Девушка и Волков

...когда земля в какой-то миг Уйдёт внезапно из-под ног...

От Капустина Волков наравне с остальными часто слышал, что "хороший хоккеист видит не только партнёров и противников, но и блондинку в пятом ряду". Ему увидеть блондинку труда не составляло: будучи не особенно хорошим хоккеистом, он коротал первый период на скамейке открытого катка, завернувшись в шерстяное одеяло. Полевые согревались на льду, от них валил пар, когда они возвращались, лихо запрыгивая через борт, а Волков мёрз и скучал, глядя, как его тёзка Земсков раз за разом оставляет "Рысей" ни с чем. Блондинка сидела через проход от Волкова, над скамейкой красноярцев. От холода у неё побелели щёки и покраснел нос, она часто дышала в варежки, закрывая ими лицо. В один из таких моментов Антон увидел прижатый локтем костыль и остро незнакомку пожалел: она была совсем молодая, хорошенькая — и одинокая, место за ней пустовало, а сидящие дальше мальчишки к ней отношения не имели. В перерыве она никуда не ушла, но один из пацанов, пробираясь мимо её кресла, притормозил и спросил звонко, так, что услышал Волков: — Тётенька, вам принести чаю? Вы замёрзли совсем, давайте ваш термос, мы в буфете нальём у тётьМарины! Волков отвернулся, пряча ухмылку. Что ж, по крайней мере, на время матча блондинка была под опекой. Во втором периоде его поставили в ворота, это было неожиданно и неприятно: "Рыси" оживились, нажали, и Волков пропустил две глупые шайбы. Земсков со скамейки показал, мол, всё нормально, стой дальше, но Волков расстроился и разозлился, посмотрел на трибуну, где сидела блондинка, и окончательно пал духом, не увидев девушку на прежнем месте. Третью шайбу он поймал чудом и, лёжа в воротах, встретился взглядом с подкатившим защитником Терентьевым; Андрей протянул ему руку, помогая встать, но в его глазах было столько снисхождения и недоумения, что Волков зажмурился на пару секунд, а потом обречённо повернулся в сторону Капустина. "Стой", — жестом показал Виктор Андреевич. Низкие тяжёлые тучи наконец просыпались снегом; следующая шайба вошла в ворота "Ангары" в хвосте колючих снежинок. Волков открыл рот, выдохнул и проводил взглядом растаявший пар. В раздевалке к нему подсел Димка Кузьмин, посочувствовал: — Тох, ты как? Нормально? — Димыч, отстань от него, — вмешался Земсков. Волков поднял на него глаза, усмехнулся краем рта, благодаря, и Земсков кивнул, понимая его состояние. Земскову в декабре исполнилось тридцать три, он успел повидать и хорошие годы, и плохие. В "Ангару" он пришёл из "Рубина" четыре сезона назад и планировал играть в Иркутске до окончания карьеры; Волков был при нём номером вторым, но в последнее время ему стало казаться, что номером вторым он останется на всю жизнь. "Не идёт, плато, что ли", — сказал как-то Каратаев в разговоре с Капустиным, и Волков думал об этом всё чаще. Не идёт. Нужно взять себя в руки, забыть о хоккее и пойти учиться, пока не поздно, получить любую другую профессию, которая позволит заработать на жизнь. Да, когда-то давно ему говорили, что он может стать неплохим вратарём, но всё изменилось. И, кажется, непоправимо. Капустин отозвал его в сторону. — Волков, — сказал он, — будешь ворон считать — сядешь на лавку до конца сезона, это понятно? — Понятно, Виктор Андреич, — буркнул Волков. Он сидел в запасе и до того, как расклеился, полировал скамейку суммарно два сезона из трёх (плюс год в армии), и как, чёрт побери, он вообще должен набираться опыта, не имея практики?!.. Блондинка так и не вернулась. — Пацаны, давайте, — подбодрил команду Толузин. — Накидаем им быстренько, пока они не успели о себе возомнить. — Не забьёшь — проставишься, — Окарин ухмыльнулся, указывая на него пальцем. У Окарина, одного из немногих в команде, было высшее образование: весной он закончил радиотехнический факультет ИрНИТУ, учился заочно, но пропустил Братину, проходя преддипломную практику; Толузин, насколько Волкову было известно, в армии выучился на слесаря и получил разряд. Волков после школы поступать не стал, ждал призыва, надеясь, что служба снимет оставленные судимостью вопросы, но вышло наоборот, и после армии он тоже никуда не пошёл, забросил документы в ящик стола и забыл о них. Возможно, пора было вспоминать. Земсков надвинул маску и поехал к воротам, Волков угнездился на табурете в углу, опустил подбородок в колючее одеяло. На противоположной трибуне развернули плакаты в поддержку "Красноярских рысей", застучали надувными палками, со стороны "Ангары" им ответили свистом и подъёмом флагов, на одном был кривоватый портрет Земскова с подписью: "№74 — наш №1". Волков вздохнул и отвернулся. Он не удивился, когда Каратаев после матча подошёл к нему индивидуально, только спросил: — Тоже распекать будете, Михал Борисыч? Я и так понимаю, что это никуда не годится. — Ну, если ты понимаешь, куда я-то полезу, — согласился Каратаев, кряхтя, присел рядом. Михаил Борисович был одним из тех людей, ради кого Волков ещё пытался, Волков знал его со школы и безгранично ему доверял. Каратаев всегда выслушивал, подсказывал и помогал. Он единственный присутствовал на всех заседаниях, когда Антона судили, и поддерживал своего воспитанника до самого конца. — Бери, — Каратаев сунул ему что-то в руку. — Вернись сюда после обеда, посмотри, как армейцы играют. Стас Налимов — твой тип вратаря, понаблюдай, пока есть возможность, вживую, пригодится. Волков раскрыл ладонь, нахмурился, прочитав на тренерском пропуске своё имя. — Это чей? — не удержался он. — Твой, — Каратаев кашлянул. — Я попросил сделать, чтобы тебя никто не трогал вечером. Сможешь — поговори со Стасом, он хороший парень, он тебя не прогонит. Волков помолчал, потом спросил, переборов стыд: — Думаете, я ещё что-то могу? Вы правда так думаете? Теперь вздохнул Каратаев. — Я не знаю, что с тобой, Тоша, — признался он. — Не представляю. Ты можешь больше, и я вижу, что ты хочешь, но в то же время как будто не хочешь. И не в моих силах тебя заставить или уговорить, а значит, ты должен мотивировать себя сам. Иначе, не буду тебя обманывать, ещё сезон-другой, и ты закостенеешь, дальше будет невероятно трудно снова подняться. Он встал, похлопал Антона по плечу. — Завтра поговорим, — пообещал он. — Посмотри на Стаса. Если и не полезно будет, то уж точно интересно. В этом Волков не сомневался. Он оделся, пообедал со всеми, а затем предупредил Кузьмина и потихоньку отстал от команды. Гулять в Байкальске было особо негде, да и погода не располагала, но Волков всё же прошёлся по городку, выросшему вокруг горнолыжного курорта, и с удивлением обнаружил неподалёку от катка крошечную церковь, чистенькую и, похоже, действующую: снег заботливо убрали с крыльца и тропинки, за углом в сугробе стояли две пары лыж. Заходить внутрь Антон не стал даже из любопытства, развернулся и зашагал обратно к катку, миновал вертушку (тренерский пропуск ни у кого подозрений не вызвал, как ни странно) и поднялся в буфет, где в тепле коротали время до матча ещё человек двадцать. И среди них — утренняя блондинка. В помещении она сняла шапку и дублёнку, и Волков увидел, что она не такая уж маленькая, у неё были широкие крепкие плечи и сильные руки, вот только лицо оставалось печальным и больным. У Антона немедленно родилась мысль подойти и познакомиться, но пока он сомневался, его внимание привлёк разговор рядом. — ...вообще за девочка? Сорок мужиков и она одна? — вполголоса изумился мужик в куртке "Леспромхоза", сидящий к Волкову спиной. — Вообще-то, она вратарь женской молодёжной сборной Союза, — наставительно заметил его собеседник. — Говорят, очень перспективная, тренеры на неё не нарадуются, вот и дали ей... воссиять. — Ага, — озадачился "Леспромхоз". — А Козловский?.. — Ещё раз тебе говорю, не будет Козловского, — второй начал сердиться. — И Налимова не будет. Волков забыл о блондинке и задержал дыхание, прислушиваясь. — У ЦСКА Меркулов в воротах, — закончил второй. — Вот это, я понимаю, штука! Никто не ожидал, теперь вот все спорят, выстоит он против девчонки или нет. — Не выстоит, — пробормотал Волков себе под нос. — Она вратарь всё-таки, а он — полевой. Он взял картонный подстаканник и с недопитым чаем ушёл наружу, на трибуны, постоял у ограждения, досадуя на себя и жалея Михаила Борисовича, напрасно выбившего ему пропуск. Поговорить с Налимовым, как же!.. Должно быть, в последнюю минуту всё изменили, не стали сообщать в Байкальск или же сообщили, но местная администрация решила, что это не имеет значения: матч состоится в любом случае, какая разница, кто в раме? ...и правда. Экипировка, во всяком случае, у Меркулова была собрана с миру по нитке: Волков узнал пёстрые щитки Нуралиева, вратаря "Бурана", и шлем Налимова; кому принадлежали блин и ловушка, осталось неизвестным. Меркулова несоответствие комплекта ничуть не смущало, он веселился от души, шумно дразнил коллег по команде и пытался что-то кричать через проход ленинградским армейцам, пока Сотников, тренер ЦСКА, не выпихнул его на лёд. "Хорошо, наверное, когда тебя все любят", — подумал Волков рассеянно. Он спустился в проход и встал неподалёку от администраторов ЦСКА. "Зимнюю классику" лига в этом году проводила между командами нынешних и прежних армейцев. Ветеранов и действующих игроков было в составах примерно поровну, и Волков знал в лицо почти всех. Он сам от себя не ожидал и всё же буквально благоговел, как пацан, видя их так близко; когда Квитницкий взял на силовой приём Артемьева в паре метров от Волкова, Антон вздрогнул и невольно отступил на шаг, удивлённый тем, что КХЛ относится к "Классике" ничуть не менее серьёзно, чем ВХЛ. И при этом — Меркулов в воротах? Вратарь ленинградцев держалась очень хорошо, Волков зауважал её к концу периода. Она была некрупная, лёгкая и подвижная, в расписанном под хохлому шлеме и чёрно-жёлтой амуниции её хорошо видно было на льду, особенно когда включили уличное освещение, но и Вика отлично всех видела, и пробить её ЦСКА смог лишь один раз за двадцать минут. Правда, и Меркулов пока неплохо тащил для полевого игрока: на его счету было всего две пропущенных шайбы. Волков с раздражением вспомнил свои три и сплюнул через борт. Под курткой завибрировал телефон. Антон ушёл под трибуну, в тепле вытащил мобильник, ответил: — Что, Дим? — Мы на балконе, — сообщил Кузьмин. — Захочешь — поднимайся. Волков отказался, но во время второго периода исподтишка посмотрел наверх: кто там ещё, кроме Кузьмина, — увидел тройку Платова и Левицкого с Терентьевым, и окончательно раздумал к ним присоединяться. Увидел он и "свою" блондинку. Она горбилась и обнимала костыль, следила, нахмурившись, за стороной ЦСКА. "Меркулов, — Волков хмыкнул. — Конечно". Ему отчего-то стало стыдно, под капюшоном запылали уши. Волков скрипнул зубами и подошёл ближе к стеклу, положил руку на борт, разглядывая Меркулова, и один из лучших голов матча не случился на его глазах, когда Меркулов взял не берущуюся шайбу. Остапчук и Юдочкин развели защиту ЦСКА на красной линии, Юдочкин перепасовал Пастухову, а тот уже из-под ворот сбросил обратно на Остапчука, вышедшего на идеальную свою позицию, с которой никогда не промахивался. Не промахнулся, казалось, и в этот раз, и вскинул руки, празднуя гол, но одновременно с ним заплясал и Меркулов, затряс клюшкой. Волков приподнялся на цыпочки, пытаясь понять, что происходит, и не поверил, как и все остальные, когда арбитр взял шайбу из ловушки. Остапчук на всякий случай заглянул в ворота и поехал прочь. — Он что, не попал? — переспросил кто-то рядом с Волковым. — Он-то попал, но Саня тащит, — с не меньшим удивлением отозвался администратор СКА. Пастухов, правда, за Остапчука отыгрался, забросил в следующей смене, но капитана ленинградцев неудача выбила из колеи, он потерял скорость и больше сам на ворота не выходил. Волков отступил к стене, когда московские армейцы пошли мимо него в раздевалку, впился глазами в лицо Меркулова. "Как?! Как ты это сделал?!" Телефон в кармане снова надрывался. — Как он это сделал? — завопил Антону в ухо Платов, не давая Кузьмину даже слова сказать. — Волча, ты видел? Ты это видел?! Волков отключил телефон и пошёл на вышку к операторам, показал пропуск, попросил: — Покажите спасение Меркулова на Остапчуке, пожалуйста. Ему включили запись. Ракурс был не идеальный, лёд отсвечивал, а Меркулова частично загораживал Пастухов, но Меркулов как будто смотрел сквозь него и видел только Остапчука. Илья щёлкнул по шайбе, и Меркулов просто вскинул руку и взял её из воздуха. Волков сглотнул, ошарашенный этой мнимой простотой. — Спасибо, — сказал он. — Охренеть, да? — согласился оператор. Волков вернулся на свой наблюдательный пункт. "Михал Борисыч, спасибо, — поблагодарил он мысленно. — На это стоило посмотреть". Третий период начался со счётом три — пять в пользу ленинградцев, а закончился сокрушительным разгромом ЦСКА, но Меркулова поражение ничуть не смутило, он улыбался во весь рот, сдвинул маску на затылок и на рукопожатии обнял всех, кроме Остапчука, с усмешкой отстранившегося и покачавшего головой. Меркулов оглянулся на него, наморщив лоб, но очередь двигалась, его уже тормошил Артемьев, и вот он обниматься не отказался, похлопал Меркулова по спине, по плечу, стукнул клюшкой по щиткам. Волков ждал у стены, не зная, решится ли зайти в раздевалку. Матч закончился, и вместо "тоже мне, вратаря" Волков снова видел и понимал перед собой звезду советского хоккея, одного из лучших нападающих сборной и лидера ЦСКА. Пропущенные им шайбы больше ничего не значили, напротив, Антону было предельно ясно, какой внутренней организацией надо обладать, чтобы, раз за разом выгребая шайбу из ворот, смеяться и вновь занимать своё место. Он потёр переносицу, поёжился. Московские армейцы постепенно уходили со льда, Меркулов стоял у борта, пропускал Петренко и Сотникова-младшего, заулыбался Сергееву, и тот похлопал его по плечу, похвалил: Волков разобрал отдельные слова. "Не пойду, — определился он. — Позориться только". Меркулов, переваливаясь, прошёл скамейку, спустился в коридор. — Саша! — позвал женский голос. Волков поднял голову. Блондинка стояла по ту сторону прохода, держалась за решётку, стиснутая восторженными подростками. На Меркулова она не смотрела, будто сразу, как окликнула, опустила глаза, а Меркулов ей особого внимания не уделил, покрутил головой с недоумением, затем похлопал мальчишек по подставленным ладоням и направился дальше в раздевалку. Между прутьев решётки проскочил костыль и упал под ноги Квитницкому, тот отшатнулся, попятился. Волков, воспользовавшись моментом, шагнул наперерез, подобрал, сказал: — Извините, Валерий Витальич. — Да ничего, — откликнулся Квитницкий, но Волков видел, инцидент ему не понравился. Антон задрал голову. — Ждите там, товарищ, — посоветовал он. — Я сейчас поднимусь. Она дождалась, сидела на краешке скамьи, вытянув одну ногу в проход между рядами, комкала варежки. — Вы Квитницкого напугали, — Волков остановился рядом с ней. — Хоккеисты бывают суеверны, даже бывшие, а вы в них такими вещами кидаетесь. — Спасибо, — девушка шутку не поддержала, взяла костыль и поднялась, отвернулась. Волков придержал её за рукав. — Товарищ, — сказал он, — подождите. Вы же Меркулова звали. Хотите, я его вам найду? Она вскинула на него глаза, чёрные, глубокие, в густой опушке ресниц, выпалила: — Не надо! Вы с ума сошли. Вы не понимаете! — А вы объясните, — Волков пожал плечами. — Давайте, я вас чаем напою, товарищ. Холодно же, все тридцать, наверное. Я Антон. А вы? — Вера, — ответила она. — Максимова. Она вглядывалась в его лицо, будто ждала чего-то, и вздохнула, не дождавшись. — Волков, — в свою очередь сказал Антон. — Идёмте. И учтите, если вы передумаете насчёт Меркулова, это нужно сделать в ближайшие полчаса, потом они уедут. — Я не передумаю, — Вера покачала головой. Волков отвёл её в буфет, усадил за стол и сам пошёл к стойке, взял два чая и пирог с брусникой. Когда он вернулся, Вера смотрела в окно, водила пальцем по крышке солонки. — Кто вы, Антон? — спросила она с беспокойством. — Вы стояли внизу. Вы из ЦСКА? — Я из "Ангары", — Волков сел напротив. — Спорю, вы даже не знаете такой команды. — Проспорили, — Вера впервые улыбнулась. — Вы с "Красноярскими рысями" утром играли. Я смотрела. — Первый период, — уточнил Волков. — Потом вы ушли. Она растерялась, не поверила: — Вы меня запомнили?.. — Вы мне понравились, — прямо сказал Волков. Вера покраснела, потом вдруг побледнела, отвернулась. — Вас это ни к чему не обязывает, — напомнил Антон. Её реакция его обидела и раздосадовала, но думал он именно то, что произнёс вслух; если по правде, он не особенно и надеялся: ему редко везло в жизни, почему это должно было измениться сейчас? — Вы не понимаете, — повторила Вера с отчаянием. — Вы не знаете, зачем я вообще сюда приехала!.. Волков усмехнулся. — А это важно? — спросил он. — Вы здесь, этого недостаточно? — Я собиралась поступить плохо, — Вера выпрямилась. — Не по-советски. Спасибо вам за участие, Антон, но я лучше пойду. К чаю она так и не притронулась. Волков встал, лихорадочно ища причину не отпускать её, но в голову, как назло, ничего не приходило. Он взял Веру за рукав, ещё не представляя, что скажет. — Отпустите, — Вера закусила губу. — Давайте меняться, — предложил Волков с напускной беззаботностью. — Вы мне — свой плохой поступок, я вам — свой. Уверяю вас, мой — хуже. Вера покачала головой, но опустилась обратно на стул, пожала плечами: — Отчего вы думаете, что мне это важно? Ваши поступки — ваше дело, меня волнуют мои. — Оттого, что вам нужна помощь? — парировал Волков. — Давайте немножко дедукции... Он прервался, подвинул к Вере её стакан, сказал: — Пейте, вам сейчас глюкоза не повредит. Поверьте мне на слово как спортсмену. Вера усмехнулась и вновь покачала головой, но спорить не стала, пригубила, взяла кусок пирога. — Вы здесь одна, — предположил Волков. — Вы приехали из другого города, вы не местная. Вас никто не сопровождает, знакомых здесь тоже нет. Вы не интересуетесь хоккеем, но знаете Меркулова. Вы его окликнули, но не попросили автограф или что-то в этом роде. Вы думали, — Антон помедлил, — он вас тоже узнает. Вера смотрела на него в упор. — Так? — спросил Волков. Она заплакала. Этого Волков ждал, протянул ей салфетку, молчал, пока она не перестала всхлипывать. — Тебе что-то от него нужно, — сказал он тихо. — Хочешь, я спущусь и позову его сюда? Ещё не поздно, их автобус ещё здесь, — он кивнул на стоянку под окнами. — Он не придёт, — шепнула Вера. — Ты — никто для него. И я — никто. Он не придёт. Он просто не заметит ни тебя, ни меня. — Зачем он тебе нужен? — надавил Волков. Он не был согласен с формулировкой, но где-то в глубине души понимал, что Вера имеет в виду, говоря, что Меркулов их не заметит. Меркулов жил на другом уровне, на другой скорости, он пролетал мимо "Ангары" и Байкальска, как "Сокол" мимо пригородной электрички; он выиграл Олимпиаду в составе сборной и выиграл чемпионат мира, мысленно он уже был в Словакии на чемпионате девятнадцатого года, что ему до Зимней классики и плачущей девчонки?.. — Я биатлонистка, — сказала Вера, держа стакан двумя руками. — Была. Год назад в Пхенчхане американка столкнула меня с трассы. Несчастный случай, — она сглотнула. — Разрыв мениска и связок. Меня оперировали, но заживление идёт слишком медленно. Они... Она замолчала, подалась к окну. Армейцы, ленинградские и московские вперемешку, шли к автобусу. Волков узнал Меркулова по активной жестикуляции; с одной стороны от Меркулова шагал кто-то из ЦСКА, с другой — Илья Остапчук, и Меркулов поминутно к нему апеллировал, хлопал его по плечу, дёргал за рукав, что-то доказывал. — Поздно, — подытожила Вера, улыбаясь, и снова заплакала. У Волкова зазвонил телефон. — Извини, — попросил он, взглянул на дисплей. — Да, Дим? — Тох, ты где? — с беспокойством осведомился Кузьмин. — Тебя Капустин искал уже. — На катке, — Волков почти не соврал. — Скажи ему, я тренируюсь. Индивидуально. Кузьмин помолчал, кашлянул. — Знаешь, — решил он, — мы лучше за тобой придём, ладно? Через полчаса, нормально? — Это Луза придумал? — Волков хмыкнул. — Передай ему, что за мной не надо присматривать. — Мы на катке будем, — Кузьмин его как будто не услышал. Волков мысленно выругался, заблокировал телефон и убрал в карман. — Режим, — посочувствовала Вера и снова перешла на "вы": — Идите, Антон. Спасибо вам за чай и за компанию. Волков откинулся на спинку стула, сложил руки на коленях. — Меркулов не врач, — подумал он вслух. — Чем он тебе поможет? — Деньгами, — неожиданно бросила Вера. — Понимаете, Антон? Я хотела попросить у него денег на операцию по восстановлению связок биосовместимыми материалами. Это очень дорого. Новая технология. Никто не станет делать этого для меня бесплатно, пока я ничего из себя не представляю, в Олимпийском резерве десяток девчонок, которые ждали, чтобы освободилось моё место! Но мы познакомились с Сашей на Олимпиаде, разговаривали, и я столько о нём слышала, о том, что он — добрый на самом деле, что он много отдаёт на благотворительность!.. Я подумала: почему нет?.. Я вернула бы потом! Я знаю, что могу выигрывать! Но что-то менять надо сейчас, потом будет поздно, — она запнулась, сникла. — Собственно, уже поздно. Понимаете, Антон?.. Я приехала клянчить денег. Попрошайничать. И это правильно, что у меня не получилось. Никто не должен за меня решать мои проблемы. Волков медленно покачал головой. — Зря ты мне сразу не сказала, — заметил он наконец. — Теперь и правда поздно, уехали, не остановишь. Вера отвернулась к окну, сгорбилась и не ответила. — Сколько стоит эта твоя операция? — Как новый "ЗИМ", — Вера продолжала смотреть в окно. — Плюс реабилитация. Содержание. Индивидуальные тренировки до тех пор, пока меня не вернут в резерв. У неё вновь потекли слёзы. Волков встал, обошёл стол и обнял её, стоял, неудобно наклонившись, пока она не затихла. — Я знала, что так нельзя, — Вера шмыгнула носом. — Я напишу в "АдВиту". Может быть, меня одобрят. — А если нет? — не удержался Антон. Вера запрокинула голову, чтобы взглянуть ему в глаза. — Я работаю в кадрах в Красноярске, — сказала она твёрдо. — Я выживу и без биатлона. Волков кивнул. Он тоже летом решил подработать, уехал в Новосибирск и целый месяц вечерами играл на гитаре в кафе, сперва аккомпанировал другим, затем сам стал петь; закрывая договор, он с удивлением понял, что выручил в полтора раза больше, чем в среднем получал в сезоне, и это было смешно и нелепо. Капустин недоволен им? Что ж, если уходить, то сейчас. Доработать сезон, переехать в Новосибирск, его обещали там ждать. Он выживет и без хоккея. Тут он всё равно никому не нужен. — Пойдём на каток, — предложил Волков вдруг. — Насчёт колена не волнуйся, я тебя покатаю. К его удивлению, Вера особенно артачиться не стала, сказала только: — У меня коньков нет. — В прокате возьмём, — Волков посмотрел на часы. — Они ещё открыты. Пойдём. Он отнёс посуду на стойку, выбросил в мусорное ведро использованные салфетки. Вера плотно намотала шарф, натянула шапку до самых бровей. Волков бесцеремонно сдвинул её назад, чтобы видно было чёлку. — Стояла когда-нибудь на коньках? — В детстве, — она улыбнулась. Волков улыбнулся в ответ и подумал, что можно уехать и в Красноярск. Он здоров, так или иначе он отслужил в армии; если бросить хоккей, освободится время для учёбы, а работы он никакой не боится, найдёт, хоть в кафе петь, хоть ящики таскать. Капустин о нём жалеть не будет. ...Михаил Борисович, разве что. Волков постарался скрыть от Веры невольный вздох. Каратаева он любил почти так же сильно, как в детстве любил отца. Михаил Борисович чертовски много для него сделал, он расстроится, если Волков повесит коньки на гвоздь. "А был бы Налимов сегодня, я не встретил бы Веру", — подумал Антон рассеянно. Он вывез Веру на середину катка, взял за руки, попросил: — Не бойся. Я не дам тебе упасть. — Я надеюсь, — ответила она и подмигнула. Они не говорили больше о её травме или о Меркулове, поболтали вместо этого о погоде, о Мурманске, откуда Вера была родом; Волков рассказал ей о Саянске, который он помнил плохо, и об Иркутске, который знал гораздо лучше, похвастался: — У нас новую ледовую арену строят. Может, клуб КХЛ организуют, почему нет? — Ты бы хотел? — спросила Вера. — "Ангара" — это не КХЛ? — ВХЛ, — с лёгкой досадой объяснил Волков. — Высшая лига. Звучит хорошо, но по факту, знаешь, это все, кто не смог пробиться в Континентальную. Вера помолчала. — А ты — нападающий? — поинтересовалась она через некоторое время. — Вратарь, — Волков вздохнул, усмехнулся: — И не слишком хороший. Ты видела первый период, меня не ставят даже на товарняк. — Куда? — не поняла Вера. Ответить Волков не успел: через борт, игнорируя калитку, перевалился Окарин, размашистым шагом поехал к ним, гримасничая и жестикулируя. — А мы тебя обыскались! — заявил он, закладывая крутой вираж и останавливаясь рядом. — Здравствуйте, товарищ! Я — Валера, а вы? — Вера, — она стащила варежку и первая протянула ему руку. Окарин бережно её пожал, снова воззрился на Волкова. — Ну? Чем оправдываться будешь за отделение от коллектива? Тренировка должна быть общественной, — он улыбнулся Вере. — Товарищ, будете у нас арбитром? Луза сейчас клюшки подтянет, а Тереня твоё барахло взял, — он ткнул Волкова в грудь. — Чего ты не позвонил, что Меркулов в воротах? Это же раз в жизни бывает! Хорошо, Димыч тоже пришёл посмотреть! Волков бросил быстрый взгляд на Веру, но она продолжала улыбаться, спросила: — А вам дадут поиграть? Народу много ещё, — она обвела рукой каток. — Прокат закрывается через десять минут, — отмахнулся Окарин. — Сейчас пойдут сдаваться, и лёд наш. Вера забеспокоилась. — Антон, — начала она, указывая на свои коньки. — Тебе не надо, — Волков взял её за руку. — Мы на особом положении. На лёд тем временем выкатился Толузин с охапкой клюшек, за ним — Кузьмин, Поскрёбышев и Матросов, Олег Платов — почему-то один, без своих неизменных спутников-звеньевых Хватова и Киселёва. — Ты всех притащил, что ли? — рассердился Волков. Вера рассмеялась, спросила: — Микро-матч для меня одной? Как мило! Окарин раскланялся, шаркнул коньком. — Обращайтесь, товарищ! — ухмыльнулся он. — Волча, не злись. Бери ловушку и вставай в ворота. — В голом виде?.. — Волков вскинул брови, помолчал, пожал плечами. — А легко. Он бравировал перед Верой, конечно, но согласился не только поэтому; зная, что он без защиты, никто из ребят не будет бросать в полную силу, даже не вполсилы, как на тренировке, и Волкову подумалось, что это — отличная возможность понять, чего он хочет на самом деле. И чего стоит. Меркулов справился сегодня, взял не берущуюся от Остапчука, одну из тех, на которых срезались канадцы и шведы; Меркулов встал в ворота впервые в жизни и сделал это, и это был вызов. Гораздо больший, чем сама идея Окарина. Терентьев принёс ему щитки, Волков застегнул их, пока каток пустел, надел маску, снял шарф и отдал Вере. Окарин кружил за воротами, разминался, потом вдруг замахал рукой, крикнул: — Валерий Виталич! Спускайтесь, поиграем! Волков оглянулся. Квитницкий сидел на трибуне, правда, не один, и его спутник подтолкнул его локтем, мол, иди, но Квитницкий покачал головой, отозвался: — Спасибо, ребят, я пас! — А они не уехали разве? — спросил Толузин, останавливаясь рядом с Волковым. — Должны были, — Волков нахмурился, прикидывая, каковы шансы найти Меркулова сейчас, но прежде чем делать хоть что-то, он посмотрел на Веру. Она прижала палец к губам. Волков чертыхнулся, указал в направлении выхода с катка, мол, давай попробуем! Вера покачала головой и на этот раз провела пальцами вдоль губ, словно застёгивая их на молнию. Антон смирился, приложил воинским приветствием руку к голове. Толузин наблюдал за ними с любопытством, но никак не прокомментировал, вытащил из кармана шайбу и поехал к синей линии. Волков надвинул маску и сунул руку в перчатку блина, перехватил клюшку. "Это же весело, — подумал он вдруг. — Когда я забыл об этом?.." Во время суда? В армии, когда ротный расспрашивал о случившемся? Когда скучал на скамейке при Земскове?.. ...когда в него перестал верить Капустин? "Он в меня никогда не верил, — Волков расставил ноги. — Да наплевать". Вера сунула два пальца в рот и засвистела как мальчишка, Толузин бросил шайбу, и она упала на крюк клюшки и заскользила надо льдом, пущенная рукой Платова. Волков взял её и ещё одну, но чуда не случилось, в ворота зашло больше, чем осталось в его ловушке, и Антону пришлось сделать над собой усилие, чтобы посмеяться, вытаскивая очередную шайбу из сетки. — Ты всё равно наш герой сегодня, — пошутил Окарин, обнимая Волкова, прежде чем уйти с площадки. — Я почти простил тебе, что ты не позвонил. Расскажешь, как оно было? Димыч тоже не всё видел. — Расскажу, — пообещал Волков. — Веру провожу только. Капустин ему не сказал ни слова, сделал вид, будто Волков никуда не отлучался, зато Каратаев за завтраком посадил Антона к себе и расспрашивал больше о Вике Толпеко, чем о Меркулове. Участие Меркулова ему вообще не понравилось, он нахмурился, заметил: — Это неуважение к Вике. С кем ей соревноваться, если в других воротах новичок, и исход матча решает его неумение, а не её мастерство? — Он неплохо смотрелся, — возразил Волков. — И бросок Остапчука разглядел. — Небольшая заслуга для него, — Каратаев покачал головой. — Поставь Валеру в ворота, Андрей ему вообще ни одной не забьёт, потому что они друг друга по косточкам разобрали ещё в детстве. Разве это будет значить, что Валера у нас вратарь? — Думаете, в этом дело?.. — разочаровался Волков. — Он просто Остапчука хорошо знает? — Думаю, в этом, — Каратаев помолчал. — Ты ешь, Тоша, не надо на меня смотреть, мне сегодня не работать. — Мне тоже, — пробормотал Волков. Если бы накануне "Ангара" проиграла, в матче за третье место Капустин заявил бы именно его, но "Ангара" победу вырвала, и в кубковом матче в воротах мог стоять только Земсков. — Ошибаешься, — Каратаев улыбнулся, но прежде чем Антон успел спросить, что это значит, Михаил Борисович сменил тему. — У меня мысль тут появилась, — сказал он. — Может, нам с тобой тоже так попробовать? Давай-ка, домой вернёмся, поставим тебя с другой стороны шайбы. Я в воротах постою, а кого-нибудь из ребят попросим, чтобы тебя поднатащили на броски. Камерно, без лишних глаз. Как тебе идея? — Вы хотите сделать из меня полевого? — удивился Волков. — Надо тебя встряхнуть, — Каратаев посмотрел мимо него. — Да. Так и поступим. Он похлопал Волкова по плечу и ушёл, оставив завтрак практически нетронутым, и на его место тут же подсел Земсков, спросил: — Ну? Он тебе сказал? — О чём? — не понял Волков. — Ты сегодня стоишь, — Земсков сцепил руки в замок, понизил голос. — На кубковом матче, не собачий хвост. Борисыч вчера с Капустиным до полуночи отношения выяснял, требуя, чтобы тебя заявили. Волков невольно приоткрыл рот, потом спохватился, сказал: — Я об этом не просил. — Да это понятно, — отмахнулся Земсков. — Куда тебе после вчерашнего. Он говорил что-то ещё, но Волков не услышал, в ушах зазвенело как после удара в лицо. Он не стал ничего переспрашивать, опустил голову, молча доел омлет и хлебом подобрал крошки, выпил компот, вытряс в рот ягоды со дна стакана. И только тогда снова посмотрел на Земскова. — До тех пор, пока Виктор Андреич меня не выгонит, — сказал он тихо, — я — вратарь. Да, я — номер второй. Но я научусь. Всё равно мне придётся это сделать, когда ты в тираж выйдешь. Он улыбнулся, не разжимая губ, собрал на поднос посуду и тоже ушёл, чувствуя, как между лопаток струится холодный пот. До сих пор он ни разу не выходил на конфронтацию с Земсковым, но и тот себе раньше такого пренебрежения не позволял; Антон не знал, в чём причина, неужели в участии Каратаева? Но это был даже не первый раз, когда Михаил Борисович отстаивал интересы своего подопечного, почему сейчас?.. От Веры пришло сообщение в эхо: "Я буду на трибуне. Ты сможешь потом ко мне выйти? Уезжаю поездом 20:32". Волков усмехнулся. Она нравилась ему, но на взаимность Антон больше не рассчитывал, видел, что не сложилось, а значит, ни к чему и настаивать. "Может, увидимся перед игрой?" — написал он в ответ: не хотелось откладывать разговор и брать с собой на матч мысли о нём. "Хоть сейчас", — согласилась Вера. Они встретились возле церкви, пошли неспешно в сторону фуникулёра. Вера хромала сильнее, чем накануне, и Волков держался настороже, чтобы подхватить её, если потребуется; Вера, если и разгадала его намерения, виду не подавала. — В Иркутске трудно найти работу? — спросила она вдруг. — Нет, — Антон пожал плечами. — Если уж я нашёл... Он осёкся, спохватившись, что ляпнул лишнее, но было поздно, разумеется. — В каком смысле? — Вера нахмурилась, заглянула ему в лицо. — Ты ведь уже работаешь?.. — Летом, — ответил Волков неохотно. — Пока отпуск. Когда ещё в молодёжке играл, потом уже уезжать в Новосиб придумал... Он покачал головой и закончил: — Работы много, на любой вкус. Город растёт, всё время кто-то нужен. — Хорошо, — Вера кивнула. — А зачем тебе? — Перееду, — она посмотрела в небо и улыбнулась. — Я одна в Красноярске, так и не подружилась ни с кем, сидела дома вечерами. А в Иркутске буду ходить на хоккей. — Когда новую арену достроят? — не удержался Волков. Вера засмеялась, словно услышав хорошую шутку, и остановилась. — Я только хотела бы, — начала она, помолчала. — Антон. Это неловко, но я обязана прояснить... — Что я тебе не нравлюсь? — Волков ухмыльнулся. — Не бери в голову. Я знаю. Вера сделала то, чего он не ожидал: шагнула к нему и обняла свободной рукой, положила голову ему на плечо. — Антон, ты очень хороший человек, — сказала она серьёзно. — Слышишь? Спасибо тебе. Волков усмехнулся. Её последние слова помешали ему ответить, что он плохой человек, и что в Иркутске она это узнает, скорее рано, чем поздно; возможно, им обоим повезёт, и она узнает от команды, Каратаева или кого-то вроде тёти Клавы, а возможно, с ней поговорит участковый, Капустин или какой-нибудь журналист. — Не за что, — ответил он, обнимая её в ответ. — Знаешь, что я тут подумал? Я поговорю с Валеркой, у него жена работает на швейном производстве в центре, она вообще больше знает о нормальной человеческой жизни, чем мы всей командой. И вот Катя точно очень хорошая, она с удовольствием тебе поможет и устроиться, и обжиться. То есть, если ты действительно решишь переезжать. — Но я уже решила, — Вера задрала голову. — Ты же знаешь, спортсменам колебаться нельзя. Ты делаешь или не делаешь, и я сделаю. Я уже позвонила своей начальнице, чтобы искали мне замену. Теперь рассмеялся Волков. Её слова, однако, запали ему в душу. Она была права: "Спортсменам колебаться нельзя". Она решила и она делала. А он?.. Кузьмин пытался развлекать его за обедом и тормошил во время разминки. Волков смотрел сквозь него и не мог себя заставить открыть рот; в термобелье и тапках он пришёл к Каратаеву, сел рядом, произнёс: — Михал Борисыч, я не справлюсь. Я не готов. — Кто тебе это внушил? — возразил Каратаев. — Тёзка — лучший вратарь, чем я, — Волков не ответил на вопрос напрямую, но даже не успел ещё договорить, как внутри всё взбунтовалось, он поднял голову и уставился в стену перед собой. — Лучший? — повторил Михаил Борисович. Волков молчал, считая трещинки на зелёной краске, потёртости, пятна от изоленты с клюшек. — Нет, — сказал он наконец. — Просто более опытный. Он так и не заговорил больше ни с кем до матча, натянул тканевую лыжную шапку под шлем, подошёл за напутствием к Капустину, тот мазнул по нему взглядом и пожелал удачи таким тоном, словно предпочёл бы уволить Волкова прямо сейчас, лишь бы не ставить в ворота. — Спасибо, — Антон кивнул. Иллюзий он не питал: они выиграли вопреки его участию в матче, а не благодаря. Защита стояла стеной, один только Терентьев лёг под шайбу трижды, и каждый раз Волков благодарил его взглядом; Андрей отсалютовал ему клюшкой в итоге и поехал меняться, и следующий бросок пришёлся Волкову в щитки, Антон успел сдвинуть их и накрыл шайбу корпусом, предотвращая добивание. — Трудно с таким вратарём, да? — спросил он в перерыве. Терентьев посмотрел на него поверх стакана с чаем. — Трудно, когда человек дурак, — ответил он. — А ты ничего так, затюканный только. Меньше ной, и всё получится, а мы пока прикроем, мы для того и есть, если ты вдруг забыл. И добавил, понизив голос, пока Волков соображал, как на это реагировать: — Вообще, знаешь, не понимаю я тебя. С твоим прошлым я бы ничего в принципе не боялся, пошли бы все в жопу со своим бесценным мнением. А ты всё слушаешь кого-то, меня вот спрашиваешь. Да тебе насрать должно быть, что я там себе думаю. Ты в команде — первый после тренера, а не я и не Луза. А ты всё сопли сосёшь. Он замолчал, тряхнул головой, словно пожалев о своей откровенности, и подытожил: — А сегодня не дрейфь. Мы тебя в обиду не дадим, чашка наша будет. Антон не нашёлся с ответом. Он выкатился на площадку и занял место в воротах, не чувствуя тела, мазнул глазами по трибуне, ища Веру, нашёл: шапка с помпоном алела над ограждением у самого прохода. "Ты делаешь или не делаешь, — сказала она утром. — Колебаться нельзя". Волков наклонился, ожидая стартового вбрасывания, упёрся локтями в колени. "Никого не слушать. Ни на что не надеяться. Решать свои проблемы самостоятельно". "И позвонить в Новосиб, чтобы летом не ждали".