Феникс

Люди до абсурда глупые существа: строя пустые иллюзии мы разрушаем себя, выдавая желаемое за действительное — причиняем настолько нестерпимую боль что словно с неким мазохистским удовольствием упиваемся ей, загоняя куда — то в глубь себя, с болезненным удовольствием смакуя её в одиночку. А ведь поделись с близким человеком тем что терзает, буквально сжирает изнутри вгрызаясь в нежную плоть, все было бы куда проще. И легче. Но взамен тому Люси изводила себя бессонными ночами, страданиями и этой разъедающей болью. Пугая этим всех: Гильдию, духов, друзей, Нацу, но не его. Ему как раз и дела нет до метаний заклинательницы. А вот Драгнила жаль. Просто по — человечески жаль смотреть на то как он мечется, пытается угодить, расшевелить и вернуть к жизни былую веселую Хартфилию. Вот только блондинка и сама этого не хочет. Повинуясь людской глупости она все тяжбы предательства переносит в одиночку. Ей это привычно. Загонять страхи, обиды и боль куда поглубже, весело улыбаться на людях, а холодными вечерами убиваться, заливаясь слезами. Джудо никогда не жалел дочь, даже когда умерла Лейла. Может он и сам был таким, предпочитая переносить горе в одиночестве, а может закалял младшую — Хартфилию готовя ту к жизни в жестоком и равнодушном к чужим бедам мире. Как бы то не было, но не выносить свои беды на глаза посторонних блондинка очень даже хорошо научилась. Нацу же был другим. Открытым, всегда говорящим то что думал, в чем — то по — детски наивным, но никогда не скрывающим своих истинных чувств. Игнил учил его помогать ближним и не оставаться равнодушным к чужим бедам. Именно поэтому Саламандр словно вор тихонько проскальзывает в квартиру напарницы через распахнутое настежь окно, взволнованно оглядывается и заприметив напарницу на ковре — вцепившись пальцами в длинный белый ворс волшебница со слезами на глазах раскачивалась как заправский моряк во время начала шторма — сгребает её в охапку и тащит на кровать, заботливо накидывая на хрупкие плечи ярко — оранжевый плед. Торопиться на кухню, подогревая воду с помощью собственной магии едва ли не спалив при этом многострадальное помещение повидавшее уже многое со дня их с Люси знакомства. Заваривает успокаивающий чай, который в самом начале ворча передала Полюшка, тоже как ни странно волнующуюся за магичку. И торопиться в комнату к напарнице. Там садиться рядом, приобнимая Хартфилию и всучая её в руку горячий напиток. Целует девушку в висок и успокаивающе гладит, нашептывая что — то успокаивающее, слизывая одинокие слезы. А Люси жмется. Жмется к такому резко отличающемуся от нее магу ища у него тепла. Поддержки. Понимания. Защиты. Ищет то что не нашла в Эвклифе. И возрождается. Слабо, но верно заграждается из пепла в коий она превратилась, сгорев в белом огне предательства. Заграждается в огне другого дракона. В огне того кто так резко, контрастно как черное и белое отличается от нее. Наверное именно этот контраст и спасет Люси возродив её, позволив жить дальше.