Руку, тебя кормящую, откуси.

Виктору всегда было тяжело ладить с подростками. Дети проблем не вызывали, легко поддавшись его мягким уговорам и вовремя протянутым сладостям, а взрослые с одинаковым успехом велись как на ослепительную улыбку, так и на его всемирную славу. Та же часть населения, которая находилась между этими двумя категориями, либо терпела его, стиснув зубы, либо открыто ненавидела. Нет, умом Виктор понимал, чем такое отношение заслужил. Он выглядел моложе своих лет, поэтому часто воспринимался как нечто среднее между «родитель» и «сверстник». Вот только проблем с кожей у него никогда не было, а природе взбрело в голову наградить его таким неординарным набором внешности, как бирюзовые, практически сияющие в моменты гнева или радости глаза и пепельные волосы. Успешный, красивый, молодой — что ещё надо для ненависти? Особенно, если ты сам — прыщавый подросток, с трудом отвоёвывающий себе у родителей личное пространство. К счастью, Плисецкий обладал всеми тремя качествами, которые имел за плечами Виктор, поэтому бесился скорее в силу своего характера и из любви к так называемому «хайпу». Последнее слово Виктору пришлось загуглить, отчего он почувствовал себя совсем старым. Выпадаешь из сленга Интернета — выпадаешь из жизни. А выпав из жизни можно и на лавочку перед подъездом закатиться, хотя уж до кого, а до деда-сплетника Никифорову было «ой» как далеко. И всё же за неугомонным, будто котёнок, Юрием угнаться было тяжело. Если были люди, которые заражают всех вокруг своей молодостью, то Плисецкий выжирал её, скапливая вокруг своего тонкого, гибкого тела, и злобно скалился на любого «старика», протянувшего к нему руку. Не гнушался использовать Интернет сленг, доверху накрытый таким изобретательным матом, что сваи загибались. Слушал музыку, от которой из ушей шла кровь. Одевался слишком ярко, говорил слишком громко, злился слишком часто. Виктор поражался этой молодости, жестокой и притягательной одновременно. Юра не любил всех вокруг и не особенно терпел себя. Это читалось в броской одежде вырвиглазных леопардовых расцветок, куче шипов на лямках рюкзака — попробуй хлопни по плечу, только ладонь наколешь! — постоянно надвинутому капюшону. Виктор свой переходный возраст запомнил плохо, разве что до сих пор немного стыдился, что однажды обкорнал свой длинный хвост кухонными ножницами. Причина была дурацкая — кто-то из парней в школе пустил шутку про «девчонку в трико», другие посмеялись, а он взял и не выдержал. Нервы сдали и осыпались в раковину пепельными мягкими прядями. Пришедшая домой мать только всплеснула руками и потащила к парикмахеру: хотя бы концы подровнять — резал Виктор зло, даже царапину на шее оставил. Царапина зажила, ничего особенно драматичного, но воспоминания остались. Поэтому эту звенящую злость на мир и самого себя, то и дело проглядывающую в Юрии, Никифоров читал легко.  — Юра, ты слишком грязно выходишь из тулупа, — не выдержав, окрикнул подростка Виктор. Тот обжёг его коротким взглядом и скользко улыбнулся.  — А вхожу ещё более грязно, — не остался в долгу Плисецкий, разворачиваясь и стрелой уходя вглубь катка, дальше от Виктора, ближе к тренеру. И куда только делся тот пылкий, полный энтузиазма мальчик, которому Виктор когда-то протянул руку? Чего только не творит с людьми переходный возраст!  — Не думал передохнуть? — будто забыв недавний обмен фразами, невзначай спросил Виктор, заканчивая собственную программу и снимая коньки. Его тренер уже с кем-то говорил по телефону, — с менеджером что ли? — с катка постепенно уходили спортсмены, собираясь скорее попасть домой.  — Я ж блять сейчас кордебалет танцую, — окрысился Юрий, в переводе на обычный человеческий говоря «я уже отдыхаю». Виктор слабо улыбнулся: не наблюдай он сам, как Плисецкий запоем читает в буфете «Хорошо быть тихоней», тоже бы поверил, что подросток на самом деле недалеко ушёл от гопников.  — Снять коньки ещё не отдых, — беззаботно отметил он, подвинув свою сумку и позволяя Юрию сесть рядом. Тот плюхнулся на скамейку, мгновенно развалившись и широко разведя колени, и вытащил из кармана спортивной куртки клубок наушников — в гнезде из проводов угадывался плеер. Не дожидаясь какой-нибудь остроты, Виктор продолжил, задумчиво приложив палец к губам. — Встреться с семьёй. Погуляй с друзьями. Поспи весь день. Меня особенно расслабляет сходить на какой-нибудь симфонический концерт.  — Кому что, — довольно миролюбиво откликнулся Юрий, продолжая распутывать наушники. Виктор заметил, что если «подсластить» разговор какими-то фактами о себе, то Плисецкий бесится гораздо меньше. Может, потому что как и всякий подросток любил бартер «ты мне, я тебе». А может до сих пор восхищался Никифоровым, как кумиром, и последняя мысль грела самолюбие. — Ты сам что из музыки любишь? — попробовал наудачу Виктор, надеясь продолжить спокойный разговор. Всё же они бок о бок тренируются, на одни и те же соревнования ездят, даже комнаты им постоянно берут соседние. Да чего греха таить — чьё сердце устоит, единожды попав под очарование «Русской феи», порхающей на льду? Даже если на земле эта фея та ещё бестия. Плисецкий вскинул голову, так и не вставив наушники. На его лице на мгновение промелькнуло озадаченное выражение, но он быстро взял себя в руки.  — Такое, отчего ты слуха лишишься, — буркнул Юрий, разом обрывая всякую связь с внешним миром. Виктор вздохнул. Иногда казалось, что он бьётся головой о стену, пытаясь найти подход к подростку. Ведь видел же — Юра наблюдает за ним, пытается исподтишка выучивать элементы программы, но нет, чтоб спросить лишний раз! — предпочитает дерзить и огрызаться.  — Юра! Юра, сюда иди, башка дурная! — взревел Яков, агрессивно махая руками.  — Да с херов ты разорался, старикан, — мгновенно среагировал Плисецкий, останавливая музыку и поднимаясь с лавки. Брошенный плеер едва не грохнулся на пол, но Виктор успел его подхватить. Юрий даже не заметил этого, сгорбившись и ковыляя до тренера. Смешной. Никифоров тихо прыснул, подумывая, а не сказать ли подростку, что тот, даже пытаясь походить на гориллу, всё равно выглядит изящно и аристократично? Сколько бы Плисецкий ни натягивал капюшон и не крутил спину колесом, а стройные ноги и природную пластичность спрятать было невозможно. С другой стороны, скажи такое — и Юра первый с кулаками накинется, аргументируя это тем, что он не «пидор». Машинально покрутив в руках плеер, Виктор воровато оглянулся в сторону ушедшего Плисецкого. Тот был всецело занят перебранкой с тренером. Опустив взгляд на технику на своих коленях, Виктор решил — была не была, и сунул один наушник в ухо, нажимая «играть». Хриплый, неестественный голос под аккомпанемент урчащей музыки заставил поморщиться. Непривычный к такому Виктор смог только через несколько мгновений разобрать слова «ты принадлежишь мне, я принадлежу тебе»*, что неуловимо напоминало ему какую-то песню, только гораздо более мелодичную. Этот же трек был замедлен, с какими-то шумами, но, тут Никифоров слабо покачал головой, идеально подходил Юрию: контраст грубости и неожиданно романтичных слов. Не желая больше мучить себя, он переключил песню. Сначала раздались сирены, а потом их резко сменила ритмичная, зажигательная музыка, буквально заставляющая тело реагировать. Виктор невольно представил, как мог бы танцевать Юрий — может, в клубе, одетый в какую-то кислотную майку и безумно узкие джинсы, или же в собственной комнате, взъерошенный и в домашних штанах с заниженным поясом. «Мы нажмём кнопку! Хэй! Ядерная бомба! БА-БАХ! Огромная чёртова бомба,»** — убеждённо пел солист, и Никифоров даже задался вопросом — а не подбирал ли Плисецкий плейлист по словам? Что ж, ну это слушать вполне можно.  — Какого хера?! — неожиданно взвыли у него над головой. Подняв взгляд и смахнув упавшую на щёку чёлку, Виктор увидел возвыщающегося над ним Юрия. — Совсем пизданулся вещи мои без спроса брать?!  — Плисецкий! — возмутился тренер, но Юра уже вырвал плеер из рук Виктора. потянув следом наушники. Маленькая ракушка больно дёрнула ухо, выскальзывая, и Никифоров невольно охнул.  — А с хера ли он себе позволяет? — негодующе воскликнул Юрий, обиженно поджимая губы. Пихнув плеер в сумку, он наградил Виктора горящим взглядом, полностью игнорируя то, что мужчина потирает болящее ухо, и вылетел в коридор. Действительно, не стоило этого делать. Виктор и сам себя укорял, садясь в машину и выруливая в ровный поток автомобилей. Знал ведь, что может попасться, но всё равно как ребёнок решил действовать на авось. С другой стороны, а как ещё можно было что-то узнать у подростка, который вёл себя так, будто скорее язык себе откусит, чем скажет, что любит больше — кофе или чай. Возможно, следовало дать Юре перебеситься и подождать, пока обстоятельства не заставят ему самому обратиться к нему за помощью, но Виктор не хотел так. Он хотел понять, подружиться, стать тем человеком, про которого бы говорили «только с ним этот зверёныш и разговаривает нормально! Непонятно, чем только приручил!» Виктор впервые увидел Плисецкого на льду и первое мгновение даже не мог подобрать слов, наблюдая за чужими прыжками и поворотами. Глядя на Юрия, он задавался вопросом — а как выглядел сам в молодости? Такой же грациозный, очаровывающий? Маленькая часть души, та самая, которая заставила его когда-то обкорнать хвост, говорила — нет, самым обычным был. Как впервые увидел его самого Юра — Виктор никогда не спрашивал. И сомневался, что когда-нибудь узнает. Но очень надеялся, что запал Плисецкому настолько глубоко в душу, засел настолько крепко, что однажды тот просто сдастся и перестанет хотя бы его считать своим врагом. Пускай не другом, пускай тренером, но чтобы не приходилось тайком слушать музыку в его плеере. Да, там наверняка так и останутся ужаснейшие песни, заставляющие сомневаться в наличии у Юры хоть какого-то вкуса, но их дадут послушать добровольно, возможно даже отдав один из наушников, а второй оставив в собственном ухе, отчего им придётся сидеть близко, как дрессировщик и покорный ему тигр. Но это так, мечты. Виктор даже представить не мог, что должно произойти, чтобы недоверчивый сам по себе и недотрога по стилю подросток вот так впустил его в личное пространство. Наверное, единственное, что тут поможет — это возраст. В конце концов, даже самые неуживчивые и царапучие коты к старости сами приходят на колени хозяев. Правда, Никифоров не мог отделаться от мысли, что Юрий относился к тому разряду животных, которые скорее умрут от голода, но откусят руку, их кормящую, чем позволят себя погладить. Плисецкий припоминал ему ошибку с наушниками почти две недели, демонстративно кладя вещи на другую лавку и практически не подъезжая к нему на катке. Виктор, краем уха слушающий увещевания менеджера, отметил про себя, что даже крикливый и грубоватый Яков не прикасается к сумке Юры, наверняка наученный горьким опытом. Забавно и поучительно разом. Можно было бы и раньше это подметить, но Никифоров не тешил себя надеждой — он к окружающим был внимателен только тогда, когда те прыгали вокруг него с восторженными криками.  — Ты откатываешь программу гораздо лучше, — похвалил после тренировки Виктор, решив, что третью неделю дуться на такую мелочь, как использование наушников, это чересчур даже для такой язвы, как Юрий. Плисецкий кинул на него насупленный взгляд, продолжая складывать вещи. — Серьёзно. Ошибки даже мне тяжело увидеть.  — Зато Якову легко, — неожиданно пошёл на контакт Юрий, доставая из сумки сухую майку и начиная переодеваться. Виктор невольно зацепился взглядом за выступающие рёбра и ровную линию позвоночника, проступающую под кожей. Умом он понимал, что перед ним фигурист в отличной физической форме, но вкупе с бледной кожей Плисецкого и тонкими чертами такой вид вызывал желание накормить.  — Яков — тренер, ему всегда будет что-то не так, — рассмеялся Виктор, вспоминая, сколько его гонял мужчина, а потом сам же трясся на соревнованиях. Юрий цыкнул, складываясь практически пополам, чтобы развязать шнурки кроссовок. Никифоров протянул руку, касаясь твёрдых холмиков позвоночника, будто шерсть у кошки вздыбилась — Плисецкий вздрогнул, будто его ударили, резко распрямился, кидая через плечо взгляд, обещающий все кары земные.  — Я тебе что про твои пидорские замашки говорил, ну? — процедил сквозь зубы он, настороженно блестя глазами, и только по щекам расползался румянец, который Юрий контролировать не мог. Виктор беззлобно рассмеялся, послушно отходя в сторону и сам начиная доставать сменную одежду.  — Просто хотел проверить, не слишком ли ты худой, — отшутился Никифоров, переодеваясь. Подросток напротив него натягивал вещи с такой скоростью, будто собирался побить рекорд и одеться пока горит спичечная головка, и Виктор даже почувствовал лёгкое недовольство самим собой — Юра точно что-то ему говорил про «пидорство», но он уже и забыл.  — А лапать для этого зачем? — пробурчал всё ещё напряжённый Плисецкий, застёгивая куртку. Виктор демонстративно вздохнул.  — Я погладил тебя по спине. Что тут такого?  — Всё тут такое! — рявкнул Юрий, подхватывая сумку и едва ли не бегом выметаясь из раздевалки. Виктор, не скрываясь, проследил за ним взглядом: краснел Плисецкий редко, но раз уж находил на него такой стих, то делал со всей отдачей. Вот и сейчас краснота расползлась под тонкой кожей «феи», захватив и щёки, и уши, и даже шею. Может, у Юры в принципе был какой-то бзик на геях? Латентная гомофобия? Или просто поддался общей российской ненависти? Никифоров зачесал чёлку назад, но спустя мгновение она вновь упала на глаза, приятно щекоча кожу мягкими кончиками, — сам он никогда о таких глупостях не задумывался. Даже, чего уж скрывать, экспериментировал: если у вас есть власть и деньги, хочется попробовать всё то, что мама раньше запрещала. Прыгать с парашютом. Целоваться с мальчиками. Интересно, мать Плисецкому что запрещает? Или боится вообще к сыну подступиться? Судя по некоторым фотографиям в Инстраграмме Юрия, в семье у них царили мир и гармония — подросток хмурился или скалился на камеру, но обнимал мать и отца вполне непринуждённо, то как ребёнок подлезая им под руки, то как разыгравшийся кот напрыгивая со спины. Никифоров оценил каждое семейное фото. Юра «лайкал» только те его фото, на которых Виктор катался, лишь однажды отметив пост, не касающийся льда: там Никифоров кормил с руки кота в котокафе. Кто бы сомневался, что это понравится Плисецкому! Откуда у Юрия такие отношения с кошачьим семейством — неизвестно. Виктор склоняется к мысли, что у подростка это на генетическом уровне: все хвостатые и царапучие создания видят в нём своего собрата, зачем-то ошибочно засунутого в человеческую оболочку. Впрочем, и в этой оболочке Плисецкий прекрасно справляется со своей задачей трепать всем нервы своим ветреным настроением.  — Ты с ума сошёл? — немного устало поинтересовался Виктор, выглядывая в коридор и плотнее кутаясь в спортивную куртку. Та тонкая и без начёса, но и это лучше просто водолазки Плисецкого. Подросток ответил хмурым взглядом, пальцами вычёсывая из волос набившиеся снежинки. — На улице минус десять, если вдруг ты не заметил.  — Я всего на минуту вышел, — Юрий поёжился, вытирая намокшую руку об штаны. — Нечего драму устраивать. Виктор этот тон наизусть выучил — когда Плисецкий знал, что накосячил, то ругался в разы меньше, а то и вовсе просто под нос что-то бурчал. Вот и сейчас от обычного образа скандалиста остались рожки да ножки, а значит Юрий и сам понимал, что вылезать, пусть на минуту, на мороз в одной водолазке дело почти криминальное. Любая болезнь для фигуриста — как коньком по горлу, и Виктор даже задумался, а не припугнуть ли «фею» тренером, чтоб в следующий раз головой думал, а не подростковым максимализмом.  — Надень, — он легко сбросил с плеч куртку, вызвав в проходящей мимо служащей восхищённый вздох, и протянул её Юрию. Тот наградил его упрямым взглядом исподлобья, но Виктору не даром было двадцать семь. — Юра, сейчас же!  — Не буду! — взъерепенился Плисецкий, будто его пытались обрядить в балетную пачку, но тут его рост и телосложение сыграли с ним дурную шутку. Виктор, объективно, был выше и сильнее, поэтому смог без каких-либо трудов обернуть в куртку раззадорившегося подростка. Зрелище вышло довольно забавное, и он не удержался от смешка — вот вам и зло во плоти. Юрий, взъерошенный, с красными от мороза носом и пальцами, сердито глядел на него из ворота спортивки.  — Тебя бы сейчас сфотографировать и выложить в Инстраграмм, — широко улыбнулся Виктор, представляя, как выглядит со стороны — лучезарная улыбка, непринуждённая поза. Не человек, а ангел! Кажется, так про него писал какой-то женский журнал. Юрий же, наоборот, только сильнее втянул голову в плечи, запахивая куртку плотнее и впиваясь в полоску молнии ногтями.  — Только попробуй, — угрожающе проворчал он, но Виктор снова рассмеялся, в своей манере беззаботно похлопав подростка по плечу. Дразнить Плисецкого всегда было забавно, хотя Никифоров не без оснований подозревал, что этим не подготавливает почву для дружеских отношений. За подколки Юрий мог обозлиться покруче, чем на взятые наушники, но кто не рискует, тот не выходит на лёд. Из неплотно прикрытой двери фонило декабрьским промозглым ветром, отчего Плисецкий поёжился, решительно разворачиваясь в сторону зала. Виктор непринуждённо направился следом за ним, уже собираясь отметить, что выбегать на мороз так же опасно, как не слушать тренера, но осёкся: в его спортивной куртке Юрий выглядел совсем ребёнком, а под слабым светом ещё не набравших дневную мощность ламп смотрелся особенно женственно. Даже в движениях стало проглядывать что-то девчачье или это у Виктора сработала ассоциативная цепочка «девушки в мужской рубашке»? И почему Юрий так настойчиво старается протолкнуть в свои программы агрессивность? Лучше бы выставлял себя той нежной «феечкой», как его окрестили в народе. Озарённый внезапно идеей, Виктор прибавил шагу.  — Юр, — он в считанные мгновение нагнал подростка, придерживая его за плечо. Плисецкий дёрнулся, как от удара, наградив Виктора очередным злобным взглядом из своей копилки, но не успел даже рта открыть, как Никифоров навис над ним, с лукавой улыбкой заглядывая в глаза.  — А ты не думал поставить себе программу со спиралью или заклонами?  — Чего?! — Юрий резко вскинул голову, поддавшись вперёд и едва не рыча в лицо Виктору. — На что это ты намекаешь? Зелёные глаза посветлели, словно в них зажгли стоваттоватые лампочки, на носу пролегла злая морщинка: Плисецкий ощерился, пихая Виктора в грудь. Никифоров фыркнул — что за детские толкания? — и удержал подростка на месте, не позволяя отодвинуться от себя. Ощутив чужую крепкую хватку, Юрий заметно напрягся, неловко бросаясь в наступление.  — У меня нормальная программа! И без бабских элементов! — Плисецкий, словно стараясь отвоевать себе больше места, влип в Виктора грудью, едва не касаясь носом его носа, но эта техника могла сработать только на того, кто младше или совсем не уверен в себе. Виктор же слишком долго наблюдал, чтобы не разгадать за всей бравадой и скандалами простого подростка, отчаянно пытающегося казаться значимым. Он наклонился ещё ниже, легко цепляя губами тонкие губы Юрия. Замер, не разрывая контакта и спокойно глядя в расширившиеся от удивления глаза. Не рискуя пускать в ход язык — зачем обрывать мальчишке все пути к отступлению? — чуть повернул голову, чтобы не столкнуться носами, и прижался плотнее, нежно прикусывая губами нижнюю губу Плисецкого. Тот будто обратился в соляной столб, только моргал, как сова. Тени от их фигур соединялись в какую-то уродливую, угловатую массу, но Виктор не мог разорвать зрительного контакта, чтобы оценить картину по достоинству. Он сам понимал, что шутка затянулась, но оторваться не мог, даже рукой двинуть не смел, хотя та уже начала затекать. Юрий резко отступил назад, нервно облизываясь. В одно мгновение растерянное выражение его лица сменилось на злое, глаза потемнели, наливаясь привычной кошачьей зеленью.  — Пидор, — тихо прошипел он и едва ли не бегом кинулся прочь. Виктор с трудом распрямился: целовать кого-то ниже тебя ростом столь долго — не самое удачное решение для спины, и тоскливо вздохнул, прикрыв глаза. Короткий, детский поцелуй превратился из шутки в неловкую ситуацию, хотя Никифоров-то всего лишь хотел по своему обыкновению наградить неуживчивого мальчишку коротким и непринуждённым «чмоком». Даже предвкушал, как вытянется лицо Юрия, который на простые похлопывания по голой спине реагировал не вполне адекватно. Должно было получиться забавно. Почему-то не вышло. Зато на тренировке уж точно скучно не было: пышущий злостью Плисецкий, нарезавший круги так, будто пытался пропилить лёд насквозь, пугал и тренеров, и спортсменов, а Яков едва голос не сорвал, пытаясь утихомирить взбесившегося подопечного. Виктор посмеивался, заканчивая свою программу и отъезжая к бортику, пока Юрий собачился с мужчиной, даже не глядя в его сторону — злобная «феечка» из каких-нибудь жутких скандинавских сказок, ни дать, ни взять. Заметив промелькнувший мимо силуэт обидчика, Плисецкий резко напрягся и кинул через плечо такой злой взгляд, что Никифорову впервые пришла в голову мысль, что где-то он просчитался. Уже дома, устроившись с удобством на диване, Виктор с досадой понял, что до сих пор удивлён, и даже немного обижен сложившейся ситуацией. Он же видел, да что там, был полностью уверен, что Юрий настолько им восхищается, что скоро копировать начнёт: пытался повторить мимику, манеру держаться на льду. Так отчего бы не подыграть своему кумиру? Лично сам Никифоров так бы и сделал, хоть ради того, чтобы узнать что-то новое, но вот Плисецкий предпочитал технику вороватого кота: смотреть исподтишка, тащить к себе со стола, что плохо лежит. И либо к подростку нужен был какой-то другой подход, либо к нему вообще никакого подхода не было. Когда спокойствие квартиры нарушил резкий звонок в дверь, погружённый в свои мысли Виктор даже не сразу среагировал, но потом поднялся, приглушил звук телевизора и вышел в коридор, гадая, кто же мог навестить его поздним вечером: со своей последней девушкой — бесталанной, но довольно милой актрисой, — он расстался два месяца назад, а близкими друзьями так и не обзавёлся. Разве что Яков мог завалиться в любое время. На пороге обнаружился Юрий, кутающийся в пуховик с тигровыми полосами на плечах. Из-за огромного капюшона, столь любимого российской молодёжью, выражения его лица никак не удавалось рассмотреть. Озадаченный Виктор пропустил подростка в квартиру, защёлкнув за ним замок: Плисецкий быстро разулся, словно стараясь поменьше находиться рядом с ним в узком пространстве коридора, и отпрянул, дожидаясь реакции.  — Ну что встал? — быстро взял себя в руки Виктор, радушно улыбаясь, и подтолкнул подростка в сторону зала. — Проходи. Юрий увернулся от его ладони, но послушно расположился на диване, устроив на подлокотнике свою куртку. И чего её не повесить на вешалку? Загадочная душа. Виктор сел на другой конец сидения, подперев подбородок рукой и вопросительно приподняв брови.  — Что-то сказать хотел? Плисецкий мазнул по нему настороженным взглядом, ещё сильнее опустив голову. Сейчас по нему и не скажешь, что несколько часов назад наводил страх на весь каток. Обычный мальчишка, неуверенный, сможет ли вообще хоть слово из себя выдавить. Виктор вздохнул — вот уж не было печали, — и повернулся к телевизору, припоминая, что на смутившихся людей лучше не смотреть. Сам он обожал моменты, когда кто-то краснел или терял дар речи, но сейчас был не тот случай. Что крутится в голове Юрия? Приз тому, кто отгадает.  — Так ты… — наконец подал голос Плисецкий, но быстро перешёл на свистящий шёпот, — педик? Виктор уронил лоб на ладонь, не в силах сдержать смешок.  — Педик, Юра, это — педофил.  — Ну так и я не совершеннолетний, — с вызовом откликнулся Плисецкий, решительно вздёргивая подбородок. Он выглядел раздражённым и немного напуганным разом, как и всякое маленькое животное пытаясь выглядеть опаснее, чем есть на самом деле. Виктор склонил голову на бок, лукаво поглядывая из-под ресниц на Юрия.  — И это всё, что ты хотел прояснить?  — Нет! — Плисецкий резко поддался к нему, будто забывшись, а потом снова уткнулся спиной в угол дивана. Бросил мрачный взгляд из-под длинной чёлки, и если бы не покрасневшие щёки и трогательная складочка, залёгшая между бровей, мог бы выглядеть агрессивно. Но, к веселью Никифорова, у него этого не получалось. — Ты на меня запал? Этот вопрос не был неожиданным, но Виктор невольно дал пять баллов подростку за смелость. Сам бы он в его возрасте не смог бы такого произнести, предпочитая отмолчаться или попытаться использовать метафоры. Юра действительно был ничуть на него не похож.  — А если и так? — откровенно посмеиваясь, спросил Виктор, уже сам сокращая между ними расстояние. Его руки коснулись коленей Плисецкого, подтянули того ближе. Показная злость слетела с Юрия во мгновение ока: он неловко схватился за запястья Никифорова, царапая ногтями кожу, и заполошно взглянул ему в глаза. Виктор замер, улыбаясь ему практически в губы.  — Что ты будешь делать? Казалось, ещё мгновение, и они вновь поцелуются, отчего ситуация, безусловно, немного прояснится: гомофоб и недотрога потому, что просто боится выдать свою собственную привязанность к мужчине. Досыпьте сверху подростковых гормонов — вот вам и Плисецкий. Но неожиданно Юрий оскалился, поддавшись вперёд и едва не рыча.  — Руки свои убрал! Минутой позже сидя на своём краю дивана и тихо посмеиваясь, хотя отчаянно пытался казаться серьёзным, Виктор наблюдал за беснующимся Юрием, который на повышенных тонах пытался чётко и доходчиво объяснить, что пришёл сюда не за этим, и лучше бы Никифоров его учил, и что «старикан» себе вообще позволяет. Щёки у Плисецкого так и горели, на чужое лицо он старался не смотреть. Наверное, если бы Виктор решил погладить его сейчас по голове, он бы без всяких сомнений откусил ему руку.