Дно.

Обычное утро. Густой туман плавно оседает на землю, давая людям возможность увидеть что-либо кроме своего эго. Впрочем, немногие пользуются этой возможностью. Все спешат по делам: работа, дом, сон, друзья, а дальше по кругу. Ничего необычного, простые серые будни. Такие же серые, как все вокруг, как люди и загаженный город. Стоит, наверное, представиться. Я такой же серый безликий человек. Я так же, как и все, учусь, работаю, сплю и ем. Еще недавно я честно ходил на выборы, говорил лишь то, что можно. Я никогда не думал ни о чем, кроме совершенно ненужных вещей, например, как сделать отчет и как провести выходные. Но я слишком много рассказал о своей серости, пора перейти к тому, как моя скорлупа раскололась, оставив перед обществом жалкого, голого и беззащитного человечка. *** -Ох, Грей, маленький несчастный Грей! — досадливо поморщилась молодая особа лет семнадцати. Кажется, ее звали Маргарита. Впрочем, я слишком пьян, чтобы помнить что-либо. Марго была гораздо младше меня, но при этом говорила на равных, нет, скорее даже насмешливо. Причем насмешка эта была не презрительной или высокомерной, скорее жалостливой. -Вот скажи, что ты обо мне думаешь? А то смотришь на меня, как на побитого щенка! — я начинал закипать. Наверное, каждого бы вывело подобное отношение со стороны человека, гораздо более младшего. И вот она засмеялась. Засмеялась звонко и искренне, будто я сказал очень веселую шутку. Странная особа, что сказать. -Что я думаю?! Вот видишь, тебе уже важно мое мнение, — она говорила неторопливо, хитро ухмыляясь и внимательно смотря на меня, словно читая все эмоции и мысли в глазах и каждом движении. Стало неловко. Захотелось убежать, а она не обращала на это внимания, хотя прекрасно видела, продолжала говорить. -Я намного младше тебя, а тебе важно, что я думаю! Но если так, то ладно, — молоденькое личико в один миг стало серьезным, Марго уже не улыбалась, — я думаю, что ты такой же серый и потерянный, как все вокруг, — она вздохнула. И вновь я поймал взгляд ярко-зеленых глаз, полный жалости. Я уже был готов броситься на собеседницу, но ее это ни капли не волновало. Самое отвратительное было в том, что она оказалась права, я не мог возразить. Хотя, когда я мог начать возражать? В нашем мире за это убивают. Убивают без суда и следствия. Если общество сказало молчать, значит надо молчать. Если сказали идти есть, то ешь, и так всегда. Таковы законы. Именно поэтому я не мог понять, почему же эту милую девушку еще не убили, закидав камнями или еще как. Она смеялась, а это уже было преступлением. Смеялась и говорила странные слова, похожие на бред, хотя в глубине души я понимал, что это правда. -Что ты несешь? — меланхолично спросил я, глядя на девушку без особых эмоций. И снова этот смех, такой искренний, запрещенный и непривычный, он эхом отражался от стен монолитных домов и разносился по всему городу, заставляя все живое вздрагивать от предвкушения новой жертвы. -Я? Это называется собственным мнением, милый, — она пожала плечами, подмигнув, — у вас за такое убивают, знаешь ли, — она взъерошила ярко-рыжие, словно пламя солнца, волосы и улыбнулась. Эта девушка была слишком яркой и громкой, рядом с ней становилось дурно от своей серости, она казалась чужой. -А ты не здешняя? — я сам удивился своему вопросу. -Ай-яй-яй задавать вопросы, — она вновь ухмыльнулась, — вдруг начнешь думать. И да, я чужая. Чужая для всего этого загаженного шарика, потому что слишком много думаю, потому что смеюсь, потому что сражаюсь за жизнь и не разбиваю лоб о пороги храмов, — она говорила с бурей эмоций, что было не принято, почти что запрещено. Казалось, что ее стена равнодушия прорвалась. Сама девушка была на грани сумасшествия. -И ты не боишься? — мой голос был тих. Я начинал трезветь слишком быстро. -Нет, черт возьми, у меня паранойя, что вся моя жизнь вот-вот рухнет вслед за этой империей, — она оглянулась через плечо, — а впрочем, ей уже давно пора. Эти высшие существа поработили нас, запретили даже думать и чувствовать. А, к черту их, пора послать этих скотов, — она говорила уверенно, со злостью. Она абсолютно забыла про меня, не боялась, что я на нее донесу. Не боялась, но зря. *** Я боялся, что кто-то узнает, что я с ней говорил. Я боялся наказания. Почти неделю я был на грани паранойи, казалось, что за мной следят, что еще немного и меня убьют. Это было невыносимо. Я стал меньше есть, хуже работать, а это могло повлечь печальные события за собой. Именно поэтому я пошел к Вождю и рассказал о странной девчонке. Рассказал, но от этого стало еще хуже. Обычно, если я доносил на кого-то, то мне становилось намного легче. Спокойнее. Но тогда в голове появился настойчивый голос, говорящий, что я поступил как трус и предатель. Я не знал, что этот голос — совесть. Моя совесть. Не знал значения странных слов. Не знал я и того, что будет с этой рыжей насмешницей. И, конечно, я не знал, что стал преступником. уже проходя мимо дома, я услышал шум. Конечно, по закону я не должен был туда идти, но что-то тянуло, а потому я поддался любопытству. Крался бесшумно, затаив дыхание, боясь даже подумать, что будет, если кто-то узнает о моем грехе. Но стоило мне зайти за угол, как я замер. Картина, которую я увидел, поразила меня до глубины бесцветной души, которая, как оказалось, у меня есть. Возле стены стояла та самая яркая собеседница. Она смотрела без страха, убрав руки в карманы и бросая на всех презрительные взгляды. Почему-то ее не решались убить. Возможно, слишком яркая, она дарила какую-то надежду на прекрасную жизнь, но, может быть, она просто была уверена в своей победе, боролась за нее даже без грубой силы. -что же вы стоите? Может, уже убьете меня? Только не забудьте огласить всем мой приговор: «бла-бла-бла, обвиняется в преступлении против государства и человечества, бла-бла-бла» Правящие смотрели на нее с изумлением. Она явно знала, что делала, потому что в следующую минуту был оглашен ее приговор. Это заставило рыжую засмеяться. -Как же вы смешны! Обычные марионетки Вождя, а тот… тот просто раб власти, — да уж, ее можно было убить за одну антигосударственную пропаганду. Но стоит признать, что она показывала здешнюю жизнь без прикрас, таковой, какая она есть. В следующий момент Марго начала рыться в сумке, а оттуда достала книгу. Мне было не совсем понятно что это, ведь книги были запрещены еще очень давно. Книги, потом личный дневник, который тоже был запрещен, да и наверняка содержал много всего преступного. Правящие хотели уже забрать у нее все это, но преступница просто разорвала книгу и ухмыльнулась: -это слишком личное, помогает мыслить трезво, так что вам нельзя даже трогать, — Затем рыжая посмотрела на свой дневник, — а вот эту милую вещицу я и вовсе не отдам, — хоть Марго и поймали, она явно не боялась того, что будет дальше. Не боялась или просто умело скрывала это, показывая себя хозяйкой положения. -мисс, боюсь, что вы подлежите немедленной изоляции в госпиталь Святого Креста, - сказал один из Правящих. Тут Марго переменилась в лице. Смех пропал, истлел в напряженном молчании, а в глазах появились страх и злость. -Не-е-т, только не туда, - она помотала ярко-рыжей головой, попятилась к стене, - лучше уничтожьте меня сразу! Я скорее умру, чем стану овощем, как все! - она сорвалась на крик. Обшарпанный потолок, голые бетонные стены. Я лежу на старом диване, слушая напряженную тишину и думая о Ней. Девушке, чье имя стерлось из головы. Имя стерлось, но память о словах и поступках оказалась сильнее времени, Вождя и всего общества вместе взятых. Я вспоминаю огненно-рыжие волосы, звонкий смех и начинаю плакать. Нет, не так. Я начинаю выть от чувства вины, скулить, словно побитый пес, и проклинать себя. Себя и ее. Себя за трусость, а ее... Ее за все остальное: за мысли, боль, противоречия, за то, что не знаю, что с ней и где она. За то, что меня отправили на дезинфекцию от мыслей. "-Садитесь, мистер Грей, скоро вы будете в порядке, - говорит монотонный голос. Я киваю и сажусь. Мне вкалывают какую-то бурую жидкость, а потом появляется ощущение, будто я под наркотой. Видимо, именно так стираются мысли и память" И снова я возвращаюсь в реальность. Закрываю глаза, чтобы не видеть стены этой отвратительной бетонной коробки, но это мало помогает, эти стены стоят перед глазами, они въелись в мое сознание так же, как страх быть пойманным. Вечный страх на грани сумасшествия, страх, что кто-то узнает, что я начал ДУМАТЬ. Снова мысли уходят в прошлое. Я иду в школу. Такой же, как все дети: маленький и разговорчивый. То и дело я спрашиваю родителей обо всем на свете. Почему трава зеленая, почему книги запрещены, почему все молчат, почему нельзя делать то и се. Но они всегда отвечали одно и то же: "Так сделал Бог, а Вождь ему помог", ничего более. Мне всегда затыкали рот, пока я сам не научился молчать, пока не стал таким же стадом, как и все. В школе нас учили всему "Полезному": Считать деньги, уважать Вождя, молчать, сидеть на месте и любить государство и ненавидеть всех, кто отличается от толпы. Ничему более. А ведь больше и не нужно. А вот уже выпускной. Вспоминаю свою речь: "Спасибо Вождю за великую честь и гордость принести пользу ему и нашему государству, спасибо Господу за возможность родиться" - коротко и глупо. Да, до смеха глупо. А потом остальные ученики произносят ту же речь, словно мы ее учили. Родители и все взрослые аплодируют, говоря, что их дети такие удивительные и прекрасные. До тошноты отвратительно. Потом я напился. Напился потому, что так делали все, потому что так нужно, это же круто. Так мне казалось. Сейчас же понимаю, что вел себя по-свински. А хотя, человек - свинья, но на двух копытцах. Итак, за три недели после встречи с Ней я научился: -Думать несколько иначе, чем положено. Правда, это все еще вызывает страх до дрожи в коленях и боли в печени, заставляя подчиниться первородным инстинктам. Это так же больно, как в первый раз. -Смеяться. Пока что я смеюсь лишь дома, наедине с собой, да и то оглядываясь по сторонам, вдруг Вождь слышит или видит, но продолжаю смеяться. -Вести дневник, так как это делала она. Я пишу туда все свои мысли, чтобы не забыть их, чтобы передать дальше, чтобы помочь кому-то начать думать. -не курить, не есть по расписанию, не работать на износ, а щадить себя. Жизнь стала подчиняться расписанию, которое придумал именно я, а не кто-то другой, вроде Вождя или Правящих. -Чувствовать. Да, в нашем мире чувства - преступление, как и мысли. Именно поэтому за мной по пятам крадется паранойя, чувство, что меня поймали и загнали в угол, что еще немного и я умру. Нет, не так, скорее, я сдохну, буду уничтожен, как нечто, не являющееся человеком. А впрочем, Вождь не считает нас людьми, лишь пушечными кусками мяса, по которым можно дойти до своих жалких целей: деньги, власть, земли. Что еще у него на уме? Ох, черт его знает. То есть, Бог. Да, у нас запрещено произносить имя Дьявола, это же против Бога. А Бога надо почитать наравне с Вождем, ведь они оба за одно. Я так и не научился: -Быть собой в обществе. Да, я все еще притворяюсь овощем: молчу, работаю и отвечаю лишь кивком головы. -Понимать, что я чувствую. Нас никогда не учили таким словам, как Любовь, Доверие, Честность и Совесть, наоборот, нас всячески наказывали, стоило произнести нечто подобное. Порка, психологическое давление и унижение преследовали тех, кто смел начать чувствовать. Теперь я сижу на старом продавленном диване и жду своей очереди на казнь. Казнью это назвать сложно, на самом-то деле, скорее просто моральная смерть. Наш Вождь научился убивать своеволие и надежду, не вредя телу, которое можно использовать. -говорить "Нет". Я могу подумать о том, что не обязательно делать то, что не нужно мне и моему благополучию, но вот отказаться делать что-либо я не могу, слишком страшно, непривычно. -проявлять эмоции. Это так въелось в мою голову, что теперь я просто не могу показать эмоции. Честно, я пытался показать все свое отвращение к гребанной системе, в которой я живу, но ничего не вышло. Вместо презрительной мины была каменная маска безразличия. Возможно, это даже хорошо, ведь иначе меня могут убить, но в то же время я хотел начать сопротивляться. Я хочу найти правду, познать реальную жизнь, а для этого я должен стать Человеком. Да-да, именно человеком с большой буквы. Есть лишь одна проблема - я не знаю, каким должен быть этот человек. Не знаю, а может просто не могу понять. Снова окунаюсь в прошлое с головой. Это больно. Это отвратительно, но без этого невозможно. Просто слишком много мыслей. Раньше, когда я не знал, что такое мысли, все было проще. Воспоминания были легкими и словно в тумане, сейчас же они слишком яркие, жесткие и мерзкие. Да, я понимаю, что был той еще дрянью. Такой же серой дрянью, как все общество, как Вождь и Правящие, как вся чертова система. Колледж, первый курс. Первое сентября. Я захожу в аудиторию, думая, что начну учить что-то умное и важное, но узнаю, что мы будем изучать только историю войн государства и нашего Вождя Великого. Помню, как я тогда сморщился. После этого меня избили до полусмерти, закидали камнями и опозорили, после и вовсе настучав кому-то в верхах. После этого я утратил две самые важные вещи: воспоминания и возможность мыслить. И все же, то, что мы теряем, рано или поздно найдется в том или ином виде. Почему? Потому что спустя почти 10 лет я начал думать, начал вспоминать. Сейчас воспоминания отрывочны, причиняют дикую боль, даже сильнее, чем железный прут, способный сломать хребет любому, кто осмелится возразить Вождю. Вождю, который все видит и слышит. Встаю с дивана и смотрю в окно. Пробирает смех, дикий и безумный, словно промывка мозгов прошла слишком успешно. Меня еще немного пошатывает, но я начинаю все понимать. Обо всем говорить не стоит, но я понимаю где я и что со мной. Прошел на кухню и заварил крепкий кофе без молока и сахара. Это здорово помогает прояснить мысли. О каких мыслях я говорю? Я ведь после своих поступков не достоин даже дышать. Закрываю глаза. Грудь сдавливает нечто, похожее на железные тиски, заставляющие кричать. Дико и безудержно кричать, лишь бы это отпустило. -К Черту! К черту Вождя и Правящих! Чтоб они все сгорели в своем аду, - голос хриплый, кулаком бью по столу, сворачивая кружку с горячим кофе. Обжигаюсь и усмехаюсь. По щеке катится слеза, но не от ожога, а от боли душевной и физической. Я начинаю понимать, как омерзительно я поступил с той девчонкой, насколько ужасно я вел себя и жил. Я начинаю многое осознавать. Но это осознание не успокаивает, нет, делает хуже и больнее. Порой эмоции больнее ножа, чувства умертвляют быстрее, чем война, а думать хуже, чем быть глупцом, который ничего не смыслит. Особенно это правдиво, когда мысли и осознание чего-то важного сваливается на тебя неожиданно, например, среди кухни, заставляя кричать и плакать, даже если вы взрослый мужчина, которому нельзя плакать. Порой идти против системы значит плыть по ее течению. Особенно, когда ты боишься сделать что-то важное и масштабное, что-то, что изменит мир или хотя бы твою жизнь, хоть на один день. Особенно, когда ты притворяешься таким же овощем, как все, когда сама система направлена на то, чтобы всегда были недовольные, которых можно уничтожить, как биоотходы. Порой смеяться эффектнее, чем драться. Если, конечно, ты можешь засмеяться врагу в лицо, а не спину. Даже если против тебя весь мир, даже если у них в руках ружье, смех может стать твоим щитом и оружием. Именно он, смех, станет противостоять вечному угнетению народа властями.