Саке и ревность

- Юрочка, почему ты такой хмурый? – кричит Виктор через весь онсен Плисецкому, - иди к нам, Юри сейчас будет рассказывать про местные достопримечательности. Неплохо бы осмотреться в городе, где мы проведем столько времени и вообще… Плисецкий презрительно дергает плечом и не отвечает. Виктор был навеселе. Дома, в России, стране, где, по мнению мировой общественности, пьют даже медведи и балалайки, он никогда не злоупотреблял спиртным – но то, что Юрий видел сейчас… Его Виктор откровенно заигрывает с этим японцем – или они оба делали это, Юрий не понимал. Парни регулярно прикладывались к маленьким чашечкам саке – веселые и раскрасневшиеся, они жарко что-то обсуждали. А на другом краю онсена сидел грозный, как осенняя туча Юрий и наблюдал. Казалось бы, что представлял из себя этот Кацуки? Плисецкий был значительно младше своего японского коллеги, но вместе с этим жестче, сильнее – и он не собирался уступать Виктора этому неудачнику. Виктор вернулся к себе далеко за полночь. Юрию из соседней комнаты не составило труда услышать его легкие, но не в пример обычному нетвердые шаги. - Ты в стельку пьян, - констатировал Плисецкий, опираясь на дверной косяк чужого номера. Он стоял на пороге, так как дверь Виктор запереть не соизволил, и наблюдал за Никифоровым. Тот сидел на футоне и невозмутимо готовился ко сну. - Не преувеличивай, я чист, как стеклышко - с достоинством ответил он. Богатырем фигурист, конечно, не был, но сморить его заморской выпивкой было все равно непросто. Ну-ну, говорит весь вид Юрия. От него не может укрыться нездоровый блеск в глазах и яркий румянец, обычно не свойственный Никифорову. - О чем вы так мило ворковали? - вопрос звучит вызывающе, грубо, а главное не имеет под собой никаких оснований – кто Юрий такой, чтобы Виктор ему отчитывался? Но тот давно привык к вздорному характеру юноши, и ответил, как ни в чем не бывало: - Юри рассказывал мне о Японии, о том, как он начинал карьеру, всякие смешные случаи с тренировок - … но встретившись с гневным, недоверчивым взглядом, он оборвал свой рассказ на полуслове – точнее, просто засмеялся. А потом победно выдал, - ты ревнуешь! Какая честь, - Никифоров попытался шутливо поклониться, но алкоголь в крови позволил только повалиться на пол. Как будто Виктор когда-то давал мальчишке повод для чего-то такого. Нет, он сам, сам напридумывал себе бог весть чего – и еще считал себя бесчестно обманутым. - Да, твою мать, представь себе! Будь ты на моем месте, то дергался бы не меньше. Он столько лет был твоим фанатом и теперь явно не упустит шанса… - Да, он не упустит шанса затащить меня в койку, - ядовито замечает Виктор, чуть кривя губы – так, как это пытался сделать ты. - И так как я в этом не преуспел, могу ли поинтересоваться, как успехи у Юри-куна? - Очень успешно - подожди-ка, мы ведь уже с ним встречаемся три года – с спим вместе и вовсе все десять. Весь вид Плисецкого говорил о том, что еще слово – и может произойти непоправимая глупость, и парой пощечин Виктор не отделается. Но тот и сам уже сдается, он устал и не хочет больше пикироваться - садится и смотрит на Юрия почти серьезно: - Юр, он не такой. Он хороший, наивный ребенок, многообещающий спортсмен, но не более. - Конечно, он такой хороший. То ли дело я, - юношеский максимализм, черт его дери. Как Виктор устал от подобных разборок, ему хочется всего лишь отдохнуть, провалиться в сон – и проснуться завтра, желательно без похмелья. - То ли дело ты, бессовестный мальчишка, - покорно соглашается Никифоров, то ли дело ты… Виктор пьян, пусть это и не слишком заметно – Юрию очень хочется этим воспользоваться. Мальчишка знает, что он очень хорош собой, и что противиться ему не так уж легко – как бы Никифоров не пытался продемонстрировать обратное. Он медленно подходит в футону, на котором расположился мужчина и садится рядом. В этот момент мальчишка радовался, что после онсена он не успел переодеть юкату. Это странное японское платье действительно ему шло, а еще очень легко снималось… Ворот соскальзывает с плеча, обнажая нежную светлую кожу, тонкие ключицы, от которых Виктор, как ни хотел, оторвал взгляд не сразу. - Пожалуйста, Юра, не делай этого – нет, он не настолько пьян, чтобы просто взять и завалить это коварное создание, - Я… я не могу. Ты еще мальчишка и не знаешь, чего хочешь. Я не нужен тебе, - такие привычные менторские речи Плисецкий слышал от Виктора бессчетное количество раз. Ему просто надоело. - Да что ты понимаешь! Я люблю тебя не меньше этого Кацуки, и докажу это, - Юрий цепляется за шею Виктора, как за спасательный круг, прижимается непозволительно близко. Мужчина пытается отстраниться, но это не так уж просто, не смотря на внешнюю хрупкость, у Плисецкого цепкие, загребущие руки – и он не собирается отпускать своего возлюбленного так просто. Поцелуи у Юрия получаются неумелые – он волнуется, до крови прикусывает чужие губы. Он вцепляется в волосы мужчины, не позволяя ему отстраниться, и оттаяно прижимается к нему губами настолько, насколько хватает воздуха. Потом отстраняется, ошалело глядя на мужчину. - Ты слишком напряжен, - Виктор решает смилостивиться над попытками блондина. Целует тонкие ледяные пальцы, которые все еще подрагивают от волнения, - хочешь выглядеть крутым, но на самом деле ты мягкий, как кошачьи лапки. Именно это мне в тебе нравится. Юрий смотрит на него полными удивления глазами – так, будто видит фигуриста впервые. Хотя, с такой стороны они еще действительно не были знакомы. Виктор никогда не говорил ему таких слов. В ответ на пламенные признания мальчишки он предпочитал сводить все в шутку, или делал вид, будто не понимает, чем приводил юношу в бешенство. Сейчас же… Будто весь лед, что стоял между ними до этого растаял. Неужели это вина алкоголя, и уже завтра Виктор будет жалеть обо всем? Но, похоже, Никифоров не сомневается. Он уверенно приникает к губам Юры – но совсем иначе, осторожно и ласково. Даже чересчур осторожно, как на вкус Плисецкого – но тот не смеет и пикнуть, еще бы, он так долго ждал этого момента. Губы Виктора как будто везде – щеки, лоб, подбородок, шея… Юрий не может сдержать стона, когда чувствует, как чужой язык вылизывает его шею, неторопливо, собственнически. Действительно, куда тому спешить – если мальчишка сам так хочет принадлежать, быть его, Виктора, целиком и полностью. Когда руки старшего фигуриста скользнули в разрез юкаты, внутри у Юрия все замерло. Он давно мечтал о чем-то таком, но все же было страшно. Парни в спортивной школе любили рассказывать разные страсти – не то, чтобы он этому верен, но все же… - Подожди, подожди, ты уверен? – его голос прозвучал так испугано, что Плисецкий прикусил язык. Только бы не облажаться сейчас, только бы все не испортить… Виктор чуть отстраняется и смотрит Юрию в глаза, словно хочет увидеть в них ответ на какой-то вопрос. Потом снова обнимает мальчишку, крепко прижимает к себе и целует в макушку. - Юр, не знаю, что ты сейчас себе напридумывал… но я не пьяная скотина, которая не понимает происходящего. - Нет, это все я. Сам виноват, прости, я пойду к себе, - в глазах Юрия стояли слезы – в полумраке плохо видно, но Виктор уверен, он уже хорошо изучил Плисецкого. - Не нужно. Мы просто обнимемся, и будем спать. Идет? - Спасибо, - Юрий утыкается в грудь Виктору, и тот улыбается, чувствуя кожей дыхание юноши. - Вить, пообещай мне, что у тебя не будет ничего с Кацуки. - Честное пионерское. Двух Юриев в своей жизни я просто не выдержу.