем тревожный клубок стремительно рассасывается, а дышать с каждым вдохом становится всё легче. Так тепло и приятно.       — Просто отлично, — скалится мальчишка и настораживается: с опозданием понимает, что ни у кого из его знакомых нет такого приятного голоса. Резко открывает глаза, подрывается и в открытую пялится на того, кто сумел так непринуждённо вторгнуться в его личное пространство.       Юра прекрасно знает, кто сейчас стоит перед ним, как и любой другой ребёнок здесь. Виктор Никифоров — один из самых перспективных фигуристов мира нового поколения с твёрдой претензией в скором времени стать сильнейшим. У Виктора лукавая улыбка, цепляющий взгляд с лёгким прищуром и красивые руки. Он похож на ожившего персонажа со страниц глянцевого журнала, ведь нечто настолько до зубного скрежета идеальное и правильное просто не может существовать в реальности. Не то что мечтать о таком — даже смотреть на него, ослепительно яркого, больно, но отвести взгляд в сторону невыносимей вдвойне.       — Несмотря на падение, было неплохо, — улыбается Виктор и ласково треплет мальчонку по волосам, а тот за бешеным биением сердца не может разобрать ни слова. Образы, звуки, мысли и действия смешиваются в единое смазанное пятно, неестественно чётким центром которого остаётся его лицо. Левую руку вдруг будто погружают в кипящую лаву. Что-то нестерпимо зудит изнутри, просится наружу, сотнями игл пробивая кожу, и мальчишка испуганно отшатывается, приспуская рукава тренировочной куртки и прижимая беспокоящую его руку к груди. Этот жест не остаётся незамеченным со стороны Виктора: теперь он внимательно следит за каждым движением мальчишки, и в обманчиво безмятежном взгляде бирюзовых глаз появляется что-то настороженное. Кровь бешено гремит в висках, уши закладывает, и по всему телу от макушки до пят ледяной вереницей пробегают мурашки. Мальчишка с трудом сглатывает вязкую слюну и завороженно наблюдает за возвышающимся над ним парнем. Это ведь было именно то, о чём он подумал, он ведь тоже это почувствовал?!       — Это не твой уровень. Ты способен на большее.       Всё происходит настолько быстро, что Юра не сразу успевает понять, что к чему, лишь удивлённо смотрит вслед удаляющемуся фигуристу и растерянно хлопает ресницами. Коньки скользят почти беззвучно, и эффект его лёгкого, размашистого шага от этого лишь усиливается — кажется, будто Виктор парит над землёй. И Юра наблюдает за ним, не скрывая восторга — смотреть по-другому просто не получается. Для человека, переживающего первую встречу со своим соулмейтом, он реагирует на происходящее поразительно остро, для ребёнка его лет — на редкость стойко. Шока почти нет — Юра хоть и плохо, но всё же осознает случившееся. В памяти невольно мелькают обрывки того, о чём говорили в школе, но слепить имеющиеся кусочки пазла в единую мозаику не получается: информация сыплется на него словно из мешка и накрывает с головой. След на запястье снова даёт о себе знать, зудит и не оставляет в покое ни на секунду. Мальчишка раздражённо трёт покрасневшую кожу, сдирает ногтями и с замиранием сердца рассматривает серебристую вязь проявившихся инициалов — В.Н. Смесь замешательства и восхищения такой простой, на первый взгляд, вещью перерастает в панику и обиду. Юра сотни раз слышал о существовании соулмейта у каждого человека, но почему никто не рассказывал, что делать после того, как его встретишь?       Мальчик долго и пристально смотрит на искрящиеся на свету буквы, а после запрокидывает голову назад и заливисто смеётся. Не в его характере заниматься самокопанием и терзать себя сомнениями. В крохотной детской душе теплом разливается восторг и небывалая гордость за то, что именно он стал соулмейтом такого человека — для него почти божества. И он тоже добьётся не меньшего, он должен стать равным.       — И чемпионом России по фигурному катанию на коньках среди юниоров становится Юрий Плисецкий, Казань!       Подкашивающимися от переизбытка адреналина ногами он поднимается на пьедестал, принимает букет от какой-то девчонки, строящей ему глазки, и пожимает руку лысоватому мужчине, который подходит к нему для вручения награды. Первое в жизни золото — действительно важное — приятным грузом оттягивает шею. Никто даже предположить не мог, что мальчишка из когда-то добротной, но уже давно устаревшей спортивной школы заткнёт за пояс основных претендентов на победу. Церемония награждения подходит к концу, начинает звучать гимн, и удивлённый ропот зрителей постепенно стихает, но Юра мыслями уже давно не здесь. Он добился своей основной цели — его заметили. Прогулянные уроки, драки с дворовыми, не одобряющими подобного «бабского» увлечения, и стёртые в кровь ноги от коньков, которые давно стали малы — всё это было не зря. Уже в следующем месяце они вместе с мамой переезжают в Питер, чтобы он мог продолжить свои тренировки. И не куда-нибудь — в школу при «Юбилейном», попасть в которую мечтает любой, кто хотел бы связать свою жизнь с фигурным катанием. Виктор, естественно, в своё время тоже тренировался там.       За три сезона этих медалей накапливается столько, что они едва помещаются в тумбочку. Юре откровенно скучно, он считает дни до того момента, когда ему стукнет шестнадцать и он сможет выступать вместе с профессионалами — наравне с Виктором. Когда в таблоидах ползут слухи о том, что этот сезон может стать для спортсмена последним, он в сердцах едва не бросает всё. Это было бы слишком досадно и до чёртиков глупо: преодолеть такой огромный путь и остановиться всего в шаге от цели из-за обстоятельств, никак от тебя не зависящих.       Они изредка видятся на катке — их графики тренировок пересекаются. В такие дни сумасшедшее рвение и адская усталость после наступают особенно часто. Юра знает: Виктор смотрит на него, и в такие моменты всё тело облизывает огнём, а лёд начинает плавиться под ногами. Чёртов эгоцентрист, ведёт себя со всеми так приветливо и несерьёзно, невольно заставляя людей тянуться к нему, но никогда не подпускает ближе, чем сам того пожелает.       — Будешь тренировать меня?       Юра всё же не выдерживает: дожидается конца тренировки Виктора и перехватывает его на выходе из «Юбилейного». Колебания интонации в его голосе настолько незначительны, что слова звучат скорее как утверждение, нежели вопрос — он достаточно упорен и нагл для того, чтобы добиться желаемого. Юра на добрых полголовы ниже Виктора и рядом с ним вообще выглядит как нескладный мальчишка: с субтильными плечами, приторно-сладким личиком, нежной молочной кожей — и абсолютно диким, выбивающимся из общего образа, взглядом зелёных глаз исподлобья. Наверное, для кого-то его поведение слишком развязно, но самому Юре абсолютно плевать на подобные мелочи. Сейчас он — в первую очередь эмоционально нестабильный подросток, которого разрывает на части от внутренних противоречий и вопросов, на которые ему никто не даёт ответа. Он не понимает, как работает эта чёртова связь, на поиски которой люди готовы потратить всю жизнь, и зачем она вообще нужна. Его опыт в построении отношений — ноль целых, ноль десятых. Ему не дали времени и возможности пожить для себя и поднабраться опыта. Судьба-злодейка просто поставила его перед фактом и свалила, оставив разгребать последствия.       — А ты ещё тот наглец, — насмешливо тянет Виктор и не может отказать себе в удовольствии потрепать мальца по голове. Тот стремительно багровеет и становится при этом настолько похож на дикого зверёныша, что создаётся впечатление, будто он вот-вот вопьётся зубами в касающуюся его руку. — Тогда оставишь мне свой номер, для того, чтобы уточнить подробности?       Только глубокой ночью Юра через силу заставляет себя лечь спать, но сон ещё долго отказывается идти в руку. Никто не говорил, что Виктор позвонит именно сегодня, так почему он до сих пор продолжает ждать?.. Иррациональная радость неожиданно исчезает, и на смену ей приходит страх. Ведь не случится ничего страшного, если они начнут проводить вместе больше времени, лучше узнают друг друга? Ведь, в конце концов, всё именно так и должно случаться у простых людей, разве нет?       И за подобными мыслями совершенно упускает тот факт, что их никогда нельзя было назвать простыми.       Виктор настоящий и тот, который существует для публики, — две крайних точки диагонали. Он общается со своим подопечным словно в шутку, без опаски, и свободно касается гибкого тела, исправляя недочёты осанки, но в целом ничего не меняется. Юра в такие моменты дышит с трудом и борется с нездоровым желанием увидеть собственные инициалы на его коже. Но Виктор всегда носит одежду с длинным рукавом, словно специально скрывая запястья, и в груди червоточиной зарождается сомнение. При не самом покладистом нраве Юра ещё просто ребёнок: жаждет внимания, но слишком стыдлив, чтобы сказать о таком прямо. Не получая желаемого, он готов пойти на любые меры, лишь бы выделиться: сойдут и драки, и вызывающий внешний вид, и словно случайно взявшийся на волосах запах табака. Всё это действует, но эффект слишком слаб и непродолжителен: убедившись в том, что его подопечный успокоился, Виктор словно забывает о нём снова. Ему хочется верить Виктору, ведь тот, всё-таки, старше и наверняка лучше знает, что и как нужно делать, но ждать ещё сил уже нет.       А потом однажды тот просто исчезает, не сказав никому и слова. Через несколько дней Никифорова обнаруживают в Японии, а громом поражённый Юра от смятения не может промолвить ни слова. Он не знает, чем убит больше: осознанием того, что слухи подтвердились, или тем, что их соглашению грош цена. Ему всё так же пятнадцать, но последние несколько месяцев тянутся бесконечно мучительно и долго: время, будто насмехаясь над ним, остановило свой ход. Юра до крови растирает запястье и отводит взгляд в сторону: кажется, посеребренная вязь с каждым днём тускнеет всё больше. С этим ничего нельзя сделать. Виктор даже не смотрит в его сторону, ему вообще нет никакого дела до какой-то там связи. Наверное, природе тоже свойственно ошибаться, и их случай именно из таких. Просто он изначально неправильно всё понял и придал слишком много значения словам, которые на деле не значили ничего абсолютно.       Теперь они занимаются уже втроём — каждую тренировку Юра чувствует себя здесь лишним и потому приходит лишь под самый конец, когда каток уже пуст. Кататься хочется до тех пор, пока каток не превратится в мелкое крошево, и он раз за разом повторяет свой номер, не обращая внимания на то, что музыка уже давно отзвучала. Никакой техники — только слепое желание выжать из себя всю энергию до последней капли, чтобы без сил свалиться на лёд и потом уже ни о чём не думать. Раздражение, злость и холодное, растущее где-то под сердцем равнодушие выливаются в невнимательность. Во время очередного прогона Юра спотыкается на ровном месте и падает. Повреждённую ногу обжигает огнём, но он даже не пытается что-то сделать — просто продолжает сидеть и бездумным взглядом пялиться в пространство перед собой. Сзади раздаётся скрежет лезвий по льду, и Юра зажмуривается с такой силой, что перед глазами вспыхивают белые круги. Чёртова связь, пока он здесь, от неё не отделаться.       — Что-то повредил? — Виктор явно обеспокоен его состоянием: голос дрожит, а дыхание вырывается из лёгких рваными всхлипами. Он присаживается и приобнимает его сзади за плечи. Что-то навылет пробивает сердце, оставляя внутри ядовитую горечь. — Не волнуйся, сейчас пройдёт.       «Какого хрена он вообще делает?! Хренов эгоист, ни за что не отдаст даже то, что даром не нужно».       — Не трогай.       — Поднимайся, не сиди на холодном, надо осмотреть ногу. — Он просовывает руки ему под мышки и пытается поднять, но Юра вырывается неожиданно остервенело, тщетно бьётся в мёртвой хватке, хотя по силе явно уступает.       — Я сказал, не трогай меня! — до хрипоты кричит он, чувствуя, как крупно начинают дрожать плечи. Плохо дело, нужно быстрее валить отсюда.       — Больше не буду, только успокойся, — на самое ухо шепчет Виктор, но даже не думает отпускать. Только прижимает хрупкое тело всё крепче к груди и слегка раскачивается в стороны, словно успокаивает маленького ребёнка. — Хочешь поговорить?       — Поговорили уже, — невнятно бурчит под нос парень и шмыгает носом. — А теперь отпусти-и-и.       И, наконец, не выдержав, ревёт в голос, утыкаясь носом в собственные колени. Зло трёт кулаками глаза, размазывает слёзы по лицу, заикается и жадно хватает ртом воздух. Эта дурацкая метка губит его — ртутью отравляет душу. Вырезать бы её вместе с кожей и выбросить к чёрту, но проклятые буквы въелись гораздо глубже.       — Что за никчёмный тип, — фырчит Юра, обращаясь скорее к себе, и мстительно заезжает острым локтем Виктору куда-то под рёбра. Тот резко сгибается, роняя голову ему на плечо, рвано дышит, но даже не думает разжимать замок из рук. — Глаза бы мои тебя не видели.       — Мелкий врунишка, — как ни в чём не бывало парирует Виктор, и Юра резко поворачивается к нему, смотрит в ответ люто и пристально. Большущие глаза нездорово блестят на свету, а мягкая влажная кожа так и просит к ней прикоснуться. Виктор едва улыбается уголками губ, совсем не так как обычно, вытирает зарёванное лицо рукавом куртки и щёлкает по кончику носа. — Ещё как бы видели, тебе ведь нравится моё лицо. Всю тренировку можешь на меня пялиться.       — Не обращайся со мной как с ребёнком.       — Но ты ведь и есть ребёнок, — мягко возражают в ответ, — поэтому нужно ещё подождать, пока ты подрастёшь.       — Зачем? — остолбевает Юра и часто моргает. Слипшиеся от слёз, и без того длинные ресницы делают его взгляд по-детски наивным и открытым. Виктор вздыхает и подносит тонкое запястье к губам, оставляя лёгкий поцелуй, а потом задирает левый рукав своей куртки, показывая аккуратно выведенные на запястье буквы. «Ю.П.», гласит надпись, сейчас кажущаяся продолжением его собственной метки. Омерзительно-склизкий комок у горла падает вниз и разбивается крошкой. Моральное удовлетворение от подобной картины сравнимо разве что с видом возлюбленного в твоей рубашке после бурной ночи.       Юра воровато косит взгляд на соулмейта и надеется, что тот пока не может читать его мысли. Кажется, сам не сразу это осознав, он только что приблизился к ответу на свой же вопрос.       — Придурок, — беззлобно шепчет он и толкает Виктора плечом. Тот болезненно кряхтит и потирает ушибленный копчик, а Юра отворачивается, пряча за волосами пылающие щёки. Кажется, им действительно стоит ещё подождать, ведь о подобном развитии их отношений он даже не думал.