Невесомое

Любому другому подобное показалось бы чем-то радостным и веселым. Превратилось бы в теплую краску на холсте памяти. Вот только Юри чувствует, что, сделай он хоть еще один шаг, — его ноги подкосятся. Колени больно ударятся, а сам он упадет на лед, чтобы охладить свое пылающее, горящее лицо. Наверное, он лежал бы так около часа, пока совсем бы не околел. Но Юри не может. Юри должен надеть коньки и встать на лед. Рядом с Ним. Виктор скользит на середину, и у Юри перехватывает дыхание. Кажется, на фоне Виктора он походит на панду в коньках. Юри держится за бортик, стараясь не опуститься, не спрятаться, не заскулить. — Юри? У Кацуки глаза с теннисные мячики, и кислород в легких как-то резко заканчивается. — Юри? Ахах. — Виктор выгибается, отвешивая протяжный поклон, полный грации, совершенства и еще чего-то такого далекого, непонятного Юри. — Ты так на меня смотришь, Юри. Ты что же? Влюбился в меня, что ли? Пальцы то ли слишком резко замерзли, то ли и вовсе исчезли. Кацуки не может снять очки, чтобы протереть помутневшие из-за чего-то стекла. Он замирает, когда Виктор оказывается в полуметре от него и касается его пальцев своими. Юри сейчас точно упадет, и колени его действительно дрожат и начинают неловко подкашиваться. — Юри? — Виктор крепко держит его за талию, а руку с щеки так и не убирает. — У вас тут все такие слабые? — Простите. — О, значит, говорить ты умеешь. Это хорошо. — На этот раз его твердо ставят на землю, руки с лица исчезают, но Юри все еще ощущает ту прохладу, которую источают бледные нежные пальцы. — Я твой тренер, Юри. Поэтому сейчас предлагаю провести вводный урок. — Хорошо, только очки… Виктор забрал их, и Юри думает, как дисгармонично смотрится эта темная оправа на фоне тонкой молочной кожи. — Не отдам. — Виктор смеется и отъезжает от него на несколько метров, а Юри представляет, как блестят влажные кончики его белых зубов. — Но я же почти не вижу. — Ничего себе. Скажи, Юри, у тебя плохое зрение? — Постараюсь не врезаться в бортик . Юри слышит свист и делает неуверенный шаг влево. Потом еще. И еще. Где Виктор? Ему нужен Виктор. — Вот и славно. Сегодня попробуем тренироваться без них. — Но… — Тс-с… — Тонкий палец касается пухлых губ, и Юри вздрагивает от неожиданности. Он чувствует, как вторая рука Виктора осторожно сжимает рукав его водолазки, а потом приподнимает вверх. Неторопливо и аккуратно кладет ее на теплую грудь, скрытую красным пятном ткани. — Дыши. Теперь уже ладонь Виктора лежит на груди Юри, а тому до смерти стыдно за то, как бьется его сердце. У Виктора оно тихое. Стучит размеренно. А у Кацуки колотится так, что, кажется, еще чуть-чуть и оно вырвется на лед, обагряя все вокруг. — Так быстро... почему? Стоять. Держаться. Не дрожать. Юри сможет. Он сильнее, чем кажется. Палец с губ исчезает, и холодные губы касаются взмокшего лба, прижимаются к темной челке. — У тебя жар? Но у Юри нет жара. Или более вероятно, у него такой жар, что он уже с десяток раз умер, потом воскрес и вот неожиданно оказался на этой арене, а сам Виктор Никифоров целует его лоб. — Юри, ну же, поехали! — Его резко дергают вперед. Ткань водолазки натягивается, и, пока Кацуки летит носом в лед, сильные руки подхватывают его, выпрямляют и плавно тянут за собой. — Я ничего не вижу! — Я подхвачу. Все вокруг исчезает. Остаются только звуки скольжения и частого дыхания. Есть только теплая грудь Виктора и успокаивающее биение его сердца. Они отрабатывают пробежку и шаги, а Юри по-прежнему держится за красную ткань, полагаясь лишь на свое чувство пространства и обоняние — уж очень приятно пахнет Виктор. Какие-то яблоки… печеные, что ли? А еще легкий одеколон. И все таким… невесомым кажется. Похоже, это скольжение, эта ткань куртки с надписью «Россия» и эти печеные яблоки будут еще тысячу лет жить в его памяти как самая сокровенная тайна. Виктор останавливается, и Юри упирается ему в грудь. Молчит. Виктор горячий. Пряный. Кажется, что его тепла Юри хватит еще на тысячу зим. — Юри? Ты влюбился, что ли? — Усмехается Виктор и осторожно возвращает ему очки. Взъерошивает мягкие волосы. — Завтра в семь буду тебя ждать. Он уходит, а Юри еще долго смотрит в гладкую, припорошенную сколотым льдом арену. Влюбился ли? Нет. Он просто стал зависим от его грации, красной куртки и запаха печеных яблок. И от этого уже никуда не деться. Да и Юри, правда, совсем не хочется.