Ржавое отрицание

Когда наглый подросток хватает его за руку, сердце пронзают разряды молний. Магия момента длится ровно десять секунд. Так мало для того, чтобы понять мир человека напротив, и безусловно много для того, чтобы осознать всю ситуацию. Хотя, ситуация — приговор. Они не могут быть соулмейтами. Только дурак не знает об устоявшихся отношениях звезды спорта Виктора Никифорова и русской феи. Что они встречаются. Что они живут вместе. Что они помолвлены вот уже год. И, увы, Юри — не дурак. Внутренности выкручивает, сердце замирает, и дрожь испуга пронзает тело. Кулаки начинают сжиматься, и спазмы сводят все мышцы. Из туалета он сбегает, а икры трясутся, словно связки на ногах прямо сейчас разорвутся в клочья. У их отношений нет начала. И общего между ними тоже нет. Они любят одного человека, но это «общее» делает все только сложнее. Он видит их по пути в аэропорт. Неотразимого Виктора и огрызающегося Юрия. Между ними идиллия, и взор невозможно отвести. Лишний орган в груди пытается биться в такт их сердцам. Пальцы же скручивает судорогами, но они лишь сильнее сжимают ручку чемодана. Ловя на себе взгляд Никифорова, он снова убегает. Чувство, что на этих соревнованиях он влез в чужое зыбкое счастье, пронзает. Иголками впиваются в спину все сомнения. Левое плечо горит в огне чужого счастья. Метка на нем душит. Тянет руки, завиваясь вокруг шеи. Кажется, что синяки на этом месте смотрелись бы лучше. Этот чернеющий росчерк считает иначе. Одинокое удушье призывает хоть к какому-то толчку в отношениях. Японец продолжает выступать. Тональный крем воняет резиной и маслом. Но лицо приходится тонировать. В росписях инея горит его щека. Ветви узоров продолжают являть себя. Юри и так слишком неполноценный по жизни. Стать причиной новых сплетен определенно не его жизненная цель. Тело протестует против такого очевидного ограничения, на что Кацуки усмехается. Обреченно и печально. Прокаты проваливаются одно за другим. Усмехается и надеется, что Плисецкий не чувствует этого разгрызающего осквернения души. Надеется, что метка Плисецкого не изменится. Потому что знает, их с Виктором метки дополняют друг друга. Становиться объектом ненависти своего кумира тоже не его жизненная цель. Юри пропускает мир сквозь отверстия в коньках, когда карьера катится вниз, даже не начавшись. Счастье — когда невозможно думать о чем-то помимо тренировок. Избавиться от этих удушающих чувств все равно не в его силе. Он же слабый японец, плаксивый и болезненный, как ком в чужом горле. Кацуки пропускает чемпионат в Японии, отбор на мировые. Собирается и уезжает в свой родной город, который все еще пестрит постерами с его изображениями. Как насмешка, что он, несмотря на все свои поражения, все еще остается чьим-то кумиром. Болезненная худоба ему весьма к лицу. Рот не желает открываться без надобности. А зубы крошатся, стираемые друг другом. Мечты о счастливом будущем пагубно на него влияют. Мечтает и не знает, что Никифоров задыхается, хватаясь за куртку Плисецкого. Не знает, что это не только его боль. А Виктор знает, опыт большой, и такое бывает. Каких только причудливых соулмейтов не собирает природа. Втроем на самом деле было бы весьма неплохо: двойная забота, двойная отдача? — Вик… Слабый шепот Плисецкого пилит тишину. Забивает гвозди в легкие, оставляя отверстия для сверлящей тоски. — Придурок… Давай привезем его, а? Какое, к чертям, время на раздумья, тебя это самое время только калечит! Поставим перед фактом, мол, наша собственность и все! Как будто можно сказать нет на этот срывающийся голос в тишине? Как будто вообще можно сказать нет Юрию Плисецкому? Наглому, самодовольному подростку с забавным прозвищем. — Юр, а давай привезем и не отпустим? Юрий лишь беспомощно кивает головой и тоже приподнимает уголки, морща от боли нос. Усталое лицо Виктора озаряют лучи солнца.