***
— Вика-а-а, — Орлов тянет это так издевательски, что Насте хочется разбить о его башку только что вымытый цветочный горшок. — Дашь списать химию? — Я Настя, — горшок отправляется на полку, а девушка еле держит себя руках. — И нет, не дам. Ты мне уже и так проблем наделал. Никита закатывает глаза и разваливается на парте. Ну, подумаешь, списал у нее. Ну, подумаешь, математичка запалила. Ну, подумаешь, заставила вылизывать весь кабинет после уроков. Чего такого-то? — Ты зануда, — Орлов приподнимается на локтях и с мерзкой улыбкой добавляет, — Вика.***
Сине-красное нечто мельтешит перед его глазами, сливаясь в фиолетовый. Сестер стало различать гораздо легче: Вика покрасила волосы в каштановый цвет. — Больше не поугараешь, — вздыхает Макс, когда мимо проходят близняшки, напрочь игнорируя одноклассников. — Спорим, что к концу года беленькая мне даст? — Не даст, — резко отвечает Орлов и бросает бычок от сигареты. — Таким мудакам, как ты, дают только хороших пиздюлей. Макс сплевывает на асфальт и хрипло смеется.***
Его начинает вести от вида ее красных губ и родинки возле носа. Настя вообще ему кажется чем-то неземным и воздушным. — Как же ты меня достал, Орлов! Никита улыбается, как идиот, смотря на Михайлец. Та вообще злиться не умеет, больше напоминает злого джунгарика, который носится по клетке. — Почему каждый раз я попадаю из-за тебя в одни неприятности?! — Потому что я — как одна большая неприятность. Ну, ты чего, котеночек, расслабься. Уже привыкла, наверно, кабинеты убирать? В следующую секунду в Орлова летит мокрая тряпка, и он верещит, словно девчонка. Настя хихикает в ладошку и отворачивается к окну. У Насти, кажется, что-то екает в груди.***
Настя — как синоним к слову «ответственность». Настя — как синоним к слову «трудолюбие». Настя — как синоним к слову «красный». Потому что Никита уверен на гребаные сто процентов — за внешностью миловидной девочки скрывается что-то адское. Над Настей, словно сигнал светофора, горит красный свет, не позволяющий Никите приблизиться к ней, кричащий ему: «Стоп», с тремя восклицательными знаками на конце. Их отношения перешли на тот этап, когда она может ему мило улыбнуться и приобнять при встрече, но это — максимум. Михайлец словно держит внутри себя всех своих демонов, но как выпустить их, не имеет понятия.***
Никита выдыхает, крепко сжимая челюсти, когда видит Макса и Настю в школьном коридоре. Михайлец крутит светлую прядь волос на палец и кусает красные губы. Михайлец позволяет Максу держать руку на своей талии, и у Никиты чешутся кулаки, потому что нос Нестеровича явно желает кардинальных изменений. Вокруг Михайлец вновь пылает красный, а над головой кружат те самые черти и противно хихикают. — Не мешаю? — она так и остается с закусанной губой, а ее зрачки расширяются. Рука Макса отшвыривается спустя еще несколько секунд, и сама Настя, будто бы, уменьшается в несколько раз. Макс ухмыляется гадко и вскидывает руки вверх. — Ты просто ревнивый кретин, Ник, — Нестерович кривит губы и скрывается в коридоре.***
Орлов делает вид, что не слышал звонка на урок. Пальцы сжимают девичий локоть крепко, а Настя все пытается вырвать руку из цепкой хватки. Дверь в женский туалет хлопает прямо за ее спиной, и Михайлец вздрагивает. — Что за хуйня, Вика? — Никита выше на целую голову, смотрит сверху вниз своими черными глазами так, словно готов убить, и Насте хочется исчезнуть нахер из этого помещения. — Не морщись, я, блять, буду тебя так называть столько, сколько пожелает моя гнилая душенька. Что это было в коридоре? — Мне нельзя общаться с одноклассником? — Настя делает попытки повысить голос, но выходит лишь писк, что не может не смешить Никиту. — Не надо было с самого первого дня строить из себя святошу, раз так хотелось, чтобы тебя облапали! — Орлов наклоняется максимально близко, игнорируя боль в шее, убирает руки в карманы и шипит в самое ухо: — Но я не буду. Пальцем даже не притронусь к тебе. Потому что вижу этот взгляд твоих прекрасных глазок, туманный такой… Им глядят на объект обожания, — Никита откровенно издевается над ней. — Я выпущу чертей, которыми кишит твоя светлая головушка, уж поверь. А пока… Пока, Вика. Можешь обжиматься дальше, с кем хочешь. Он отпихивает ее в сторону и хлопает дверью. Настя корит себя за эту идиотскую затею. Она сползает на пол, дыша носом, глубоко, чтобы не дать воли слезам. — Ты действительно ревнивый кретин, Никита.***
Встречи в кабинете математики становятся традицией, а Насте так и хочется потребовать зарплату за уборку помещения. С Никитой они не разговаривали почти месяц, разве что «Привет—Пока», да такое обыденное: «Дашь списать?» Настя старательно стирает написанные мелом формулы с доски, а спина чуть не горит от никитиного взгляда, который она чувствует вот уже весь день. Она не хочет признаваться себе в том, что ей очень не хватает общения с ним. Она не хочет признаваться себе в том, что ей очень не хватает его прикосновений, пусть и дружеских. Она не хочет признаваться в том, что влюбилась в такого раздолбая. — Я устала, поэтому… Лови! Михайлец вновь швыряет тряпку Орлову в лицо и хихикает по-детски. И он ловит. Вскидывает резко руку и сжимает мокрую ткань. Снова смотрит своими черным глазами. Над Настей больше нет красного света. Настя словно через дорогу от него, а светофор горит ярко-зеленым, отсчитывая тринадцать секунд. Это какое-то сумасшествие, потому что он начинает отсчитывать время вслух, а Михайлец лишь смотрит заворожено и моргать боится. — Тринадцать, двенадцать, одиннадцать, — шепчет Никита, не двигаясь с места. Настя следит за каждым движением, за каждым вздохом Орлова, будто, если отведет взгляд, то он исчезнет. — Десять, девять, восемь, семь, шесть, — тряпка летит на пол, а Никита поднимается со стула. — Пять, четыре, три, два… один. Пара шагов, чтобы вжаться в красные губы, успеть перейти эту чертову дорогу. Пара шагов, чтобы Настя ему поддалась. Пара шагов, чтобы почувствовать никитины руки на талии. Пара шагов, чтобы вокруг вновь загорелся красный. И черти Насти были выпущены на свободу. Наконец-то.