Часть 1
10 октября 2016 г. в 23:49
Эллана нашла Соласа спящим на развалинах авварского каменного павильона. От павильона всего-то и осталось, что колонны со столбами, заросшими плющом, источенными дождем капителями и обвалившимися перекрытиями. Спящему в павильоне крышей служило небо с гроздьями холодных южных звезд, и Солас устроил себе постель ровно в центре — когда он засыпал, созвездия кружили у него над головой, озаряя павильон таинственным светом.
Эллана и сама любила спать под открытым небом, но даже летние, Внутренние земли были слишком холодны для нее. Она пришла к Соласу только под утро, захватив собой котелок каши, в который на свой вкус насыпала спелой малины и налила сливок — такое кушанье было достойно долийских правителей, не только Инквизиции. На десерт Эллана собиралась ободрать куст крыжовника, росший за павильоном у реки, оттуда же взять воду для чая — чай же Солас всегда носил с собой.
Когда Эллана пришла, Солас еще спал. Она поставила котелок на кусок колонны, когда-то давно пробивший каменный пол, да и вросший в него, и села рядом с Соласом на край его постели, разглядывая его спящего. Когда Солас спал, он выглядел пугающе беззащитным: это одновременно и смущало Эллану, и влекло. Солас был старше ее, исследовал магию, о которой Эллана только начала задумываться, но, когда он спал, он казался совсем юным и чужим миру людей, пришельцем из Тени, который задержался из любопытства, и не смог найти дорогу назад.
Эллана не любила эти мысли, если Солас был чужим этому миру, однажды он должен был вернуться в свой, а это значило неминуемую разлуку, которой быть не могло — Эллана лазила с Соласом по горным пещерам, где они искали захоронения еще доэлвенанского периода, ела с ним кашу с одной ложки и спала, обнявшись и завернувшись в одно одеяло. Она знала, что Солас по природе своей такое же существо из плоти и крови, как и она сама, но почему-то она, не боясь ни Тени, ни демонов, порой боялась, когда Солас, засыпая, пускался в свои странствия за Завесой, как будто бы однажды он мог оттуда не вернуться.
Эллана помнила, как разгневан был Солас в Убежище, когда во время атаки дракона Эллана, не раздумывая, объявила, что если Древний пришел за ней, она выйдет к нему и пусть будь что будет, если это спасет жизни остальных. Солас потом упрекал ее в глупом геройстве, а Эллана удивлялась: она смотрела на вещи практично, если от нападения можно было отделаться одной жизнью вместо сотен, именно это и было самым разумным решением.
Обычно после такого ее ответа Солас долго смотрел на нее и вздыхал, а Эллана не понимала, чем ему не нравятся ее простые и вполне разумные умозаключения, но ведь когда Солас надолго уходил в Тень, Эллана вела себя точно так же — сердилась на него, хотя могла просто последовать за ним, и боялась, что с ним что-то случится, там, за Завесой, хотя Солас был опытным сновидцем, слишком проницательным для того, чтобы быть обманутым духом или демоном. Если кому и следовало беспокоиться, так это Соласу за Эллану, но он всегда говорил, что верит ей, и Эллана погружалась в Тень, гордая собой — ей нечего было бояться.
Эллана посидела рядом с Соласом, слушая пение птиц и его тихое, ровное дыхание, посмотрела на него в надежде, что он почувствует взгляд и проснется, но это не помогало. Наклонившись к нему, Эллана обняла Соласа под одеялом и поцеловала его в щеку и в лоб, с удовольствием вдыхая его запах. Солас пах вкусно, травами и магией, и Эллана долго вздрагивала, когда поднималась в башню к Фионе и слышала знакомый аромат — Фиона пахла как Солас, стоявший у Элланы за спиной, и Эллане приходилось подавлять в себе желание обернуться, и находить оправдания для своей рассеянности.
«Доброе утро», - сказала Эллана, и поцеловала Соласа в губы — первый раз несильно и нежно, а второй уже намного крепче, комкая в руках одеяло. Под одеялом завозились — Солас выпростал руку и, не открывая глаз, взял Эллану за затылок и поцеловал плотно сомкнутыми губами в рот, в уголок рта и в шею.
«Доброе утро, венан», - сказал Солас, откидываясь обратно на подушку. Он положил Эллане руку на плечи, и Эллана распласталась по его груди, стараясь устроиться как можно больше на одеяле и подстилке, и как можно меньше — на холодном камне. Почувствовав возню, Солас подвинулся, и Эллана, воспользовавшись возможностью, подняла край одеяла и забралась под него, прижимаясь к Соласу.
«Что тебе приснилось? - спросила Эллана, щурясь. Солнце взошло только наполовину, но уже запустило лучи в заросли крыжовника, заставляя щели в резной лиственной изгороди вспыхивать празднично-золотым. - Я спала в низине и пошла прогуляться во сне. Я видела нашествие порождений тьмы и деревню одержимых, мабари, сошедших с ума от моровой крови. Это было поучительно, но тяжело. Следующую ночь я хочу провести в месте не настолько мрачном».
«Ты можешь остаться спать здесь, - предложил Солас. - Здесь аввары поклонялись богине плодородия. Сюда приносили цветы и плоды, и женщины танцевали под луной, и срезали омелу посеребренными серпами. Культ Луны был позаимствован, по-видимому, у долийцев, но местные жители привнесли в него несколько интересных аламаррийских элементов».
«Куда пойдешь ты?» - спросила Эллана, наклоняя голову и пристраивая ее у Соласа на ключицах. Ключицы у него были костлявые, и ее мягкому, оттопыренному больше, чем следует уху было неудобно, но Эллана знала, что есть положение, где ее ухо устраивается у Соласа на шее, а сам он упирается Эллане в макушку подбородком, и, согретые теплом друг друга, они быстро засыпают.
«Может быть, спущусь и взгляну на мабари и порождений тьмы, - Солас рассеянно поглаживал Эллану по плечам. Эллана проснулась раньше и уже отошла от ночных странствий, а Солас еще самое меньшее наполовину пребывал в мире снов. Эллане не терпелось разбудить его, съесть кашу и отправиться в прогулку по окрестностям, но она по себе знала, что сновидца, вернувшегося в мир людей, не стоит торопить. - Это скорбная история, но, все же, история. И ей должен быть свидетель».
«Хороший обмен. А потом мы можем рассказать друг другу сны еще раз, и, если кто-то из нас увидит то, чего не заметит другой, это обогатит впечатления обоих», - согласилась Эллана. Ощущение полноты жизни переполняло ее. В ее родном клане Хранительница не очень-то приветствовала ночные блуждания, справедливо считая, что, чем больше ты вглядываешься в Тень, тем больше Тень вглядывается в тебя, и нечасто задавалась вопросами магии, считая ее скорее инструментом, чем предметом исследования.
Эллана уже успела отчаяться и смириться с тем, что многие ее вопросы не предполагают ответов, но тут она попала в Тень, спаслась из нее, попала в лапы Инквизиции, которую, вопреки всем своим протестам и объяснениям, что она не посланница никакой Андрасте и не верит в людских богов, возглавила — и встретила Соласа, для которого магия была одним сплошным вопросом, требовавшим тщательного изучения и, если не ответа, то разработки системы предположений, в которой ответ может быть заключен — а может быть и нет.
«Хорошо, что я тебя встретила, - сказала Эллана в порыве нежности, которые с ней случались нечасто, и заслуживали особого напоминания, но что-то в обществе Соласа, такого же скупого на ласку и неловкого в выражении привязанностей, как и она, заставляло Эллану говорить вещи, в которых она с трудом себя узнавала, но которые, тем не менее, приносили ей неизъяснимое наслаждение, срываясь с ее губ, как слова незнакомых заклятий. - Я так счастлива с тобой. А ты — счастлив?»
«Я счастлив, венан», - Солас поцеловал Эллану в макушку и, подумав, потерся об нее щекой. Эллана прильнула к нему, жмурясь от удовольствия и комкая рубашку у него на груди так, что затрещал воротник. Солас деликатно взял Эллану за руку, отцепляя ее пальцы от воротника, и поцеловал сначала во внешнюю сторону ладоней, а потом в кончики пальцев, едва слышно вздыхая.
«Отчего ты вздыхаешь, эмма лас? - Эллана выпрямила пальцы и погладила Соласа тыльной стороной ладони по гладкой щеке, не обезображенной колючей щетиной, которая росла по утрам у человеческих мужчин, как сорняки на задворках. - Ты эмма са'лас, ма'арлас больше, чем Тень, чем магию, чем жизнь, чем все на свете — тебе не о чем вздыхать, пока это так».
«О, эмм'аша, - невесело рассмеялся Солас, наклоняясь к Эллане, которая с неторопливым, довольным видом любимой и любящей женщины подставила ему сначала губы, а потом и все лицо, которое Солас покрыл медленными, вдумчивыми поцелуями, смакуя каждое прикосновение к темной коже. - Ма эмма лас, ма венан'ара. Кроме твоей любви есть столько всего, что может нас разлучить. Когда я с тобой, я не помню об этом. Когда я остаюсь один, я спрашиваю себя — правильно ли это, так поддаваться чувствам? Правильно ли жить одним мгновением, забывая о будущем, которое сокрыто от нас и всегда темнее, чем кажется?»
«Не знаю, - Эллана бездумно покачала головой, упираясь локтем в подстилку. Она повернулась на бок, и Солас взял ее за бедро, придерживая на случай, если Эллана вывалится с войлока на камень. Эллана подперла щеку кулаком, подоткнув одеяло выше подмышку, и накрыла рукой через одеяло руку Соласа, расслабленно лежавшую у нее на бедре. - Эта метка, - Эллана поднесла руку к лицу, разглядывая прорезь зеленого света, уходящую глубоко в центр ее ладони, - мы же до сих пор точно не знаем, что она такое. Когда она только появилась и Брешь была открыта, она причиняла мне страшную боль. Со временем магия стабилизировалась, но ни ты, ни я, ни Фиона не могут точно сказать, что будет дальше. И я не могу».
Договорив, Эллана посмотрела на Соласа, и отпрянула — столько неприкрытого страдания было в его взгляде, как будто бы он смотрел на смертельно больную или мучительно умирающую. Эллана видела Соласа разгневанным тем, что он считал ее безрассудством, видела напуганным эффектами метки, не дававшими Эллане проснуться, видела недовольным ее решениями, но никогда не видела Соласа настолько расстроенным и подавленным безо всякой видимой на то причины. Эллана посмотрела на Соласа озадаченно, но очень скоро ее озадаченность сменили сомнения:
«Ты что-то знаешь о метке, что мне не сказал. Она может убить меня? Корифей может убить меня с ее помощью? Отвечай, если это так, я должна знать».
«Конечно, метка может убить тебя, как магия может убить тебя, - досадливо поморщился Солас, приходя в себя. Его глаза остались грустными, но выражение скорбной тоски покинуло его лицо, уступая более привычному недовольству. - Я не знаю ничего такого, чего не знала бы ты, кроме того, что, с того самого дня, как я перестал бороться с чувствами к тебе, я думаю о том, что будет, если ты не справишься. Что будет, если я тебя потеряю. Я думаю об этом, и чувствую, как мысли ослабляют меня, мешают сконцентрироваться, делают уязвимым».
«Ты злишься на меня?» - спросила Эллана, облизнув губы, и Солас покачал головой: «На тебя? На себя. Я потерял самообладание тогда, когда время уходит сквозь пальцы, как песок. У Инквизиции нет всего времени в Тедасе, у нас есть несколько месяцев прежде, чем Корифей соберется с силами — и ты. Ты еще совсем ребенок».
«В моем возрасте многие городские эльфы имеют по трое детей», - возразила Эллана, удивленная и раздосадованная ответом Соласа. Разве не она спасла магов Редклиффа от безумия магистров? Разве не она принесла мир в Ферелден, положила конец храмовничьей войне, выжила и вышла к силам Инквизиции после нападения на Убежище? Солас всегда ценил Эллану высоко и за то, что она делала, и за то, что она собиралась сделать, и слышать такие речи от него было неожиданно и неприятно, но Солас покачал головой:
«Дело не в этом. Дело в том, что герой всегда приносит жертву — и чем больше подвиг, тем больше жертва».
«Теперь ты говоришь, как Варрик», - Эллана взяла Соласа за пуговицу на рубашке и принялась крутить ее в пальцах. Серьезность Соласа произвела на нее впечатление, и она начала поддаваться его мрачному настроению. Будущее Элланы не было безоблачным, но она предпочитала думать о нем, как о буре, после которой прояснятся небеса, а не как о последнем противостоянии под проливным дождем, смывающим кровь жертвенных агнцев вниз по склонам гор.
«Может быть потому, что Варрик прав. Иногда поэты угадывают удачнее всех остальных», - Солас забрал руку Элланы в ладонь и прижал ее к груди, и Эллана положила голову на подушку, касаясь кончиком носа щеки Соласа, и чувствуя его теплое, сухое дыхание у себя на губах.
Будущее можно было изменить, но от него нельзя было убежать, и, пока оно не наступило, невозможно было угадать, удалось ли тебе избавить себя от смерти или участи худшей, чем смерть, или же вышло только направить свои следы прямиком в когти Рока. Эллана не боялась смерти или лириумного рабства, она боялась того мрачного будущего, которое не могла представить, и мысли о нем всегда вгоняли ее в чернейшую меланхолию — чего ради верить, надеяться, сражаться, если где-то есть ужасы, которые ты даже не в силах вообразить?
«Я напугал тебя, и теперь ты думаешь о том, чего не можешь избежать», - сказал Солас утвердительно. Эллана кивнула, ее губы мазнули по коже у него под глазом, испытали щекотку коротких, светлых ресниц: «Я не боюсь, - сказала Эллана, то ли оправдываясь, то ли защищаясь, - но я не хочу об этом думать. Я не могу делать то, что должна, если думаю об этом. Слишком тяжело».
«Но ты должна думать не только о победах и удаче», - возразил Солас, и Эллана ответила ему резче, чем хотела, наклонив голову: «Я не могу думать о смертях и поражениях тоже. Я не черпаю силу в мыслях о неизбежной гибели, я нахожу ее... Ой!»
Эллана в очередной раз дернула головой и как раз тогда, когда Солас повернул голову. Она с размаху ударилась лбом о его лоб так, что в глазах полыхнуло, а в ушах поднялся звон. Сев на лежанке, Эллана принялась растирать лоб ладонью, морща нос. Солас под ее рукой перевернулся на спину, зажимая пальцами переносицу, под ноздрями у него выступили темные капли крови, и Эллана провела пальцами у себя под носом, испачкав их в липкой, теплой крови.
«Бесконечные опасности», - вздохнул Солас, и Эллана, задрав голову, чтобы кровь из носа не капала на блузу, засмеялась, стараясь не очень трясти головой.