Мои мысли лишь о тебе

Виктор не мог не думать о Юри. Не мог не обращать внимание на его тело и лицо, на каждую малейшую деталь, которую не замечал, наверное, никто больше при взгляде на парня, довольно неприметного и скромного. Вот, кстати, он, немного растрепанный после тяжелой тренировки, уставший и потный, пытается повторить новые выученные движения, легко скользит по льду, стараясь выставить руку в сторону как можно грациознее, как показывал ему Никифоров. Позже брюнет останавливается, хмурится, похоже, недовольный своим трудом, и, бросив на мужчину задумчивый взгляд, запрокидывает голову назад и прикрывает глаза, выравнивая сбившееся дыхание. Вот как можно не обратить внимание на эти прекрасные глаза? О, эти блестящие, яркие, несмотря на то, что карие, глаза, светящиеся сейчас каким-то особенным вдохновением. Правда, слегка усталые от таких нагрузок, внезапно свалившихся на парня. Кацуки все еще трудно, но он старается стать лучше и стремится к высотам. Время назначенной тренировки уже как час, а то и больше, закончилось, но Юри был непоколебим, он продолжал совершенствовать и оттачивать свои умения. Брюнет не собирался больше отступать, это было видно, и тем более отставать от остальных фигуристов, его будущих соперников. Никифорову безумно нравилось видеть старания Кацуки. Виктор усмехнулся, ловя на себе новый, слегка удивленный взгляд Юри. Улыбка стала еще шире. Он знал, что смущает парня, когда с неподдельным интересом, неотрывно разглядывает его. Это так забавляло, что хотелось постоянно дразнить брюнета, готового провалиться сквозь землю, смущаясь от любого действия Никифорова, направленного в его сторону. Статус тренера это позволял и даже давал некоторые преимущества. Теперь можно было прикасаться к Кацуки в два раза больше и находиться рядом. Но несмотря на всю эту робость, которой обладал брюнет, мужчина отлично знал, каким может быть Кацуки, оставаясь со знакомым человеком, которому доверяет, наедине. Юри раскрывался, пересиливая все свое смущение и становясь совсем другим человеком, которого не каждому дано увидеть. Он умеет открыто улыбаться и вместе с тем маняще подмигивать, сладко и мило жмуриться, когда улыбается, из-за чего глаза превращаются в две маленькие щелочки. Громко, без стеснения смеяться, шутить, разговаривать на те темы, которые, наверное, никогда бы не решился обсудить в обществе, и даже подкалывать. Как сейчас отдавать все силы на намеченную, понравившуюся цель, азартно сверкая глазами, производя на Никифорова довольно большое впечатление, заставляя его сердце ускоряться. Виктор даже не заметил, сидя в первом ряду, прямо у самого бортика, что снова задумался, пропустив часть выступления, и снова начал пялиться на объект своих мыслей, принявшегося заново отрабатывать движения после небольшого отдыха. Если честно, сейчас было довольно сложно следить за своими, да и чужими действиями, и соображать от усталости. День и правда выдался не из легких. Хотелось только тепла и поскорее вернуться домой, крепко обняв одного невысокого брюнета, чтобы заснуть. Юри не рядом, что трудно для Никифорова, хотевшего сейчас почувствовать парня как можно ближе. Хотевшего, чтобы Кацуки, как и всегда, осторожно сел возле, прижимаясь и, будто невзначай, положив руку на его колено. А тот все никак не мог успокоиться, желая слышать только звук коньков, ударяющихся, скользящих по льду, катаясь, словно в последний раз, как будто не видя, что Виктор уже сам готов снова выйти навстречу, чтобы остановить парня, сжав в своих объятиях. Во рту пересохло. Мужчина нахмурился, чуть качнув головой, чтобы убрать челку, лезшую в глаз, и взял в руку бутылку, открывая. Юри двигался уже с меньшим энтузиазмом, наверное, он ожидал, что так называемый тренер начнет его исправлять или хотя бы подбадривать, но этого не происходило. Виктор уже сделал на сегодня все, что запланировал, поэтому просто смотрел со стороны, надеясь, что парень сам начнет замечать и исправлять свои ошибки. Хотя, может, брюнет просто следил за его реакцией, стараясь чем-нибудь зацепить взгляд или удивить. Никифоров громко втянул носом воздух, когда Кацуки в очередной раз совершил прыжок. Второй пошел неудачно, парень не рассчитал силу, падая, и приземлился на задницу, довольно поздно выставив руки, чтобы смягчить удар. Судя по его испуганному лицу и зажмурившимся глазам ему было больно. Виктор, не долго думая, подскочил с места и перелез через невысокую преграду, даже позабыв о том, что дверка входа была совсем близко. Он проскользил на ботинках до брюнета, обеспокоено осматривая сгорбленную спину, и склонился над ним, чтобы убедиться, что все в порядке: — Как ты? Очень больно? — Да не, — тут же заверил его Юри, поднимая голову и улыбаясь. — Все в порядке. — Не надо расслабляться или бояться во время прыжка, это может быть опасно, — ладонь легла на темную макушку, ласково поглаживая, а потом взъерошив и без того растрепанные волосы. — Не перенапрягайся сильно, у всего есть предел. — Я понимаю… Просто мне хотелось еще раз попробовать… но у меня не всегда получается. Ты так легко это делаешь, — в его голосе сквозила печаль и с тем же некое восхищение. Брюнет сам сознался, что хочет превзойти Виктора, но вот такие вот падения приводили к унынию и слегка напрягали. Но это не значило, что начатое дело будет брошено. — Научишься еще, я помогу тебе завтра, — заверил его Никифоров, наблюдая за тем, как счастливо начинает светиться Кацуки от этих слов. — А теперь вставай, а то еще и задницу себе отморозишь. А мне она еще понадобится, — на лице появилась игривая ухмылка и мужчина рассмеялся, подмигивая и смотря на раскрасневшегося парня, пробубнившего что-то невнятное в ответ. Виктор, все еще посмеиваясь над реакцией брюнета, протянул руку и, когда в его ладони оказалась чужая, более маленькая, помог Юри встать, притягивая к себе. — С-спасибо, — брюнет отвел взгляд, смотря вниз, на руку, что еще держала его. — Я еще немного и… — он не договорил, запнувшись и все же продолжил. — Но, если у тебя дела, можешь идти, я не заставляю. Никифоров прикусил губу, давя в себе желание приблизиться к парню еще ближе: — Все в порядке. Что еще можно заметить при взгляде на этого человека? Конечно же, губы. Такие притягательные, мягкие. Юри постоянно облизывал их в последнее время из-за того, что обветрил. А сейчас он кусает нижнюю губу, обдумывая что-то и явно нервничая от близости, ожидая чего-то. Следить — одно удовольствие. — Ты молодец, — в конце концов прерывает тишину Виктор и, не выдержав, обнимает парня, прижимая к себе. Ему так нравилось видеть его радостную, почти детскую улыбку. Юри, и правда, как ребенок радовался каждой его похвале или комплименту. Эта его черта так умиляла. Бывали, конечно, случаи, когда эти губы искривлялись от сильной боли, скорее даже не физической, а душевной. Такое уже случалось и Никифоров принимал эту боль и на себя, поддерживая, разделяя с любимым человеком, чтобы не было так трудно. — Спасибо, Вить, — послышалось откуда-то из ветровки. Кацуки старался спрятать лицо, прижимаясь к мужчине и робко обвивая его талию руками. Они постояли так немного, вслушиваясь в дыхание друг друга, а затем Никифоров отодвинулся, зная, что брюнет тоже устал и не стоит беспокоить его сейчас своими явными желаниями. Он похлопал парня по плечу и вернулся на свое прежнее место, усаживаясь на ставшую холодной скамью. Кацуки на этот раз старался еще больше, хоть и был уже на пределе. Его ноги дрожали и в конце концов он остановился, чтобы направиться к Виктору. Выйдя на махровый, зеленый коврик Юри неуклюже доковылял до мужчины, плюхаясь на ближайшее сидение. — Устал? — тихо спрашивает брюнет, мягко улыбаясь, и благодарно кивает, принимая протянутую бутылку. — Это я у тебя должен спрашивать, — Никифоров щурится, жадно, как и пьет Юри, смотря на то, как двигается кадык при каждом глотке, мечтая оказаться на месте этого удачливого горлышка бутылки. Можно было, конечно, это исправить, Виктор совершенно был не против. Так хочется припасть к этим непозволительно соблазнительным губам, обвести их языком, приглашая погрузиться в горячий ненасытный поцелуй. Вот только уставший брюнет вряд ли это оценит. Никифоров не смог сдержать улыбки, почувствовав на своем плече привычную и такую приятную тяжесть чужой головы. Кацуки, удобно устроившись, осторожно положил ладонь на колено Виктора, будто зная, что это необходимо сделать, и прикрыл глаза, вздыхая. В зале вдруг стало как-то непривычно тихо, каждый замолк, давая время немного поразмыслить. Минуты тянулись медленно, стрелки часов словно тоже устали, замедляя ход времени. Но мужчину это мало волновало, протянув ладонь, он накрыл чужую, сжимая и тоже закрывая глаза, наслаждаясь недолгим моментом близости. И так приятно от того, что Юри не дергается, как это случалось раньше, когда их отношения только развивались, боясь, что кто-то может заметить это странное поведение. Теперь он спокоен, сам иногда ластясь, как огромный любвеобильный кот. Поистине ценные и приятные минуты. И пусть они все безумно уставшие. Но зато вместе. — Ладно, — пронесся по залу хриплый голос Виктора. Он поднялся и тут же опустился на корточки перед брюнетом, начиная расшнуровывать один из коньков. Тот аж подскочил от неожиданности. — Ты хорошо постарался, такими темпами все золото соберешь. — Я-я сам, — вяло засопротивлялся Кацуки, попутно благодаря Никифорова и пытаясь убрать чужую руку, но потом сдался, понимая, что это бесполезно, и принялся за второй конек. Вскоре Юри вытянул ноги вперед и облегченно выдохнул, тихо хныкая и начиная разминать ступни. — Я ног не чувствую-ю. Виктор только хмыкнул, мол, сам виноват, что так себя загоняешь, и начал надевать рюкзак, ожидая, когда парень сделает то же самое. Вместе они направились к выходу из зала. Пока они шли, появилось время без спешки и со знанием, что не помешают, подумать. О брюнете, естественно, о ком или о чем же еще можно размышлять, когда тот рядом? Сегодня был странный день. Они оба мало говорили друг с другом, что случалось крайне редко, но все равно чувствовали себя вполне нормально, не считая только несерьезных волнений Юри, зная, что ничего плохого все равно не произошло. Кацуки сначала зачем-то обгонял Никифорова, словно пытаясь успеть куда-то, хотя его ничего, по идее, дома не ждало, кроме, может, кровати, либо чувствуя какую-то напряженность из-за тяжелого дня, но потом замедлился, равняясь с неспешно шедшим Виктором. Тому слишком лень сейчас вообще хоть что-то делать. Юри искоса посматривал на мужчину, то ли желая что-то сказать, то ли услышать, мялся, собираясь с силами, и, наконец, приподнялся на носочки, чтобы достать до чужого уха, шепча: — Пойдем ко мне? Никифоров смотрит в карие глаза, не смея оторваться, ведь так хочется узнать, что таится в них. Такое предложение он просто не смог бы отклонить. — Пойдем, — недолго думая, произнес Виктор. Брюнет как-то загадочно и радостно улыбается, робко прижимаясь плечом к его плечу. Никифоров не отстает и обнимает парня в ответ, его рука ласково ложится на чужую талию, поглаживая, после чего ладонь медленно, но верно ползет вниз, сжимая округлую, упругую задницу. Вот она, не менее интересная часть тела, которая сводит Виктора с ума. Мужчина собственнически сминает левую ягодичку, с удовольствием отмечая, насколько идеально она ложится в его ладонь. Кацуки тут же начинает кусать губу, пытаясь сдержать улыбку, что плохо получается, и доверчиво прижимается к мужчине ближе. Он смущен до предела, но не смеет сказать ничего против, а, может, и не хочет. Похоже они оба думают об одном и том же, Никифоров не сомневался, поэтому одновременно прибавили шагу. Парни даже не помнили, как дошли до дома. Дверь в комнату не успела полностью закрыться, как Юри сам сделал первый шаг навстречу, осторожно целуя мужчину куда-то в щеку, а потом уголок губ. Так невинно, но настолько приятно, что Виктор первое время терялся, не осознавая, что делает. После чего потянул парня к себе, целуя наконец по-настоящему сильно и властно, сводя с ума теперь не только себя. Никифоров до сих пор не мог вспомнить, когда же именно его симпатия переросла во что-то большее. Когда они впервые с брюнетом вышли на лед? Или когда гуляли тут поблизости? Или, может, когда Виктор увидел свои фотографии, ровно развешенные по всей комнате брюнета… Сложно сказать. Они даже не спрашивали ничего и не говорили, зная, чего оба так сильно хотят. Темные водолазки тут же были сняты и отброшены в сторону. Никифоров почти что зарычал в поцелуй и присел, помогая Юри снять такие ненужные сейчас спортивные штаны и вместе с ними трусы, а потом вернулся обратно, несдержанно касаясь пухлых губ, покусывая. Он обхватил чужой член ладонью и начал неторопливо ласкать, чувствуя, как чужие пальчики, нетерпеливо подрагивая, расстегивают его джинсы, стягивая вниз. — Ну же… — шепчет Кацуки, жмурясь и громко выдыхая. Он всегда стеснялся сказать что-то значимое в такие моменты и лепетал что-то невнятное. Мужчина тут же, словно услышав сигнал, толкнул Юри на кровать и тот перевернулся, утыкаясь носом в подушку и поднимая задницу вверх. У Никифорова совсем сбивается дыхание от такой раскрывшейся перед ним, будоражащей сознание картины. Такого он явно не ожидал. Виктор, подползая ближе, как и ранее, обхватил ягодицы, только уже двумя руками, сминая и срывая с чужих губ сладкий, негромкий стон, наслаждаясь гладкостью и мягкостью кожи. — Не болит? — заботливо интересуется Никифоров, надеясь, что парень поймет, что он говорит о сегодняшнем падении. А затем охотно раскрывает половинки, обводит кончиками пальцев восхитительную дырочку и раздвигает чужие ноги еще шире. — Я же говорил… Что все в порядке, — глухо, слегка раздраженно слышится откуда-то из подушки, из-за того, что парень посмел остановиться. Негромкий смешок и мужчина наклоняется ниже и целует внутреннюю сторону бедер, руками обхватывая яички, перекатывая их в ладонях, заставляя Юри несдержанно постанывать. И, черт возьми, этот голос… Настолько прекрасный и приятный для ушей, а сейчас до ужаса сексуальный с хрипотцой, заставляющий руки нервно подрагивать. В этой тишине отчетливо слышится тихое, сбивчивое дыхание, от которого, Никифоров был уверен, если бы не сдерживался, уже давно бы кончил. Только бы не сойти с ума прямо здесь от еле слышного умоляющего шепота, произносящего его имя. Виктор, по тихой просьбе, уделяет наконец внимание драгоценной части тела. Он медленно, нежно целует правую ягодицу, осторожно проводя языком по коже и оставляя влажный холодящий след. А брюнет цепляется за подушку, чувствуя дыхание на чувствительной коже, сминает лежащее под ними одеяло руками и тянет на себя, пытаясь приглушить так и рвущиеся с губ стоны. Он жалобно вздыхает и поскуливает, умоляет зайти намного дальше таких мучительных ласк. Его задница непроизвольно выпячивается вперед, жадно подставляясь под горячие ладони. И Виктора берет ужасная гордость за то, что этот человек, эта чудесная задница, принадлежит лишь ему. Только ему позволено прикасаться к Юри так, только его парень подпускает к себе настолько близко. Только на него Кацуки смотрит полным нежности, доверия, неподдельного восхищения и любви взглядом, иногда вообще смущенно опуская темные ресницы. В такие моменты его щеки покрывает легкий румянец, заставляющий сердце пропускать удар. В то же время сам Никифоров делает многое для парня, чего никогда бы не сделал для кого-то другого. Лишь над ним у него не хватает смелости и желания пошутить, боясь обидеть или задеть. Лишь ему он готов помогать каждый день, каждую минуту, отдавая все силы и всего себя на решение проблемы. Только с Юри он мог по-настоящему расслабиться и искренне улыбаться, не в силах сдерживать заливистый смех, так мелодично переплетающийся с волшебным голосом брюнета. Член Виктора уже изнывает, как и сам мужчина, беспомощно трепеща от желания, болезненно просится внутрь родного, желанного тела. Но Никифоров терпит, желая доставить Юри больше удовольствия, уверенно вылизывает нежное местечко между сжимающимися ягодицами, которые крепко держит ладонями, целует, проводя кончиком языка по круговым сжавшимся мышцам, и толкается вперед, как можно глубже. Кацуки послушно выгибается, выпячивает свою задницу навстречу ласкам, позволяя трахать себя языком. Он всхлипывает и громко пошло стонет, выгибаясь и повиливая бедрами. По подбородку уже начинает стекать слюна, но Виктору не до этого, он даже не обращает на это внимания, увлеченно скользя языком по нежной коже между яичками и покрасневшей дырочке. Целует набухающий член, обхватывая пальцами, и заглатывает на мгновение бордовую от напряжения головку, срывая с брюнета новый гортанный стон. — Вить… — жалобно, со всхлипами просит парень. Это совершенно убивает в блондине весь здравый ум и жалкие попытки медленно, не спеша растянуть Юри, чтобы не причинить потом боли. Никифоров поднимается обратно, толкается языком внутрь горячего тела, помогая пальцами, и обрабатывает слюной сжимающуюся дырочку, жадно облизывая пульсирующие нежные стеночки. Проталкивает в расслабленного теперь Юри палец, а потом сразу второй. Кацуки громко вздыхает, а затем стонет, стараясь расслабиться еще сильнее, когда пальцы проходят глубже, уверенно и умело лаская, сгибаясь и доставая до точечки простаты. Брюнет вздрагивает всем телом, утыкается лицом в подушку, которую до этого терзал руками, кусает ткань, поскуливая, и сильнее выпячивает попку, подставляясь под умелые ласки. Виктор трахает его языком и пальцами до исступления, чувствуя по пробегающей по чужому телу дрожи, что Юри уже на пределе, и отодвигается, не позволяя достигнуть приятного так рано, упиваясь жалобными протестующими стонами. Никифоров и сам дрожит, чувствуя, что уже на пределе. И, черт возьми, мужчина только сейчас вспоминает, что завтра, точнее уже сегодня, им снова рано вставать, но тут же отбрасывает мимолетную, ненужную сейчас мысль на задний план. Никифоров обхватывает член у основания, направляя истекающую смазкой головку к дырке. — Вить… Ну же, Витя-я… Виктор усмехается, цепляется руками за чужие бедра и, чуть потеревшись твердым, возбужденным членом о сладкие половинки, медленно и осторожно входит. Проводит руками по прогнувшейся пояснице, чувствуя под пальцами выступающие косточки, бокам, плоскому животу, нежной коже, покрытой потом. Юри несдержанно подается назад, насаживаясь полностью. Он опирается на свои дрожащие руки, поворачивая голову назад, вызывающе смотря своими невозможными глазами, словно приглашая действовать. Делай, что хочешь, Виктор Никифоров. Мужчина нагибается, накрывая собой чужую спину, двигается медленно и неспешно. Не хочется, чтобы Кацуки было больно или, что еще хуже, неприятно. Но парню, похоже, очень даже неплохо, он, тихо постанывая в подушку, исступленно толкается навстречу, насаживаясь на Виктора, даже не думая остановиться. Никифоров целует его шею, плечи, напряженные лопатки. Обнимает, гладит руками. С губ обоих то и дело срываются громкие стоны. Правда, брюнет старается заглушить свой голос, утыкаясь в подушку. Виктору это не нравится, поэтому он медленно отодвигается, слыша немного удивленный, полный разочарования стон. Он помогает парню перевернуться и тут же входит, не давая даже одуматься и отдышаться, припадает к чужим губам, требовательно целуя. Раздвигает приоткрытые от тяжелого дыхания, жаждущие ласки влажные губы, врываясь языком в желанный рот. Вылизывает, покусывает его язык. Юри крепко обнимает мужчину за шею, а потом переводит руки на спину, царапая от наслаждения. Никифоров отрывается от брюнета, начиная толкаться сильнее. Ноги Кацуки, скрещенные за спиной, сильно сжимают бока. Виктор выдыхает в подставленную шею и целует, покусывает кожу, оставляя красные, темные засосы, совсем не соображая, что потом из-за этого Юри будет неудобно. А потом с силой вдыхает, стараясь заполнить легкие родным запахом брюнета, приятным и возбуждающим. Самым любимым, который Виктор готов вдыхать до бесконечности. Мужчина медленно опускает руку вниз, поглаживая низ живота, а затем забирает в свою ладонь чужой член. Шлепающие звуки, стоны, словно въедались в слух, грязный запах секса дурманил, возбуждая до предела и не давая трезво мыслить. Виктор вколачивается в брюнета, словно заведенный. Ласкает чужой член, стараясь сделать все как можно приятнее. Несколько быстрых движений, Кацуки выгибается и кончает на чужую ладонь, попадая и на влажный от пота живот. С его губ срывается громкий стон вперемешку с именем Никифорова и тот не может удержаться, чтобы не закусить нежную кожу от переполнявших его чувств. Он отрывается от шеи, стискивает зубы, судорожно склоняясь над дрожащим парнем и тоже кончает, понимая, что сдерживающие, сжимающие его ноги не дадут отодвинуться. Оба лежат так некоторое время, тяжело дыша и успокаиваясь. Виктор подождал, пока Юри, все еще цепляющийся за его плечи, сжимая их до покраснения, придет в себя. Брюнет смотрит на мужчину непрояснившимся взглядом и улыбается, когда он осторожно поднимается на не держащих пока еще руках и расслабляется, позволяя слезть и лечь сбоку. Никифоров тянет парня вниз, позволяя опуститься на себя и обнять руками. Кацуки посмеивается, не отказываясь от раскрывшейся возможности, и нежно, совсем легко целует мужчину в губы, а затем и в плечо, ложась и с наслаждением вытягивая уставшие ноги. Всегда такой нежный и чувственный после такой близости. Виктор так же довольно приобнимает Юри в ответ. — Эй, Юри, — тихо шепчет Никифоров и брюнет с готовностью поднимается, с любопытством вглядываясь в его лицо. Но слова, как назло, так и не идут. Он смотрит в карие глаза и губы словно закрывают на замок. Чужие зрачки увеличены и в них можно прочитать, кажется, все. Для Виктора Кацуки как раскрытая книга. Он всегда знал, что Юри думает о нем, даже не спрашивая об этом. «Почему такой чудесный человек выбрал меня, Юри Кацуки, а не кого-то более заметного, общительного? Виктор достоин намного большего, кого-то сильного, веселого, в самом деле, такого же красивого человека…» — так постоянно думал брюнет. Юри прерывает чужие мысли, ласково проводя пальцами по щеке и шепча что-то невнятное. В его глазах читается столько нежности, обожания и чего-то еще совсем необъяснимого, заставляющего Виктора не дышать. Кацуки не должен думать, что не достоин его. Как раз сам мужчина не понимал, за что же заполучил такое милое чудо. Он широко улыбнулся, выдавая крутящиеся в голове слова: — Ты знаешь, что очень нравишься мне? Губы брюнета дрогнули, как и рука, все еще покоящаяся на чужой щеке. Он прижался лбом ко лбу Никифорова, прикрывая глаза, зная, что тот может понять его и без слов. Юри так счастлив. И поэтому счастлив и Виктор. — Ты мне тоже.