В тебе нашёл своё безумство, слышишь?

Юрий Плисецкий скрывал страх и волнение за непомерной гордостью и раздражением. Его этому научила мать – говорила, что так легче будет. Он сперва не слушал, да и дедушка хмурился, когда слышал от дочери что-то подобное. Однако потом, когда их обоих не стало, Юрий впервые задумался над тем, что слова его мамы, вполне возможно, были не так ошибочны. Потому что когда ты злишься и незаинтересовано закатываешь глаза, превознося себя над другими, никто и думать не смеет, что где-то за этим толстым слоем золотой шпаклёвки скрыт самый настоящий и чистый страх. Что острый на язык мальчишка не спал эту ночь, истерично вливая в себя десятки кружек кофе. Никто не представляет. И так ведь оно легче, правильно? Виктор Никифоров маскировал дрожь холодных рук, выполняя ими резкие и причудливые движения, которыми все восхищались, а взволнованный блеск глаз умело превращал в азартные искры. Отточенное до совершенства мастерство – волшебное умение чувствовать грань фальши и реальности. Это первое, чему он научился, только вступив на лёд – лгать. Остальное приписалось как-то само собой. Когда ты настолько уверенно улыбаешься перед выходом на каток, когда твоё лицо спокойно, а дыхание ровное и почти неслышимое – тебя сразу же начинают считать профессионалом. И даже сам Виктор, кажется, однажды проснувшись поутру, поверил в эту свою красивую и привычную, но всё такую же откровенную ложь. Юри Кацуки ещё пока скрывать волнение не научился – подходящей опоры в стрессовых ситуациях не находилось, потому он и проигрывал с завидным постоянством. Что делать, если мандраж заставляет все твои и без того хаотичные мысли носиться по сознанию и переплетаться так, что голова начинает раскалываться на части, словно хрустальная ваза? Что делать, когда твои руки трясутся, а ноги подкашиваются от очередного прыжка, хоть ты и тренировал эти приёмы годами? Юри не знал. Поэтому раз за разом возвращался домой с шестым местом. Поэтому раз за разом улыбался и грустно вздыхал, слыша очередные слова ободрения. Юри не плачет лет с десяти. Страх он скрывать так и не научился, разочарование – вполне. Когда они впервые встречаются, наверное, где-то в паре миллиардов световых лет от Земли, взрывается очередная сверхновая, потому что иначе объяснить эту оглушающую пустоту в ушах и онемевшие конечности не получается. У Юри худые руки и слезящиеся от сильного ветра глаза. У Виктора королевская осанка и ровное дыхание. А у Юрия глупая усмешка на губах и взгляд, полный презрения. Такими они запоминают друг друга в тот самый первый раз. Такими видят призраки тёмных силуэтов, гуляя после соревнований по улицам городов. Лживая Москва. Гордый Питер. Чувственный Хатецу. Всё как в красивых философских романах. И здесь не помогают даже самые дорогие таблетки от бессоницы. Спать ни у кого из них не получается ещё месяца три. Их вторая встреча происходит совершенно спонтанно, в Америке, на любительских соревнованиях, в которых они даже участия не принимают. Они не здороваются друг с другом, стараются не смотреть куда-то кроме скользящих по льду подростков в цветастых нарядах, и всё же каждый из них может чувствовать, что в воздухе витает безмолвное напряжение. Не так, всё должно быть совсем не так. У Юри должна быть милая и заботливая жена, с замиранием сердца смотрящая на его выступления по телевизору, у Виктора должна быть весёлая и всепрощающая невеста, не пропускающая ни одной его тренировки, а у Юрия должна быть улыбчивая девушка, которая стойко терпит все его выходки и после крепко обнимает. Всё должно быть именно так и никак иначе. Поэтому они уходят с любительских соревнований задолго до того, как те заканчиваются, и почти сталкиваются в дверях Ледового катка. Всех троих одновременно пронзает одна и та же мысль – «Можно ли как-то изменить безумие и заставить свой пульс биться в такт мелодии дождя или звуку барабанов, например?». Что угодно, только бы не очередная бессонная ночь, проведённая в компании пары сотен статей про родственные души и тонны кофеина. Когда газеты, журналы, таблоиды и всевозможные передачи начинают пестреть разговорами о таинственной девушке Виктора Никифорова, у Юри что-то с треском ломается в груди и ему хочется разбить маленький экран портативного телевизора к чертям. Вместо этого он идёт на каток, затягивает коньки потуже и тренируется до изнеможения. Юрий же как-то совсем не безразлично швыряет глянцевый журнал в урну и запирается в комнате. Что угодно – книги, фильмы, комиксы, компьютерные игры – сейчас ему нужно забить голову чем-то таким отстранённым, чтобы имя Виктора выветрилось из головы, словно тлеющий листок, унесённый осенним ветром с крыши высотки. Ни у того, ни у другого забыть об этой новости, конечно же, не получается, потому что чужой пульс, бьющийся под сердцем, чужие мысли, изредка проскальзывающие в сознании – чужое безумие, заполняющие всё их существо, не даёт им такой возможности. На следующей неделе Юри стоит у дверей квартиры Юрия, потому что им надо поговорить. Не может спать один – не уснёт и другой, не ест один – другой не может утолить голод, один выводит что-то лезвием на пальцах – другой это обязательно почувствует. Поэтому это и называют «Теорией безумства родственных душ». Научные глупости, Юри в них никогда не любил вникать. - Как ты понял, что это я, а не Виктор? – надменно, но очень тихо спрашивает Юра, впуская японца в дом. Вещи разбросаны по углам, посуда стоит не тронутая в раковине уже, наверное, третий день, а пушистый кот смотрит на парней с неодобрением и сомнениями. - Не обижайся, конечно, - осторожно начинает Юри, скидывая с плеча сумку и прикрывая дверь, - но ты на роль страдальца подходишь больше, чем он. Юрий широко ухмыляется и хватает гостя за ворот куртки. На мгновение Кацуки кажется, что его ударят, но мальчик лишь прижимается к его груди и рвано дышит. Юри не отталкивает. Потому что его родственной душе нужна поддержка, и он чувствует это каждой клеточкой головного мозга. Или теми оставшимися, что ещё принадлежат ему. Юрий открывается ему, сдирая застывшее золото с кожи, а он в свою очередь прикрывает глаза и его дыхание, возможно, слишком напоминает всхлипы. К тому же, ломкие и грязные волосы Плисецкого всё ещё пахнут свежей древесиной, а Юри так сильно любит этот запах. Виктор появляется на пороге этой же квартиры спустя месяц, в лёгкой летней кожаной куртке в сорокаградусный мороз и пьяный в хлам. Юрий закатывает глаза, и выдаёт, скрестив руки на груди: - А я-то всё размышлял, какого чёрта так холодно под тремя одеялами и в одежде. – Виктор заливисто смеётся и сгребает сопротивляющегося мальчишку в охапку. Юри смотрит на всё издалека. Его шатает и поэтому идти через весь коридор квартиры Плисецкого кажется ему не самой лучшей идеей. «Теория безумства родственных душ» заключается в том, что они делят на двоих абсолютно все эмоции и ощущения, и не каждый выдерживает такое напряжение. Юри впервые за полгода с момента их первой встречи думает, что возможно иметь целых две родственных души даже лучше, чем иметь одну. По крайней мере, они хотя бы делят эти ощущения пополам. - Двойная забота, да? – срывающимся голосом почти кричит Виктор, опираясь спиной о дверной косяк. Юрий смотрит на него как на придурка, но Юри только улыбается и качает головой. Он чувствует, что мальчик на самом деле даже счастлив, что Никифоров наконец это понял. – Значит, есть целых два человека, которым я могу жаловаться на жизнь? - Жалобы на жизнь – это к Кацуки. – поспешно добавляет Плисецкий. Юри фыркает. – Я вообще мало чем тебе помогу, знаешь. - Ты можешь помочь уже тем, что существуешь, верно? – широко и по-детски наивно улыбается Виктор. Юра замирает на секунду, но потом с недовольным бурчанием уходит в сторону кухни. Синие глаза внезапно резко начинают смотреть в упор на Юри, но тот не чувствует даже толики того волнения, что должен. Потому что в какой-то момент, месяц назад, стоя на пороге этой квартиры и вдыхая запах свежей древесины, он почему-то решил для себя, что в конце концов всё будет именно так. Ни жён, ни невест, ни девушек. Родственные души – это те, на кого ты сможешь положиться, когда тебе трудно, или те, кто не смотря на все свои внутренние противоречия примчатся в другую страну, волнуясь за тебя. Виктор прикрывает глаза и оседает на пол. – Я ведь могу не лгать больше, да? Родственные души – это в первую очередь те, кому ты всегда можешь говорить правду.