***
Мельница — Дорога сна — Юрий, отнеси отцу обед в поле, — донесся женский крик из сеней. — Я поеду в город на ярмарку, вернусь к ночи. — Хорошо, матушка, — ответил Юра и вышел на крыльцо, проводить мать и забрать крынку с молоком да куском хлеба. Шел самый разгар лета, солнце обжигало кожу даже под рубахой и вырисовывало веснушки на лице. Работать в такие дни было особенно тяжело: воздух раскалялся, дышать не представлялось возможным, жара настигала и в тени, наваливаясь всем своим жирным сальным телом, подминая под себя. В полях стоял запах мужицкого пота вперемешку с ароматами свежей пшеницы. Лошадям приходилось туго — тащить на себе плуг в подобное пекло казалось сущим адом. Юрий, прихватив отцовский обед, выдвинулся в дорогу. Вдоль просеки паслись соседские коровы и козы, своих у их семьи не было, не потянули бы они домашний скот. Корова протяжно замычала, притаптывая подорожник, хлестала себя по бокам, отмахиваясь от надоедливых мух и мошек. Ветер кидал пыль и песок прямо в лицо, Юра закашлялся, щурясь и закрывая глаза ладонью. Когда он шел вот так, имея возможность сорвать преграду и погрузиться в свои волшебные мысли, словно в омут, он чувствовал настоящую свободу. Свободу в голове, свободу в действиях и свободу в словах. Интересно, а Виктор такой же вольный, как Юра сейчас? На мгновение в его взгляде промелькнула теплота, именно та, с которой он смотрит на Виктора, пока тот наблюдает за бабочками или собирает травы для своих отваров. Рассказать ли ему о своих смутных чувствах? Юрий доверял ему, он мог рассказать ему все, и Виктор бы не засмеял его, а выслушал и действительно помог. Иногда парню казалось, что они чем-то связаны за запястья, что это, кроме как судьба? К тому времени, как Юрий дошел до пшеничного поля, солнце уже стояло высоко. Отец парня как раз отдыхал под раскидистой березой, утираясь жесткой рубахой. — О, Юрочка! — услышал счастливый возглас мальчонка, приближаясь к отцу. — Мама передала тебе обед, папа, — Юрий присел рядом с худощавым мужчиной, опираясь на шершавый черно-белый ствол. — Сама она уехала в город до вечера. — Ты так редко приходишь ко мне, я начинаю забывать, как выглядит мой сын. По вечерам уходишь, возвращаешься к полуночи, мы ведь даже не разговариваем с тобой, — седой мужчина откусил немного хлеба и отпил молока. — Есть у меня свои дела, — Юра нахмурился и подтянул колени к животу, обхватив их руками, — я не обязан тебе рассказывать обо всем, что я делаю. — Снова ты закрываешься от нас, Юрочка, — отец допил молоко. — не жалеешь ты ни меня, ни мать. Юрий промолчал. Каждый раз, когда он оставался с ним наедине, тот пытался поговорить с ним, изображая примерного отца, но если бы он действительно был таким, то наверняка бы уже знал, куда ходил Юра по вечерам, но его это интересовало не так сильно, если быть честным. Юрий был нежелательным ребенком, просто так получилось, его сестру и двух братьев любили гораздо больше. Оно и понятно — они же не сбегают из дома по вечерам. — Мне пора, папа, дом без присмотра остался, — Юрий изо всех сил пытался сбежать от нудных поучений о необходимости любить собственную семью, больше себя. — Добегаешься когда-нибудь, Юрочка, припомни мои слова, — отец не стал его задерживать, и Юра чуть ли не вприпрыжку понесся через поле, схватывая гневные крики мужиков, вспахивающих пшеницу. «Виктор должен быть дома в это время, он же говорил вчера, я точно помню», — мелькнуло в мыслях и он свернул на узкую лесную тропинку, собирая все камни и спотыкаясь на каждом шагу. Ветки хлестали его по лицу, рубаха была в пыли и паутине, но Юра бежал изо всех сил, словно Виктор мог куда-то исчезнуть. Пробегая мимо полянки с ромашками, он сорвал несколько белоснежных цветков, они должны были ему понравиться, ведь на всем свете Виктор любил только две вещи — ромашки и звездное небо. Насчет себя Юра не был уверен.***
Запыхавшийся Юра стучался в ветхую дверь маленькой избы. Ответа не было. «Он не мог никуда уйти, у нас же обещание, он же обещал, обещал…». Еще пара резких ударов могла сорвать дверь с петель, но Юрий рискнул и не жалея лупасил невиновный кусок дерева. «Ты же мне обещал, обещал звездопад, Виктор, дурак». — Юра, прекрати, ты же мне дверь сломаешь, господи, к чему такая нетерпеливость? — позади обеспокоенно зашелестела трава и послышались мягкие шаги. — Виктор! — Юрий кричал так сильно, как никогда. Злость, обида и грусть переполняли его. Как он мог заставить его волноваться? Что за глупые шутки? Сердце билось как сумасшедшее, а на глаза наворачивались слезы. Юра ненароком вытер их и подбежал к Виктору: — Где ты был? Ты обещал, что будешь дома, почему ты мне наврал, Виктор? — мальчик бил кулаками в грудь Виктора, срываясь на плач, растрепывая нежные ромашки, стараясь ударить как можно больнее, чтобы «этот дурак понял, как я за него волнуюсь», а заодно заглушить собственные рыдания и всхлипы. — Успокойся, — Виктор обхватил руками вырывающегося мальчишку и прижал к себе. Он был совсем не горячим, зато от Виктора всегда пахло чем-нибудь вкусным, потому что тот дни напролет проводил в лесу, собирая ягоды, мох или полезные травы. Сейчас Юрий чувствовал умиротворяющий запах лютиков, вжимаясь в Виктора еще сильнее, он старался вдохнуть в себя больше, больше приятного аромата. Слезы постепенно перестают течь, Юрий стоит, опустив руки по бокам, поддаваясь Виктору, утыкаясь мокрым лицом в накрахмаленную серую рубаху. — Я принес ромашки, — сдавленно проговорил Юрий, а Виктор засмеялся. — Ты собирал их для меня, а потом сам же испортил, балбес, — он потрепал Юру по волосам, на мгновение задерживая ладонь. — Ты неисправим, Юрочка. В горле застрял комок, а где-то под ребрами расцветали маки. Странное спокойное ощущение, которое Юра испытывал только рядом с Виктором, словно тот своими руками защищал его от всех бед этого мира. Будто не существует войны, не существует смерти, да и самого мира нет — есть только Виктор, Юра и эта поляна. Тонкие солнечные лучи прочерчивали золотые полосы на земле и деревьях, падая на светлые волосы высокого мужчины, заставляя их сиять серебром. Поток времени остановился, Юрий чувствовал лишь легкие поглаживания большой и теплой руки Виктора на своей голове, от которых спокойствие растекалось тягучим медом от кончиков ушей до пяток. — Разве ты пришел только ради того, чтобы сломать мою дверь? — Виктор продолжал разряжать обстановку, посмеиваясь и разговаривая с Юрой. — Нет же, негораздок, — мальчик зарделся, пытаясь спрятать пунцовые щёки, опуская голову. Виктор снова усмехнулся: он всегда такой, кажется, что ничего на свете не изменит Юрия. Когда же он наконец откроется ему, расскажет как есть, подарит Виктору его собственный ключ от маленького невзрачного сундучка, который прятал в себе сокровища всего мира? Какой глупец предписал их встречу? Сумбурную, странную и абсолютно загадочную. Виктор хотел по своему обыкновению поцеловать Юру в макушку головы, как он делал, когда тот смущался или отворачивался от него, но в этот самый момент мальчишка поднял лицо на сереброволосого мужчину и их губы сомкнулись. Тепло. Они теплые. Он теплый. Юрий никогда не думал о Викторе в таком ключе, но это ему нравилось. Ноги онемели, глаза закрывались сами собой, по телу растекалась приятная истома, в солнечном сплетении все скрутило, а где-то в груди бухало сердце, сильнее с каждой секунду. Юра обхватил лицо Виктора прохладными ладонями, задерживая того еще ненадолго, хватая улетающий миг за полы стеклянного плаща. На кончиках пальцах покалывало от волнения, а Виктор, усмехнувшись дерзкому мальчишке в губы, разорвал поцелуй. Совсем недолгое соприкосновение, а Юрий еле стоял. Губы Виктора такие мягкие, на них до сих пор остался сладкий вкус малинового сока, Юра непроизвольно облизнулся, словно стараясь вернуться назад, на долгие мгновения назад. Виктор усмехнулся, смотря на пребывающем в замешательстве Юру. Смешок словно отрезвил парня и тот, осознав, что произошло, зарделся. Юрий всучил потрепанные ромашки Виктору и бросился со всех ног домой, забыв, зачем пришел.***
Если бы они и пришли, они пришли бы за всеми ними. Сверкающие сабли, окропленные алой кровью, которая капала на яркую траву, сжигая ее. Сумасшедшее и неистовое ржание басурманских коней разносилось по всей округе, боевые крики сотрясали вековые дубы. Топот сотен копыт, лязганье металла, незнакомые речи. Чистая ярость. Юрий проснулся от диких криков снаружи, по спине пробежали мурашки от звуков падающих тел и пронзаемой плоти. Парнишка соскочил с палатей и ринулся на улицу, сшибая по пути древнюю скамью и пару горшков. В сенях его мать судорожно собирала пожитки, на ее лице Юра заметил откровенный страх, перемешанный с отчаянием и болью. — Басурманы окаянные, Юрочка! Отца твоего сгубили, кажись и до нас доберутся, — голос немолодой женщины срывался, сухие руки тряслись, вещи падали на пол, пальцы судорожно сжимали передник. — Сыночка, беги, пока не поздно. Я уже стара, оставь меня здесь, не бери обузу на шею, со мной не выберешься, — она плакала, кое-как вытирая морщинистое лицо беленьким передником, за который так отчаянно цеплялась, как за спасительный трос — он обрывался, заставляя ее упасть в пропасть. Юрий не успел ничего сказать, как посреди белоснежной рубахи его матери покраснело мокрое пятно. Тонкая струйка крови вытекла и женщина упала замертво. Коренастый узкоглазый мужчина позади нее вытащил из ее спины меч, поместив его обратно в ножны. — Ты можешь прийтись по вкусу нашему шаху, мальчишка, — начал он с явным акцентом, медленно приближаясь к Юре. Блондин попятился, косясь на тяжело вооруженного воина. Доспехи, накладывались друг на друга, как железные лепестки, из-под них еле выглядывало красное плотное сукно. Темная кожа мужчины резко контрастировала с сияющим металлом, он казался прозрачным, внутри словно застыли сугробы снега, заляпанного литрами крови. Устрашающий, тянущий к нему свои огромные руки в массивных варежках, издевательски скалящийся, обнажающий рядок желтоватых маленьких зубов, когда тот улыбался, его глаз совсем не было видно. — Ни за ч-что, катись ко в-всем ч-чертям! — выдавил из себя Юрий, собрав волю в кулак, крепко сжав ее там. Прижимая ладонь к груди, тот ринулся прямиком на татаро-монгольского воителя. Тот на секунду опешил от столь неожиданного сопротивления со стороны мелкого пацана. Худощавый, соломенные волосы спадали на лицо, придавая ему женственные округлости — «наверняка первым красавцем был», — пронеслось в мыслях мужчины прежде, чем тот упустил из виду белобрысую макушку. — Сбежал, зараза! Похоже, господин сегодня останется без великолепной игрушки, — сокрушался вслух солдат, думая, где же его поймают однополчане. Юрий выбежал на улицу со всех ног, несясь настолько быстро, насколько ему позволяли ноги. «Главное — добраться до перелеска, там и до Виктора недалеко, он точно что-нибудь придумает». Избы полыхали, на окровавленном песке валялись изувеченные трупы женщин, мужчин, детей и стариков — они не щадили никого. Эти люди приходили в каждый дом, вытряхивая его до основания, заставляя страдать его жителей. Куски жаркого пламени вздымались вверх в жалобных молитвах, простирая желтые языки вглубь черного ночного неба. Ни одной звезды, ни одного созвездия, даже луна укрылась траурной вуалью, не позволяя рассмотреть своего опечаленного лица. Рев, вой и предсмертные стоны разрывали привычную тишину, зарывались под корку, закапывались в уши, застывая вечным воспоминанием. На улице светло как днем из-за отсвечивающих доспехов поганых басурман. Резкая жгучая боль в правом плече заставила Юрия остановиться — стрела. «Я не умру, не дождетесь, уроды!» — Проскочила быстрая мысль и он побежал дальше. Кровь обильными струями вытекала из раны, а достать орудие не позволяла пронзающая боль, словно эта злосчастная стрела проходила сквозь всю его руку. Обессиленный и уставший мальчишка прорывался через ночной лес, на ощупь, по запахам и приметам угадывая путь к избе Виктора. В этом лесу никого не было, значит он был в порядке. Юра, сам не зная от чего, заплакал. Может от осознания собственной никчемности, может от счастья, что с Виктором все хорошо. В голове, под светлыми прядями творился полный сумбур — настоящая наваристая каша из тысяч мыслей, домыслов и планов. А что, если Виктор знал о надвигающемся нападении и побежал предупредить Юру, но был убит? Бег понемногу замедлился. А если его просто нет дома? Если после вчерашнего он сбежал? Виктор был не из таких. Юра прибавил и снова побежал привычно быстро, сминая старыми лаптями траву, ломая ветки и пугая ночных птиц. Впереди показалось светлое пятнышко — это их полянка перед избой Виктора, уже совсем близко, последние рывки и он будет в объятиях мужчины выслушивать нотации о своем безрассудстве, украдкой любуясь его лунными фарфоровыми волосами. Впереди все расплывалось прозрачными пятнами и плясало разноцветными кругами, мешая адекватно видеть. Сознание помутилось, внизу словно что-то рвануло, ноги наполнились ватой и разбухли, передвигать их с каждым шагом становилось сложнее. На посеребренной траве, под затянутым грозными облаками небом лежал Виктор, размеренно дыша. Его густые ресницы подрагивали, когда ветер легко касался их своими невесомыми прохладными пальцами. Витя поводил лицом в сторону его удаляющихся прикосновений, словно стараясь удержать их еще ненадолго. Филигранные изгибы рук, изящность каждой его черты и мелкого движения, утонченность каждого вдоха и выдоха. Виктор был словно стеклянным и недоступным, но внутри он накаленный и неподдельный, разгоряченный и обжигающий. Колкие улыбки, невольные прикосновения эфирных бледных пальцев и шутки в полутьме. Таким бы хотел его запомнить Юра. Дыхание парня было прерывистым, неровным, каждый вздох давался с трудом. Окровавленная стрела торчала из плеча, рукав некогда светлой рубахи окрасился в багровый, червленые капли орошали землю, попадая на полночные розоватые цветы. Виктор, услышав сдавленные стоны и шуршание травы повернул голову в сторону Юры. — Неважно я выгляжу, правда? — Юрий усмехнулся, хватаясь за плечо и падая на колени. Виктор стремительно вскочил и сойкой подлетел к раненому мальчишке. В нем читалось беспокойство, укор, волнение и много других совершенно разных и непонятных чувств. Юра смотрел на него и видел все, что раньше было скрыто от него матерой ширмой — мужчина был на его ладони таким же беспомощным, открытым с каждой своей стороны. В уголках изумрудных глаз Юры хрусталиками собрались капельки слез, отблескивая в лунном свете. Плакать хотелось, но больше не было сил, слезы словно закончились. Слова, предназначавшиеся Юре не доходили до него, в уши забили ватой и тот не слышал бархатного голоса Виктора. — Юра, Юра, Юра, услышь меня, пожалуйста, не закрывай глаза, смотри на меня, я рядом, — Виктор повторял это как мантру небесную, легко поглаживая мальчика по светлым волосам. — Ты же знаешь, что я всегда буду с тобой, прямо здесь и сейчас, поэтому будь со мной и ты, не оставляй меня, Юра. — Ты так и не показал мне звездопад, дурачина, — Юрий сам не понимал того, что говорит, упираясь лбом в мягкое плечо Виктора, находясь где-то в другой реальности. Может быть в той реальности они с Виктором смогут быть счастливы, если в этой не получилось? Вселенная большая, должно же найтись место и для них, многого не нужно, всего лишь какой-нибудь небольшой уголок с запахом диких трав и вечным летом, — а говорил, что сдержишь свое обещание, как же мне теперь тебе верить? Хрупкое тело обмякло и белесая голова свалилась с плеча Виктора. Мертв. Он мертв. Определенно мертв. Юра был больше похож на красивую куклу, чем на живого человека именно сейчас, когда Виктор положил его безжизненное тело на густую темно-зеленую траву перед собой. Стрела продолжала находиться в плече мальчугана, кровь больше не смачивала и без того красную рубаху, но легче от этого не становилось. Осталось столько обещаний, столько неисполненных дел и столько недосказанных слов. Виктор жалел, что не принял Юру гораздо раньше, чем это случилось, раньше, чем он оказался перед ним, бледнолицый, но все такой же красивый. — Земля будет тебе пухом, Юрочка, да спасет господь твою душу, — пара слов не могла заменить всего роя эмоций внутри головы Виктора, когда он опустился к лицу Юрия так, чтобы их лбы соприкасались. Это было очень рано, слишком необдуманно и порывисто, совсем в духе этого вечно шумного парня. Тысячи слов повисли в воздухе на тонких нитях, тянущихся от небесного купола и повиснувших прямо над светлыми волосами Виктора. Ночь укрыла их от чужих глаз, ветер покачивал верхушки сосен в такт медленному биению сердца, которое пыталось выбить пару ребер прямиком к холодному сердцу Юры, стукнуть то пару раз, завести по-новой и обратно. Но пока все, что осталось Виктору, это прижимать к себе охладевшее тело и шептать слова извинений. Я тоже любил тебя, Юра