О мертвых царевнах, любви и власти

А царевна была мягка и покладиста, на удары лишь тихо вздыхала и опускала свой светлый взор, и рука Иоанна не смела вновь на неё подниматься, лишь чертыхался царь и притягивал её к груди своей, ронял слова прощенья, целовал в волосы, гладил по белой коже, укладывал, как ребёнка, снова просил прощенья, и зарекался ходить к ней после собраний Думы. Казнить ли миловать, жаловать ли ссылать, волен решать был царь, но не волен он был справиться со своим буйным нравом, не волен был над своими деяниями в секунды гнева. Младая царевна сполна испытала на себя тяжкую ношу, но никогда не гневалась в ответ, лаской да любовью успокаивая юного царя, обращая сердце его к себе. Когда же рука Иоанна опустилась на Фёдора, милостивой царицы не было боле рядом, чтобы смягчить гнев, и слуга государев был весь покрыт синяками да ссадинами, не смел он ответить, но на каждый удар смеялся, обнажая белые красивые зубы. Его раны врачевал Иоанн не покачиваниями да извинениями, а поцелуями и укусами, кои ещё больше боли доставляли, но опричник терпел, зная, что царь вновь в гнев ударится, коли его милость не снести. А царская милость она побольнее, пожгуче бывает, чем царская злость. И Фёдор закатывал глаза, и охал, и исходил весь на царских простынях в царской опочивальне, царскую милость испытывая, и каждый раз на вкус — как первый. Иоанн неистов был на охоте и скор на расправу, и Фёдор неистов был вслед за ним, за ним на расправу скор, и глаза его — молодые и злые — как и у Иоанна сверкали жесткостью и алчностью, и желание первым быть — под глазами царя — наполняло опричника. Иоанн об Анастасии всё больше молчал, но если начинал говорить — вспоминал её большие глаза, виной наполненные за его проступки. Иоанн об Анастасии всё больше молчал, но когда говорил — у Фёдора внутри взрывались и ломались миры. Царь грозен был, и от смеха его пригинались слуги да бояре поробчее, но Фёдор подхватывал, и в его глазах отражалось безумие Иоанна. Царь знал, что недолго осталось Фёдору, когда целовал его неподатливые губы и сжимал в руках узкие бедра, знал, что не позволят подле нему быть тому, кто над ним хоть какую-то власть имеет. Иоанн знал это и молчал.