Улыбка

Виктор был пьян. Несмотря на все стереотипы о русском народе, Юрию не часто доводилось видеть его в подобном состоянии. Никифоров обычно напивается в двух случаях: он безумно чем-то обрадован или же огорчён. Что из этого подходит под их ситуацию, Плисецкий никак решить не мог. Сам бы он с удовольствием выпил чего-нибудь, чтобы не видеть этих преданных и восхищённых глаз японца, но кто ему в такой-то компании даст. К тому же, Виктор явно не расстроен всей сложившейся ситуацией, а скорее всего, даже обрадован его приезду. То, что он опять попал в какой-то неясный план этого придурка, подросток понял лишь в тот момент, когда встретился с этими голубыми глазами. Хренов интриган. Никифоров что-то бормочет себе под нос, распластавшись на полу. До ушей Плисецкого доносятся какие-то неясные обрывки про лёд, коньки и зелень в глазах. Думать совершенно не хочется, а стол кажется совершенно удобным местом для внезапного сна. Лучшим подарком становится то, что японец успел куда-то сбежать, оставляя их наедине. Этот неправильный «Юрий» его раздражает просто до дрожи в коленях, удивительно, что человек с подобным складом характера мог вообще чем-то заинтересовать русского чемпиона. Вот он, Плисецкий, намного лучше подходит на роль ученика, друга и кого бы то там ни было. По крайне мере он не мямлит, не краснеет и не пытается строить из себя правильного взрослого, как этот неудачник. От размышлений его отрывает сам виновник смуты. Виктор совершенно внезапно садится, оглядываясь по сторонам, а затем просто берёт и останавливает взгляд мутных голубых глаз на нём. Кажется, он сглатывает, а, нет, не кажется. Плисецкий настороженно подбирается, готовый в любую секунду приложить наглого фигуриста головой о стол или другие горизонтальные поверхности, но тот совершенно внезапно расплывается в улыбке, а потом начинает к нему, гм, ползти, наверное. В общем, очень целеустремлённо преодолевать стол по кривой. Наконец, остановившись рядом, Никифоров поднимается на колени, а затем совершенно неэтично чуть не падает на него, вцепляясь пальцами в щёки, словно клешнями. Юрий раздражённо хмурится, собираясь вдарить наглому мужчине лбом в лоб, но не успевает. Тот, кажется, понимая, что немного промахнулся, отпускает его, медленно раскрывает ладони и уже куда более нежно обхватывает его лицо, зарываясь пальцами в волосы. Во взгляде напротив ни капли осознания, и Плисецкий замирает, наблюдая за тем, как Виктор слишком медленно наклоняется к нему, в конечном итоге, сталкиваясь носами. Они смотрят друг другу в глаза не дольше пары секунд, но, честно, кажется, будто проходит грёбанная вечность. — Улыбнись, — совершенно неожиданно произносит Никифоров, прикасаясь своим обжигающе горячим лбом к его. — Ты такой милашка, когда улыбаешься, мне нравится. — Что? — глупо переспрашивает Плисецкий, облизывая пересохшие губы. Виктор предательски медленно опускает взгляд вниз, следя за его языком, что невольно заставляет его вспыхнуть. Блядский Никифоров с его блядским алкоголем, блять. — О, хм, ты мне ещё как нравишься, — многозначительно тянет молодой мужчина, а затем совершенно нагло собирается прижаться ещё ближе, хотя, казалось бы, куда больше. Плисецкий чувствует себя кроликом перед удавом, и когда между их губами остаётся каких-то жалких пару сантиметров, Виктор неожиданно со стоном отодвигается назад, хватается за голову, а затем театрально падает на его колени, отрубаясь. Понимание всей ситуации доходит до него медленно, словно через толщу воды, но когда всё же доходит… Юрий шипит не хуже кошки, резко вскакивая на ноги, скидывая голову фигуриста на пол, от чего тот начинает недовольно ворочаться, но не просыпается. Краска заливает лицо, дыхание становится каким-то прерывным, понимания реальной близости всё ещё мелькает перед его глазами, и он, разрываясь между тем, чтобы врезать Никифорову и тактично удалиться, всё же выбирает второй вариант. И прежде чем выскочить в тёмный коридор, оборачивается, окидывая тело мужчины и щурясь, спрашивает: — Ты ведь не пьян, верно? — ответа он, разумеется, не получает, поэтому лишь несколько раздосадованно рычит сквозь зубы. — Придурок, — с шумом закрывая за собой дверь. Как только шаги растворяются в вечерней тишине, Виктор с неохотой распахивает глаза, переворачиваясь на спину и раскидывая руки в стороны, долго-долго смотря в потолок, прежде чем еле уловимо улыбнуться. Определённо он ничего не может сказать об улыбке, но краснеет Плисецкий просто обворожительно.