Белый пепел твоей жизни

Он пришел, а ты вновь в легком раздражении. От чего же? Сам ведь позвал это недоразумение, так к чему злиться? Ты ведь у нас мазохист. Ведь как еще объяснить присутствие «этого» у твоего кабинета? Вы ведь давно не работаете вместе. Кого ты обманываешь, Уилльям? Хотел доказать себе, что сумел стать сильным? Ну что, получилось? Не ври. Видно же, что нет. Ты ведь на самом деле рад, что он здесь. Что он рядом. Пусть и ненадолго. Но все же… Идиот, Ти Спирс. Ты знаешь, что ты Идиот? Именно так, с большой буквы. Ты же вроде как уже успокоился, но нет же… Когда-то между вами была маленькая трещинка, теперь — пропасть. Так стоит ли падать вниз?!.. — Здравствуй. — Привет, — он бы обнял или чмокнул в щеку, но ему так дискомфортно, бедняга. Слишком много льда в твоих глазах. Больше напускного, причем тебе ведь самому хочется этой невинной близости, так что в чем смысл? Глупый… — Принес, что я просил? — Да. Вот старые генеральные отчеты. Я и вправду не знаю, как я мог, забывшись, их забрать, — он, кажется, смущен еще больше. И даже тебе хочется разрядить обстановку и пошутить. Шутить ты умел только с ним. Но хоть пара фраз и вертелась на языке, ты предпочел все же отмолчаться. Так кто ты? Трус или герой? — А сигареты для меня захватил? — Да. Держи, — несмело протягивает пачку. Пачка большая и с ванильным вкусом. Какого черта? Ты ведь перекинул ему на счет мелочь для маленькой без добавок – хотя бы от того, что вся эта сладкая гадость напоминает тебе о нем. Ты так любил разные вкусы, но последнее время перешел на горький дым. — Я же просил маленькую пачку, — начинаешь закипать. И за что ты злишься на бедного мальчишку? Или это просто повод? Очень по-мужски отыгрываться на слабом! Что с тобой творится, Уилл? Ах да. У тебя своя, персональная болезнь. И сейчас она стоит перед тобой, смущенная и расстроенная. Кажется, Грелль тоже хотел чего-то другого? Но он насколько напуган ситуацией, что не будет спрашивать. А тебя это забавляет… Неужели твой любовник умудрился так быстро отвыкнуть? Эти мысли снимают все веселье, наваливаясь тяжелым грузом. Забудь… Прикуриваешь, и гадкий запах ванили ползет по кабинету. Мальчишке, кажется, режет глаза твой сигаретный дым, а ты делаешь вид, что не замечаешь. Достаешь наличные и протягиваешь недостающую сумму. А ведь так хочется швырнуть в лицо, не так ли? У красноволосого дрожат губы. Он обижен, черт побери, и пытается отказаться. Но твой ледяной взгляд и твердый голос прерывают все возражения. Ну вот, расстроил бедную актрису. Совесть не гложет? Ах, гложет… Пытаешься прекратить фарс и нелепицу. — Мне надо здесь еще собрать кое-что по папкам. Ты можешь идти, — тяжело дались слова? Молодец. Но зачем, зачем же ты добавил после: – Впрочем, если у тебя есть время, можешь остаться. — Я не спешу! – да он просто просиял. Но вот где твоя логика, мистер Спирс? Ах, да, все еще не можешь вытравить из себя все эти желания верить в лучшее? О смерть великая, тебе ведь уже несколько тысяч лет, может, пора перестать верить в чудо? Копаешься в папках, слишком много дыма, и Сатклифф все же не может сдержать тихий кашель. Распахиваешь окно, и холодный ветер врывается в комнату. Недостаточно сильный, чтобы смахнуть документы, но достаточный, чтобы стряхнуть пепел на твои же руки. Смотришь слегка удивленно. Серый пепел… мда… отчего сигареты у тебя всегда ассоциируются с одиночеством? Ты же куришь обычно в компаниях, но… — Расскажи что-нибудь, — ты даже не отвлекся от поисков в шкафу, а Грелль весьма удивлен вопросом. — Да нечего, в общем… О, да ты просто в бешенстве, Уилл. Вы же долго не виделись! А ему "нечего"... Ярость бушует в голове. Ни слова не слетает с губ, но ты так сильно сжимаешь документы, что еще немного, и пластиковые папки сломаются под твоим натиском. Спустя некоторое время сам заводишь разговор – о старых знакомых и новых происшествиях. И с радостью понимаешь, что беседа начинает завязываться. Еще влюбленный, уже обреченный – так тебя можно назвать. Но сам ты ведь это никогда не признаешь, ведь так? И сознательно, абсолютно сознательно в этом довольно спокойном и ровном разговоре, ты позволяешь себе острые шпильки в адрес уже бывшего любовника. Он не настолько глуп, чтобы этого не слышать. Но он все же достаточно глуп, чтобы чувствовать вину. И тебе обидно за все это. За то, что ты сознательно пытаешься унизить, за то, что сознательно пытаешься тут же «зализать чужие раны», за то, что сознательно позвал его сюда. За то, что когда-то давно сознательно поверил… А он, он глупый идиот, упоминает о своем демоне через слово. А ты, безумный, еще пытаешься улыбаться. У них ничего не ладится. Точнее, у Грелля не ладится. Демону, очевидно, все равно… И тебе больно, даже слишком больно. Но даже не за себя, а вот за этого растерянного мальчишку, который сидит, обняв колени. Тебе его жаль. И ты, пожалуй, сам не можешь объяснить, к чему эта жалость. Зачем? Подходишь ближе, проводишь пальцами по щеке, очерчиваешь линию губ… Он как завороженный смотрит на все это, а ты не даешь ему опомниться и целуешь. Не даешь возможности отстраниться – прижимаешь ближе. Нет, это не близость. Это скорее кратковременная передышка от реальности. А мальчишка, впрочем, и не хочет отстраняться, и сам притягивается ближе. Это – всего лишь мгновение, и позже ты будешь жалеть. Но все будет позже. А пока – полуслышные вздохи в тишине, прикосновения и капитуляция разума… И хочется остановить время. Ведь сейчас все так, как тогда. А впрочем, зачем думать о прошлом, когда живешь лишь этими мгновеньями?!.. А потом волшебство заканчивается, и серая реальность предстает неприглядной темнотой. Весь департамент давно разошелся по домам, за исключением дежурных. На улице бушует вьюга, окно открыто, и ты не спеша идешь закрыть его, замечая, как твое маленькое чудо свернулось клубочком под тонким пледом. С нежностью думаешь о том, что хорошо, что ты так и забыл эту тряпку здесь. И тут же просыпается злость, ярость. Не твое. Чужое. Он так часто вас сравнивал с этим демоном, что ты и сам стал сравнивать. И что в нем есть такого, чего нет в тебе?! ТЫ терпел все выходки, все измены, утешаясь лишь тем, что это вереница, лишь вереница, а возвращается ведь он к тебе. Потом этот демон. Отлучки. Вранье… Банально и глупо закончились ваши отношения. И еще больно. Был бы скандал – было бы проще. Можно было бы спокойно ненавидеть красноволосую смерть, а так… А так остается лишь укорять себя. Много придирок, много требований… Ты ведь знаешь его. Его характер… Но тут же появляется давно забытый голос гордости. И что? Он ведь тоже знает! Одно его действие, и все было бы как раньше. Лишь одно… Но спешу вас огорчить, мистер Уилльям Ти Спирс, для Грелля Сатклиффа ваша любовь не стоила одного этого действия. Снова закуриваешь. За окном идет сильный снегопад. Ты никогда не любил зиму – просто не умел ей наслаждаться. А ведь насколько прекрасны узоры на окнах и ослепляющий снег?.. Неспешно одеваешься, параллельно пытаясь вдыхать ядовитый дым глубже. Будто это способно мгновенно убить. Наивный. Грелль тоже спешит одеться, и из управления вы выходите вместе. Вам в разные стороны, и ты не пойдешь его провожать. Мальчишка мнется. Кажется, он знает, как тебе важно, чтобы он тебя обнял, но он банально боится, что ты его оттолкнешь (а разве ты когда-нибудь осмеливался его оттолкнуть?). Впрочем, весь его испуг – целиком и полностью твоя вина. И в том, что у вас ничего не вышло – тоже. И в глупых своих мученьях ты тоже сам виноват. Зачем так сильно привязывался? Ты – одиночка, и тебе нельзя любить. Любящий свободу, ты пытаешься оградить от нее любимых. Эгоист ты. А сам… сам ты уже не способен с этим справиться. Пока тебя не «добьют», ты не сможешь не верить. Глупый. И жалкий. — Спасибо, Уилльям, — им пора уже расставаться. – Ты чем-то похож на него. И, закрыв глаза, я мог представить, что я счастлив… От быстрого шага болит в боках, от сильного ветра отсутствует возможность нормально дышать. А дышать, в общем-то, и не хочется. Хочется лишь идти быстрее, еще быстрее, так быстро, чтобы перестать ощущать. Невозможно. Останавливаешься, тяжело дыша. Грудная клетка готова разорваться, а боль под ребрами такая, что приходится слегка согнуться. Если кто-нибудь когда-нибудь осмелиться спросить тебя, когда ты умер, ты не вспомнишь древний Египет. Ты вспомнишь мрачные стены, узкую улочку. И снежинки, что кружатся в вихре замысловатыми узорами, танцуя свой предсмертный танец над обледенелой мостовой…