***
— И что, Сельма, ты действительно пойдешь на вурдалака с голыми руками? Ты не наемница и не колдунья, и ты не можешь поднять даже мясницкий нож, не то, что оружие, — девушка порой разговаривала сама с собой, считая, что это поможет принести новые идеи и очистить голову, — но мальчик…мальчик чудом выжил! Я не могу просто взять и уехать, все бросив.… В округе нет ни одного приличного колдуна, который возьмется за такое… Стоп, а наемники? Наемники-то должны быть! Их в каждой таверне как блох на дворняге! Узнаю у хозяйки, не обретаются ли они здесь. Разумнее переложить такую работу на того, кто этим на хлеб зарабатывает. Или их только на людей натаскивают? А, неважно. Только придется платить из своего кармана. Еще неделю есть черствые сухари… Сельма решительно поднялась с кровати и отправилась к хозяйке. Та, услышав, что нужно девушке, поначалу пришла в ужас, закричав о том, что девушкам нужно не по мужикам бегать, а замуж выходить, но целительница убедила ее, что наемники нужны исключительно по вопросам деловым, а не телесным. Женщина успокоилась и сказала, что на все село таверна одна, в ней искать и нужно. Девушка неторопливо вышла из дома, не забыв захватить сумку с лекарствами… На всякий случай. Она шла по улице, внимательно прислушиваясь к разговорам селян — вдруг кто-то узнал о произошедшем утром, со Свеном и Асой. Но местные обсуждали только заботы на полях и саму Сельму. Не обращая внимания больше на шепот, знахарка бодро шла по пыльной дороге к таверне, когда услышала крик: — Госпожа цели-и-ительица! — Во имя милостивого Хаэлиса, опять? — Прошептала Сельма, оборачиваясь на голос. К ней, не обращая внимания на насмешливые улыбки селян, спешил худенький лохматый паренек, густо усыпанный веснушками по всему лицу. В руках он сжимал большую сумку, из карманов которой торчали кисти. — Добрый день, госпожа! — Жизнерадостно воскликнул он, поравнявшись с Сельмой. — Добрый день. Что у вас случилось? — С улыбкой спросила она. — Меня зовут Тавар Магару. Не сомневаюсь, что вы слышали о моих работах! — Простите, — сдерживая хохот, проговорила Сельма, — никогда не слышала о вас и ваших работах. Чем, кстати, вы занимаетесь? — Я художник, конечно же! Сейчас вот в путешествии по тихим уголкам нашей страны, ищу вдохновение для новых работ, — художник задумался на мгновение, затем затараторил с новой силой, — я планировал серию картин о рабочем классе, но никто из местных не согласился позировать! У них, видите ли, работа… Вот я и подумал, может вы подадите им пример, как нужно помогать искусству? — Я? — Вздрогнула девушка, — Не уверена, что подойду на роль модели для художника. — Что вы, госпожа, у вас чудесный типаж! Пухлая фигура селянки, соломенные волосы, косичка опять же симпатичная. А лицо, наоборот, очень утонченное, с печатью мысли. Какое замечательное несоответствие! Сельма решила не обращать внимания на странности Тавара и просто спросила: — Когда и где вы будете меня рисовать? — Прямо сейчас, госпожа, прямо сейчас. Идемте за мной, я уже подыскал идеальное место! Не дожидаясь ответа, художник бросился по дороге, ведущей к полям. Сельма на минуту замешкалась, но бросилась за Таваром, силясь его догнать. Художник привел девушку к лугу, на котором росли подсолнухи. Целительница замерла, в восхищении рассматривая желтое море, тянущееся к солнцу, и вдыхая тяжелый, сладкий запах цветов. Парень суетливо бегал из стороны в сторону, то поправляя подсолнухи, то переставляя мольберт. Наконец, он поставил Сельму на нужное ему место, повернул горячими ладонями ее голову, заставляя смотреть вдаль, на темнеющий лес. Девушка вдруг вспомнила, что в том лесу живет и нахмурилась, на что художник крикнул: — Прочь дурные мысли, госпожа, грусть вам совсем не к лицу! Простояв неподвижно несколько часов и получив несколько десятков укусов насекомых, целительница жалобно спросила, когда художник закончить творить. — О, вы можете уже идти! — Немного удивленно воскликнул он, не отрываясь от мольберта, — вас я уже нарисовал. Сельма открыла было рот, чтобы возмутиться и высказать Тавару все, что думает, но решила сначала посмотреть, ради чего страдала. Она подошла к мольберту, заглянула через плечо ничего не замечающего художника и ахнула. — Я выгляжу намного красивее, чем в жизни! — Что вы, госпожа, просто удачно подобранное место и цвета, обычное дело, — рассеянно ответил художник. — Вы настоящий мастер… — с восхищением прошептала девушка, — я пойду тогда? — Конечно, конечно. — Не обращая никакого больше внимания на окружающий мир, художник увлеченно водит по мольберту маленькой кисточкой. — Не задерживайтесь до темноты, не то простудитесь. — Сказала Сельма напоследок и пошла обратно в село.***
Постояв у двери таверны пару минут, девушка услышала шаги из-за угла и, занервничав еще больше, распахнула дверь и вошла внутрь. В воздухе витал запах кислой капусты вперемешку с брагой. Сельму, за годы учебы привыкшую и не к таким запахам, смутило не это, а то, что все сидящие за столиком, обернулись на нее. Стараясь не встретиться ни с кем взглядом, девушка подошла к трактирщику. — Уважаемый, где мне можно найти наемника? — Тихонько спросила она. — Госпожа лекарка, да вы чего? — Изумился трактирщик, — неужто глаз нету? Вот та компания в углу — наемники и есть. На их рты и медовухи не напасешься, тьфу, пропасть. А вам зачем? — Вдруг прищурился мужик. — Спросить кое-что хочу. Девушка направилась к столу, за которым негромко пели похабную песенку. Сельме очень хотелось зажмуриться и сбежать, но силой воли она заставила себя подойти к столу. За ним сидело человек семь, молодых и старых, с мечами и кинжалами в потертых ножнах. Только она открыла рот, как онемела. Песня затихла. Все смотрели на нее молча, выжидающе и оценивающе. — Тебе, милая, чего надо? — Наконец спросил один, с вислыми усами, седой, как пепел. — Госпожа Сельма, вы что это делаете? — вдруг раздался голос за ее спиной. Девушка, будучи уже на грани обморока, обернулась, и ей сразу стало легче — Дерой с кружкой в руке смотрел на нее с удивлением. А она на него — с облегчением, как на спасителя. — Я…вас ищу, — Пролепетала она. От стола понеслись одобрительные выкрики и свист. Сельма поняла, что таких глупых вещей она никогда в своей жизни не делала. А Дерой махнул наемникам рукой и те сразу потеряли всякий интерес к происходящему. Мужчина взял девушку за локоть и вывел на улицу. — Я же сказал, что приду утром. Что-то произошло? — Да я, понимаете, сама боюсь, вот подумала, что найму, а пришла, а тут еще страшнее, а я ведь ходила уже, но не одна, и тут вы…ох, — уже выдыхая Сельма поняла, какую чушь она несет. Если бы можно сгореть от стыда, так бы она и поступила. Но, мужчина, кажется, все правильно понял. — И совсем необязательно было сюда приходить. Почему вы сразу меня не спросили, кого можно нанять? — Да я как-то не подумала… — Девушка уже почти ненавидела себя за то, что ей в голову не пришла такая замечательная идея. — Ох, госпожа… Где вы росли? — В столице, там и училась и жила. И не спрашивайте, как меня сюда занесло, я сама до конца не пойму… Сбежала от родительской опеки и пришлось работать, чтобы сводить концы с концами. — Сидели бы дома, право слово… — мужчина осекся, увидев, какой гнев вспыхнул в глазах девушки, — хорошо, вы искали наемника, чтобы заплатить ему за вурдалака, правильно? Вы его нашли. Но платить никому не нужно. — В каком смысле? — А вон, глядите, шкура висит, — Дерой показал на невысокий плетеный забор, огибавший корчму. На нем действительно висела черная шкура, изрядно потрепанная и окровавленная. Поборов внезапный приступ тошноты, Сельма спросила: — Когда же вы успели? — Отнес Свена домой, оставил под присмотром жены и отправился в лес. Наследили они там страшно, и вурдалак, и дети. Так что отыскать логово не составило труда. Затравили его огнем, отрубили голову. Ее, кстати, староста забрал себе — сказал, повесит в хате, для солидности. — Но почему мне вы ничего не сказали? Я ведь сидела, гениальные планы разрабатывала, дурочка! — Решил не дожидаться, пока чудище еще кого-нибудь ранит или хуже того, убьет. Я рассказал бы вам все, но с утра. Невежливо, знаете ли, по домам молодых девиц шататься по вечерам. — Зато молодым девицам пристойно шататься по тавернам в поисках наемников, спрашивая об этом каждого встречного. — Девушка закрыла лицо ладонями и рассмеялась в голос. — Вы правда так делали? — Спрашивала? Ну не у всех… У хозяйки, потом у мужика по дороге в таверну, потом у мужика при входе, потом у трактирщика… А когда тот усатый спросил, что мне нужно, я вообще думала, что в обморок упаду! Дерой только покачал головой и повел девушку домой. Они неспешно шли по пыльной дороге. Сельма разглядывала дома селян, покрытые разноцветными росписями, означающими приближение тепла. В Сибине, родном городе травницы, так делали только на хуторах, и то не во всех — не было необходимости. В городской черте дома содержали в чистоте и порядке. Но чем дальше от столицы, тем беднее становились дома и ярче росписи. — Вы извините, что я так бурно реагировала на то, что в таверне было. Просто все, кому я говорила, что ищу наемных воинов, почему-то думали, что я не для дела их ищу, а для постели. Неприятно это, и смущает очень. — Я сам не пойму, откуда такая слава, — покачал головой Дерой, — конечно, ребята не прочь отдохнуть после дела с…определенным типом дам, но чтобы до такой степени… У многих ведь и семьи есть, и дети, но нет, если наемник, значит и бабы на него липнут, и он сам ни одной юбке прохода не дает. — Вот и меня ославили — вздохнула травница, — надеюсь, дальше вашего села слухи не пойдут. — Не пойдут, — уверенно ответил мужчина, — я прослежу. — Вот спасибо — обрадовалась Сельма, — что я для вас могу сделать в благодарность? — Вы уже слишком много для меня сделали, и, повторюсь, я должен вас благодарить. — Мне ничего не нужно. Но если вы что-то придумаете или нужно будет чем помочь, вы сразу мне говорите, я здесь еще недельку побуду, передохну. — Сельма приостановилась у цветущего яблоневого сада, полюбоваться на распускающиеся деревья. Дерой остановился рядом и облокотился на плетень. — Я спросить как раз хотел, нет ли у вас знакомого лекаря, который сработается с группой наемников в походе? Наш травник уже стар, пора ему замену искать. Нам уже завтра поутру выступать, а взять с собой некого. — Завтра? Но…я не знаю никого, кто мог бы вам помочь.…Кроме меня самой. — Нет! Ни в коем случае. Это слишком опасно. — Но лекари ведь находятся в тылу, не бросаются в бой с ножом в зубах. Это же настоящая работа, а на тракте я помру с голоду! Ну, пожалуйста! Один разок. Если все плохо будет, я сразу уйду, обещаю. — Вам приходилось лечить раны, нанесенные оружием? — Да сколько угодно! — Сельма почувствовала, что Дерой почти согласился и начала буквально давить на него, — я стажировку проходила при армейском лагере. Там идиотов, которые друг друга на дуэлях протыкают больше, чем у вас в бою бывает! — Ох, ну хорошо! Один раз и если что-то пойдет не так, сразу домой. Видят боги, я об этом еще пожалею… — Договорились? — Сельма протянула руку для рукопожатия. Дерой пожал ее маленькую ладошку, велел идти собираться и ждать его ранним утром. Девушка тихонько вошла в дом, собрала сумку, оставила несколько монет на столе для хозяйки, и легла в постель. Она думала, что не сможет уснуть до утра, так велико было волнение, однако быстро пригрелась и заснула.***
Дни в путешествии проходили незаметно. Природа была в самом расцвете своей красоты, дорога пролегала через пышные луга, где Сельме было легко восполнить запасы трав, мимо озер, где ее учили ловить рыбу. На ночевки останавливались в тихих местечках, где можно было безбоязненно разводить костры. Сельма все ближе знакомилась с отрядом, все лучше понимала Дероя. Его судьба была нелегкой — он вырос в приюте, не зная, кто он и где его родня. Когда ему исполнилось шестнадцать, из приюта его вышвырнули и мальчику пришлось самому зарабатывать на пропитание и кров. И он прибился к разбойничьей банде, чтобы хоть как-то прожить. Но однажды главарь банды будто сошел с ума и приказал сжечь харчевню, в которой они отмечали удачный набег. Дерой отказался, и попытался образумить вожака. Тогда парня избили и бросили умирать. Он несколько часов полз прочь, чтобы не слышать криков умирающих и рев огня. На его счастье мимо проезжал отряд наемников, преследовавших банду по заказу барона, владевшего этой землей. Дероя выходили, и, видя его стремление отомстить обидчикам, начали обучать. Через несколько лет он стал отличным воином. Им двигало желание искупить свои грехи и скоро такой шанс ему представился. Первым его заказом был тот самый человек, что бросил его умирать среди поля. А спустя еще пару лет он встретил девушку по имени Дарша, через несколько месяцев женился на ней. К его великому горю она не перенесла родов и умерла. Он женился еще раз, но тоски по любимой никто не мог унять. Дерой тогда горько усмехнулся, рассказывая это, и произнес: — Если бы кто-то вроде тебя был рядом… Может ее и удалось бы спасти. Но тебе удалось спасти ее сына. Сельме от этих слов стало очень неуютно… Как будто между ними стоял призрак Дарши, мучимый этими разговорами. — Знаешь… Это не мое дело, но, думаю, она тоже скучает. И, кажется, тебе нужно ее отпустить, ведь столько лет прошло, а ты все мучаешь себя… Прости, я не должна так говорить… — Сельма покраснела и поспешила в свою палатку. Там она старалась отвлечься и выкинуть из головы печальный взгляд Дероя, надеясь, что ее слова не испортят их дружбу. В дороге прошло еще несколько дней. Отряд приближался к замку. Замок тот нужно было захватить и удерживать силой двух наемных отрядов до подхода основных сил, в случае прихода подкреплений противника. Но заказчик говорил, что воинов в замке почти нет, а заплывших жиром, постоянно пьющих стражников разоружить не сложнее, чем ребенка. Заказ был несложным для такой опытной группы наемников, но Дерой говорил Сельме, что на душе у него неспокойно, что он чувствует подвох. Она, в свою очередь, как могла, пыталась его успокоить, намекая на мятную настойку от нервов. Наконец, у тихой речушки, они встретили второй отряд, в котором Сельма заметила молодого парня, который сильно хромал. Когда дневной шум утих и все разбрелись к кострам или в палатки, девушка тихонько прокралась к той палатке, в которую днем отвели раненого парня. Конечно, она могла подойти сразу и открыто, но она все еще отчаянно смущалась бродить по лагерю в одиночку, хотя наемники относились к ней по-доброму, как к младшей сестре. — Кхм… Простите… Могу я войти? — тихонько пробормотала она, приподнимая полог. В палатке было чисто и тепло. Горел только один масляный фонарь, под светом которого парень что-то читал. — А? Конечно. Заходи…те, госпожа. — Парень отложил книгу и приподнялся на лежанке. — Меня зовут Сельма. Я не госпожа, а лекарь. Что с вашей ногой? — Когда ловил рыбу, зацепил ногу крючком. Думал пустяк, а теперь вместо царапины сплошной гной. — Разрешите мне осмотреть? У меня с собой есть лекарства. — Буду вам очень благодарен. — улыбнулся парень. После тщательного осмотра и обработки раны Сельма сидела на краю лежанки и вытирала дрожащие руки. Парень лежал, глубоко дыша и глядя в потолок. — Если тебе еще что-нибудь нужно… Ты можешь попросить. — Да брось, главное, что я жив и буду вполне здоров, благодаря тебе. — Извини, что не пришла сразу… Я просто не могла…потому что я… — Стеснялась прийти к парню в палатку? — Ну вот надо было так это преподнести! — Вспыхнула Сельма и хотела уйти, но юноша схватил ее за руку и усадил обратно. — Слушай, почему ты такая нервная? Ты меня боишься? — Ничего я не боюсь. Но я даже не знаю твоего имени. — Филипп. Вот, теперь ты меня не боишься? — Не боюсь. — Она не отводила взгляда от своего запястья, которое сжимали тонкие пальцы Филиппа. Затем ее взгляд скользнул по его руке и утонул в глубине темных глаз. Филлип медленно протянул руку и коснулся ее щеки горячими пальцами. Травница не знала, как ей следует поступить, поэтому просто зажмурилась.***
После они лежали молча, оба напуганные и бледные. Сельма вытянула руку и попыталась в темноте рассмотреть ладонь. — Как твоя нога? — наконец спросила она. — Я и забыл о ней… Зачем ты это сделала? — Глядя сквозь полог на загорающиеся звезды спросил парень. — От страха. Это глупо? — Нет, что ты. Я считаю тебя самой умной на свете. — Очень смешно. Филипп только усмехнулся в ответ, затем обнял девушку, крепко прижал к себе и зарылся в растрепанные волосы. Сельма замерла, и лишь когда дыхание парня стало мерным и глубоким, вытащила затекшую руку и поправила одеяло. Когда Сельма открыла глаза, сквозь полог палатки проникали первые робкие солнечные лучи. Рассвет входил в полную силу и лагерь постепенно просыпался. В воздухе витало напряжение, касаясь каждого своей холодной дланью.***
Через несколько часов после пробуждения целительница проверила свою сумку с лекарствами, заплела косу потуже, перекинула ее через плечо, и улыбаясь, махнула рукой Филиппу, уходившему со своим отрядом к месту атаки. Затем она похлопала по плечу хмурого Дероя и подставила лицо теплому летнему солнышку, чувствуя могильный холод внутри. В следующий момент Сельма прижимала к себе бездыханное тело Филиппа, беспомощно озираясь по сторонам и видя вокруг одни трупы. Смотрела, как Дероя тащат, словно животное на веревке, к замку. Потом коснулась обломанной стрелы, торчавшей у нее в боку, закрыла глаза и расплакалась. Как говорили люди, Дероя повесили на воротах того замка, который они должны были захватить. Прошло немало лет с тех пор. Имена забылись, даты стерлись, истинные мотивы поступков были искажены. Но наемники до сих пор поют песню о юной девушке, которую погубили интриги людей, способных отправить на верную смерть целое войско ради клочка земли. Той самой земли, где похоронены в одной могиле самоотверженность и доброта, благодарность и привязанность, и нежность, не успевшая стать любовью. Говорили, что та земля осталась проклятой, черной от крови, и ночами там бродят призраки, плача о своей загубленной жизни. Одинокую могилку на окраине леса навещают редко. Приходит паренек, приводит коня на поводу, подолгу сидит, что-то рассказывает, иногда поет. Приносит свежие цветы, старательно вырывает сорняки. Перед тем, как уйти, всегда говорит: — Спасибо тебе, милая Сельма. Я тебя никогда не забуду.***
— Мастер Тавар, к вам заказчик пришел! — Скучающая девушка сидела за мольбертом и лениво размешивала краски. — Сейчас спущусь! — Радостно воскликнул голос наверху. — Сейчас спустится. — Протянула девушка, оглядывая посетителя. Худой, бледный, лицо узкое и какое-то изнуренное. Парень выглядел молодо, но волосы его были совершенно седыми. — Я подожду. — Хриплым, похожим на собачий лай голосом, ответил посетитель. — Доброе утро, молодой человек! — Спускаясь по лестнице, радостно сказал тонкий старичок, усыпанный веснушками, — Чем могу вам помочь? Портрет, натюрморт? Может, что-то из новинок интересует? Кстати, кто вам посоветовал мою мастерскую? — Один друг… Мне нужен портрет молодой целительницы на поле подсолнухов. Вы рисовали его лет тридцать назад. — Удивительно! Его никто так и не купил, а ведь такая замечательная работа! Сейчас принесу. — Старичок суетливо побежал куда-то вглубь мастерской и исчез там на долгое время. Он вернулся, неся в руках свернутый холст. Смахнул с него пыль и подал юноше. Он бережно принял холст и развернул. На портрете, среди подсолнухов, была изображена девушка с соломенной косой, задумчиво глядящая вдаль. — Да… Да, это она. — Прошептал парень, разглаживая пальцами пыльное полотно. — Сколько стоит? — Даром, юноша, забирайте. Вам он нужнее, чем мне. Видно, что девушка вам очень дорога… Вы знаете, а я ее помню. Замечательная целительница, что с ней стало? — Погибла. — Коротко ответил парень, свернул холст и, кивнув на прощание, вышел из мастерской. Художник постоял у двери несколько минут, глубоко вздохнул, и пошел к своему мольберту.