осколки режут паруса любви, не отпускай меня, подожди
***
Это был последний день лета. В Париже было пасмурно. Одну часть города застилал непроглядный туман, улицы другой части заливало дождем. Солнца не было нигде. Утро выдалось слишком холодным и неуютным для тех, кто спешит тридцать первого августа вылезти из постели и отправиться по делам. Обычно приближающееся начало осени радовало Эдинсона, но не в этот раз. Проснувшись от звонка телефона, он едва ли мог понять, что бормочет ему незнакомый женский голос. Решив, что это очередная проверка абонентской связи, он кинул телефон рядом с собой, но заснуть больше не смог. Обычное утро, за окном его любимая погода. Жара спала, свежий воздух наполнил квартиру. Вроде бы ничего особенного. Только телефон продолжает звонить, требуя немедленного ответа. В голове Кавани пронеслись несколько ругательств на надоедливых операторов, но он прекрасно знал, что, если не выслушать трехминутную инструкцию по поводу того, как не допустить прослушивания личных разговоров, ему придется просто выкидывать телефон с восьмого этажа, иначе будет невозможно прожить этот день спокойно, наедине с собой и парочкой переоцененных нетребовательной молодежью фильмов.***
Давид был как раз из тех «счастливчиков», коим необходимо было покинуть теплые постели рано утром для того, чтобы заняться неотложными делами. Ночью он прилетел в Париж из Лондона, чтобы окончательно попрощаться с городом, который за последние два года стал для него родным. Давид терпеть не мог дожди. Они постоянно выбивали его из привычной колеи. На него вообще очень сильно влияла погода. И если вчера, будучи пассажиром самолета, он хорошо обдумал все, что скажет Эдинсону, то сегодня, когда ливень, не прекращаясь, льет уже несколько часов, все подготовленные фразы вылетели из головы.***
Подъезжая к одному из многоквартирных домов в центре Парижа, Давид про себя отметил, как он будет скучать по этому месту. Около получаса он сидел в машине, не зная, стоит ли ему вообще подниматься на восьмой этаж, в квартиру №244. Луис знал, что его ждет, возможно, самый тяжелый в эмоциональном плане разговор в его жизни. Он не уверен, что сможет вести себя спокойно и рассудительно, так, как представлял в самолете. Он вообще не уверен, что сможет связать двух слов в свое оправдание. Именно в оправдание. Ведь он очень и очень виноват.***
Предложение от «Челси» поступило в июне. Давид не стал воспринимать его всерьез, что советовал сделать и Эдинсону. Тот, в свою очередь, не мог реагировать на это спокойно, поэтому стал раздражительным и порой даже невыносимым. Время шло, предложение все еще было в силе. В «ПСЖ» прошел слух о готовности продать защитника английскому клубу за энную сумму в это летнее трансферное окно. Руководство клуба официально ничего не заявляло, но, ознакомившись с мнением самого Луиса, приняло решение оставить его в своих рядах еще минимум на сезон. Условие было одно – полететь в Лондон и самостоятельно отказаться от предложения. Что, собственно, Давид и собирался сделать, вылетая из Парижа за неделю до закрытия транферного окна. Кавани не был осведомлен о вылете, потому что за день до него между ним и Луисом произошла очередная ссора на почве этого самого возможного перехода. Конечно, он узнал обо всем на следующий день после того, как Давид уже прибыл в Лондон. Их разговор по телефону прошел уж слишком гладко, что успокоило Эдинсона и дало ему надежду на лучшее. За день до подписания Давидом контракта они снова поговорили. В разговоре все складывалось лучшим образом, Кавани успокоился и стал ждать возвращения, кхм, товарища в Париж.***
Опираясь на балконную перегородку, Эдинсон жадно глотал свежий воздух, пытаясь успокоиться и прийти в себя. Сообщение о переходе Давида в «Челси» он получил от сестры их общей подруги. То, чего он боялся на протяжении всего лета, застало его врасплох ранним утром тридцать первого августа. Теперь, когда мир, славно покоящийся в глубине его души, рухнул, он не видел никакого светлого пятнышка на черном полотне его мрачного будущего. Что для него есть Давид, Кавани не мог объяснить. Это что-то слишком дорогое и важное, нужное, то, без чего ни один день не окрасится в яркие оттенки, то, без чего жизнь больше не обретет смысл. Он полюбил его с первых дней их общения, сразу после перехода Луиса в парижский клуб. Сначала полюбил как человека, хорошего, светлого и отзывчивого парня, который располагал к себе одним своим внимательным изучающим взглядом. Потом между ними завязалась, казалось, очень крепкая дружба, которую вряд ли что-то могло разрушить. Но что-то разрушило. И разрушило очень скоро. Это «что-то» Кавани пытался отрицать, найти этому другое толкование, но все это было глупо и безрезультатно. Эта была та любовь, которой нет объяснения. Та любовь, которая его и не требует. Звонок в дверь. Эдинсон вздрогнул от неожиданности, но не двинулся с места. Мелодия повторилась снова. А потом еще и еще. И такое частое нажатие на звонок выдавало стоящего за дверью Луиса, волнение которого отзывалось в каждом движении его настойчиво нажимающих кнопку пальцев. Кавани не оставалось выбора, кроме как открыть дверь нежданному гостю. Опираясь одной рукой на стену, Давид стоял в дверном проеме, опустив глаза и поджав губы. Он даже не верил, что ему удастся зайти в квартиру, ибо понимал, что сделал непростительно грубую ошибку, за которую, возможно, платить придется ценой своего собственного счастья. Эдинсон застыл на месте. Он был не в силах произнести и слова. Взгляд его был сосредоточен на стоящем в шаге от него человеке. Подавив желание с яростью захлопнуть дверь, Кавани сделал шаг назад, беззвучно предлагая Давиду войти. Тот витал где-то в своих собственных мыслях, поэтому Эдинсон неожиданно для себя схватил его за руку и притянул к себе, ногой захлопнув скрипнувшую от такого недостойного обращения дверь. - Зачем ты сделал это? – шепотом спрашивает Кавани, проводя рукой по щеке Давида и томно смотря в его слегка прикрытые, полные тоски и стыда, глаза. - Я не знаю. Мне сказали, что либо так, либо… Черт. Я не хочу оправдываться. Я виноват, я признаю это. И я не знаю, что мне теперь делать. Эди, - тихо отвечает Луис, ощущая, что его чувства на пределе, что он либо взорвется сейчас, либо расплачется от той боли, что причинил своему мальчику, который не заслуживает такого отношения, такого поступка, - прости меня, если это возможно. Пожалуйста, прости. - Зачем, родной? Зачем? – продолжал повторять Эдинсон, словно не слыша ответа Давида. - Прости меня, - с трудом произносит Луис, нежно прикасаясь к руке Кавани, который застыл на месте, который словно не понимает, что сейчас происходит. - Уходи, тебе пора в Лондон, - резко бросает Эдинсон, одергивая руку и отталкивая Давида от себя с такой силой, что тот падает, ударяясь о стену. Сердце Кавани защемило, боль заполонила душу. Что-то заставляло его броситься к человеку, что сейчас сидит в метре от него, схватившись за голову и роняя фразы, что режут даже больше, чем его «уходи». - Я люблю тебя, Эди. Я люблю тебя. Эдинсон разворачивается и идет по направлению к балкону. Слезы текут по щекам, оставляя жгучие следы боли. Мощный хлопок двери ставит окончательную точку в истории этой теплой, мягкой, чуткой, но, увы, хрупкой любви. И сейчас так символична эта погода. А ведь Давид никогда не любил дождь.