cancer

Эмма Свон

Я знаю тебя чуть больше семи лет. Нас познакомили наши мамы: ваша семья пришла к нам вечером на ужин. Первая мысль, когда я увидела тебя: «Надеюсь, она не разнесет весь дом». И я, правда, так думала. Ты была слишком веселой и заводной, прыгая с одного места на другое, в то время как я просто сидела в своем удобном кресле и читала. Все время, пока вы были у нас, ты пыталась как-то втянуть меня в свои игры, но тщетно. Мы были слишком разными, чтобы подружиться. Но, к счастью, нам это удалось. Мы учились в одной старшей школе, и, как и во многих других школах, у нас была собственная женская футбольная команда. И без разницы, что говорили другие люди (а особенно парни, заявляющие, что «футбол — мужской вид спорта»), мы были хороши. Конечно, мы не побеждали все время, у нас были и проигрыши, но всё-таки в турнирной таблице мы шли неплохо. Через день у нас были тренировки по несколько часов, где мы всё время что-то отрабатывали. Так вот, помню, первый раз, когда у тебя пошла кровь из носа, мы находились на нашем футбольном поле. Ты бежала с мячом прямо к чужим воротам, когда Мулан тебя толкнула, и вы вдвоем рухнули на землю. Все подбежали к вам, пытаясь узнать всё ли в порядке, но тонким ручейком у тебя шла кровь. Ты сказала, что всё в порядке и такое все время бывает в спорте, и ушла в раздевалку. Второй раз был, когда выпал первый снег. У нас была работа по испанскому, когда ты на весь класс выкрикнула про milagro blanco* (как в начале года сказала наша учительница, что если вы хотите что-то сказать, то обязательно нужно сказать это на испанском). Мы все посмотрели в окно и увидели белые хлопья снега, кружащиеся по воздуху. Миссис Мендес тогда только постучала по столу и сказала продолжать работу, потому что до конца оставалось около пятнадцати минут. К концу дня, когда мы выбежали на улицу, вся территория нашей школы была покрыта снежным слоем. Ты выбежала первая и сразу упала в снег. Я упала рядом и начала засыпать тебя снегом, в то время как ты смеялась на весь двор. Я посмотрела на тебя и замерла на секунду: маленькие кровавые капли падали на снег. Я сказала тебе об этом, но ты лишь взяла горстку снегом, вытерла лицо и сказала не отвлекаться, кинув в меня снежком. В третий раз ты сказала, что такое часто с тобой бывает. Мы стояли в женском туалете, и ты пыталась вытереть красные пятна с раковины. Я поинтересовалась, насколько часто, на что ты только отмахнулась и перевела тему на тест по математике. Я оставила эту тему в покое, зная, что если ты захочешь, то расскажешь. Лучше бы я тогда продолжила спрашивать. Затем у тебя началась отдышка. Я заметила, что каждый раз, когда мы разминались в начале тренировки, ты часто останавливалась и переводила дыхание. Но раньше такого не случалось. Раньше ты быстрее всех пробегала дистанцию без перерыва, а на финише всё время смотрела на нас и подбадривала (ведь не зря ты была нашим капитаном). Я спросила, что такое, но ты меня не услышала. Или сделала вид, что не услышала. Но с этого момента я начала следить за тобой. Я видела, что каждый раз, когда у нас была пробежка на длинную дистанцию, ты через силу пробегала её, останавливаясь каждые десять минут. Твоя игра стала намного хуже, и я думаю, что каждый это заметил, но не говорил тебе об этом, ссылая все промахи на усталость. И ты действительно уставала. Каждый день ты приходила домой и просто падала на кровать, мгновенно засыпая (что позже рассказала твоя мама). Ты иногда жаловалась ей на боли в суставах, но нам об этом никогда не говорила. И каждый раз, когда мы звали тебя куда-нибудь погулять, ты всё время отказывалась, говоря, что слишком устала за последнее время, хотя раньше ты была инициатором абсолютно всех наших гуляний. И еще была одна важная вещь: мы часто переписывались. Ты писала каждый раз, когда приходила домой или наоборот куда-то уходила. Каждый раз, когда просыпалась и засыпала. Каждый раз на выходных, предлагая встретиться, а если я была занята, то мы просто писали друг другу целый день. В конце сообщения ты всегда оставляла свои инициалы и поцелуи со «всей любовью». Но я никогда не думала, что последнее, отправленное тобой сообщение, будет настолько непохожим на тебя. Нам стоит прекратить общение. На следующий день ты не пришла в школу. И через день. И потом. И тогда мы начали бить тревогу, ни на звонки, ни на сообщения ты не отвечала. На пятый день твоего внезапного «исчезновения» мы пришли к твоему дому. Твоя мама открыла дверь, но когда она увидела нас, то сразу же сказала, что ты не принимаешь гостей. Киллиан вышел вперед и спросил, всё ли в порядке, на что та лишь промолчала и закрыла дверь. Это было сверх необычно, и мы буквально ничего не понимали. Но однажды, где-то через три-четыре недели, к нам в класс вбежала полностью заплаканная Миссис Мендес с ужасом в глазах, пытаясь объяснить нам что-то. И вот тогда всё и прояснилось. Мистер Эванс привел её в чувство, и она начала говорить, что ты в коме. Ей позвонила твоя мама час назад и попросила рассказать нам. Она ведь знала, что мы волнуемся. Миссис Мендес сказала, что сейчас ты очень сильно больна (к сожалению, диагноз она не упомянула), и врачи не знают, сможешь ли ты выжить. Я услышала, как кто-то заплакал в другой части кабинета. Киллиан сильно ударил рукой об стол и пулей выскочил из кабинета. Рядом сидевшая Руби крепко обняла меня, приговаривая, что всё будет в порядке, и ты выживешь. Ты же всегда выживаешь (она точно вспомнила тот случай, когда за один день тебя чуть не сбили пять раз). Но единственное, что я запомнила из всего этого, что ты в коме. Ты. Когда такие вещи происходят с каким-нибудь другим человеком, с которым ты почти не пересекался или вообще не был знаком, то тебе просто жаль. Жаль его, его родителей, друзей знакомых. Но когда такое говорят о твоём близком человеке, весь мир замирает. И это мой случай. Моя лучшая подруга в коме. Помню, мы тогда сразу рванули в больницу. Оказывается, тебе поставили диагноз лейкемия. И длилось это с конца ноября, и, к сожалению, ты слишком поздно обратилась к врачам. А сейчас я смотрю на тебя. Твоя голова перебинтована из-за химиотерапии; твоя кожа белоснежная и твои кости выпирают из-под кожи, ведь ты очень сильно похудела за последние два месяца; твои глаза закрыты, а дыхание спокойное. Врачи говорят, что ты можешь слышать меня. Они говорят, что мои слова могут помочь тебе, и я очень надеюсь на это. Ведь мне больше ничего не остается делать. Я люблю тебя, Эмма Свон. Я люблю тебя за каждый твой поступок, за каждое произнесенное тобой слово, за каждую улыбку и за каждую пролитую слезу. Я люблю каждую часть твоего тела. Эти семь лет стали лучшими в моей жизни, потому что в них была ты. Не было ни одного дня, в котором ты бы как-нибудь не участвовала. Мне жаль, что раньше я не могла этого сказать на полном серьезе, но, Эмма… Ты прекрасна. Ты самый лучший человек на всем этом чертовом свете. Я люблю тебя так сильно, как никого раньше, и я надеюсь, что смогу сказать тебе это чуть позже, когда ты будешь смотреть на меня. Ведь всё будет хорошо. Ты выживешь, поправишься, и всё будет как прежде. Все обойдется, слышишь?.. ..Не могу поверить, что сейчас я стою на твоих похоронах. Ты умерла ровно через шесть дней рано утром, когда лейкемия полностью поглотила тебя.