The Dope Show

Some of them want to use you Some of them want to get used by you Some of them want to abuse you Some of them want to be abused У Кена Касла обаятельная улыбка. Чертовски обаятельная. Наверное, поэтому рейтинги телепередач с ним зашкаливают: от его улыбки млеют не только ведущие ток-шоу с напудренными безжизненными лицами, но и зрелые домохозяйки, уставшие от мужей, и юные девочки с гормональными всплесками, которым самое время влюбляться в далёких кумиров, не замечая прыщавых сверстников с ломающимися голосами, и даже субтильные женоподобные юноши, в силу своих предпочтений находящие привлекательной не только улыбку Касла, но и его надёжные широкие плечи, и рыжеватые вихры, торчащие из-за ушей. Глупые люди, как думает Кен Касл, замечающий восторженные взгляды. Глупые, да: он мог бы понять, если бы многочисленные фэны прельщались другим — в конце концов, он же миллиардер, гений, даже где-то филантроп, — но люди падки на внешность, как это поверхностно, до отвращения, до омерзения, до дрожи, до желания разбить десяток-другой случайно выбранных черепов, чтобы посмотреть — а есть ли там, внутри, что-то? Хоть что-нибудь, наличие чего доказало бы, что эти существа умеют думать, хотя бы иногда, хотя бы рефлекторно… Беда Кена Касла в том, что он думает слишком часто и слишком много — впрочем, наверное, поэтому он и получил статус гения и огромное состояние. Он временам думает, что предпочёл бы иметь черепную коробку с ветром внутри, не знать ничего и не размышлять, и не сжимать кулаки от досады на идиотизм человечества. Но он умён, поэтому чаще он улыбается. Так вот, у Кена Касла обаятельная улыбка. Вот сейчас он сидит в студии, где его заливают неестественно ярким светом софиты, и думает о том, что неправ был тот философ-скандалист, сказавший, что ад — это другие люди. Другие люди — это грешный рай, это желанный наркотик. Другие люди — это источник всех самых сильных ощущений и катализатор всех самых смелых фантазий. Ведь, по правде, по-честному, разве не другие люди одним лишь своим присутствием заставляют нас совершать фатальные глупости и блестящие подвиги? И разве мы не мечтаем только о том, чтобы сблизиться с другими людьми? А то и влезть в их шкуры? У Кена Касла обаятельная улыбка, рассеянная и загадочная. Но улыбается он не для камеры, а себе, потому что думает о том, что люди — это наркотик, а он — самый первый драгдилер, догадавшийся их продавать. A pill to make you numb A pill to make you dumb A pill to make you anybody else But all the drugs in this world Won't save her from herself Он помнит ещё те времена, когда РПГ были всего лишь программами, сложными кодами на оптических или магнитных носителях. Когда даже самая качественная графика была пикселизирована и для её вывода использовались только мониторы, с размером диагонали со стандартный лист бумаги. Он помнит примитивные джойстики, он помнит даже приставки — уже тогда он играл. Сколько он помнит себя — нет, себя он не помнит, все его воспоминания так или иначе связаны с реальностью ненастоящей, выдуманной, — он играл. Гик, неспособный к нормальному общению, он проводил уйму времени, пялясь в дисплеи, мониторы, поглощая события виртуальной жизни, занимая пустое место, нишу, оставшуюся незаполненной — ту, где должны были находиться люди. Он заплывал жиром, сидя на месте, всё больше отдаляясь от настоящего и терзая себя за это, завидуя лёгким, шумным, подвижным — тем, кто умеет находить общий язык с другими. Он всегда хотел стать таким, но боялся, и чем больше желал — тем реже выползал из своей норы, всё дальше уходя от предмета своего вожделения. Так было, пока не появилась новая игра. Теперь он — красивая, стройная, длинноногая девушка. Реальная, во плоти. Это — о чём он даже мечтать не смел, настолько непостижимо далека от него была возможность стать таким человеком. Он искренне любит своё новое виртуальное тело — забывая о старом реальном. В его страсти нет ни капли подобия того чувства, какое он мог бы испытывать к кому-либо постороннему; о чём вы, это же глупо — как можно любить часть программы. Зато он может строить отношения, проецируя их через эту свою оболочку, прекрасную оболочку. «Я люблю тебя», — произносит он в микрофон, хрипя от сердечной недостаточности, истекая вонючим потом, которым уже насквозь пропиталось его кресло. «Я люблю тебя», — послушно повторяет его игрушка, взмахивая длинными, щедро, до вульгарности, накрашенными ресницами. Он счастлив. Спасибо Кену Каслу и его «Обществу». I saw a priest kill a cop on the TV And I know now they're our heroes too Ей сложно сосредоточиться. Другому ребёнку раньше врачи прописали бы риталин и были бы неправы. Ей тоже — но оправданно. Ей сложно сосредоточиться, но не только в этом дело. Когда она была младше — намного, так что она сама даже не помнит, зато до сих пор не забывают её родители — она едва не раскроила камнем череп соседу по песочнице. Потом — перевернула стол в классе, влезла в драку с парнем, избила бывшую подругу… Всё шло к тому, чтобы заставить её принимать «волшебные таблетки» принудительно, а то и отправить в место тихое, охраняемое, где она никому не смогла бы причинить вреда — себе в первую очередь. Правда, родители умудрились тогда всё уладить полюбовно — она уже не помнит, как; да она и толком не знала, ей было неинтересно — ведь ей сложно сосредоточиться, даже на том, что касается её самой. Однажды всё изменилось. Теперь она сидит посреди комнаты со стенами, на которых происходит движение, оставляющими на её фигуре следы подмигивающего бледного света. Её руки подёргиваются почти синхронно действиям её персонажа. Она отдаёт короткие приказы. Она не раздумывает — точнее, думает, но коротко, отрывисто, от перебежки к перебежке, от сохранения к сохранению. Цикла её мышления хватает как раз на квест, он недолог, но блестящ — молниеносностью, напором и жестокостью она сметает других игроков. Конечно, она не так хороша, как Саймон Сильвертон, но близка к нему. Ведь о чём она не думает и никогда не задумается — что тормозит его — о гуманности игры. Её не беспокоят раны её персонажа, её не трогают смерти противников — на этом ей сложно сосредоточиться, да и, по большому счёту, не нужно. Её родителей, кстати, это тоже не волнует: для них главное, что девочка теперь спокойна, и не только — она даже добилась успеха, вопреки безрадостным перспективам, когда-то обрисованным психологами. В её глазах мелькают отблески взрывов, ресницы дрожат под дробь автоматной очереди, двадцать пять метров до сохранения, двадцать метров до сохранения, пятнадцать… десять… пять… четыре… один. Она улыбается. Она спокойна. Спасибо Кену Каслу и его «Убийцам». We are the nobodies We wanna to be somebodies When we're dead, They'll know just who we are Он не ненавидит себя, что бы там не думали другие, но всё равно делает это. Он не ненавидит других, но повторяет опять. Кожа его рук сохранила бледные тонкие шрамы — не смертельные, поперечные, но приносившие очистительную боль. В Средневековье все болезни, в том числе душевные, лечили кровопусканием, и не были так уж неправы. Ему помогает. Он любит это делать снова и снова, вид крови, пульсирующий красным в глазах, темнеющий вместе со всем миром, усыпляющий, приносит ему умиротворение. Он был бы готов продолжать, повторять снова и снова, но слабость, гребаная слабость, почему крови так мало… Появилась альтернатива. Он не ненавидит себя, но испытывается странно благостное состояние, эйфорию, даже экстаз, когда его «виртуальное» тело разлетается на буквально куски, подорвавшись на гранате. Другое продержалось дольше, но и оно вскоре оказалось разорвано автоматной очередью. Третье… четвёртое… Он читал, что в колониях среди заключённых ходят слухи, что в реальности появился каратель, который заставляет гибнуть их «коллег». Мол, они могут рассчитывать на шанс на спасение, когда ими управляют нормальные игроки, но этот — псих, который, наверное, мстит кому-то. Бэтмен ебучий. У них дома жёны, дети — а он заставляет их погибать за какие-то проступки, боже, кто может так жестоко с ними поступать, в чём они настолько провинились? Но на самом деле всё не так — ему не нужна справедливость, и он никому не мстит. Седьмое тело попыталось воспротивиться его приказам, долго орало, брызгало слюной, то угрожая, то умоляя, прося отключить управление; наконец, в спину его «виртуального» персонажа всадили нож, и он кончил, затихая, сжимаясь в комок у высокотехнологичных телевизионных стен. Восьмое… девятое… Он не ненавидит их — ему они безразличны. Он не ненавидит себя — он всего лишь получает удовольствие. Снова и снова. Спасибо Кену Каслу и его «Убийцам». The drugs they say make us feel so hollow We love in vain narcissistic and so shallow The cops and queers to swim you have to swallow Hate today, no love for tomorrow We're all stars now in the dope show У Кена Касла обаятельная улыбка. И потрясающе заразительный смех. Кен Касл хохочет взахлёб, совсем по-детски, перекатывая смешинки на языке и дробя их на мелкие прилипчивые осколки — как тот леденец на палочке, который он смаковал несколько секунд назад. Так непосредственно и добродушно, что никто бы не догадался, над чем смеётся Кен Касл. Кен Касл думает о том, что люди — это наркотик. Что он продаёт одних людей другим, а те и не догадываются. Что они вообще ни о чём не догадываются — редкостно тупые существа. Они хотят только одного — удовольствия. Ну и, пожалуй, ещё внимания. Они хотят только лишь быть звёздами в своём наркотическом шоу. Но это ничего не значит: что бы они ни желали, они будут делать только то, что хочет Кен Касл. У Кена Касла чудесная улыбка.