Дело его жизни

Государственные дела занимали не так много времени, как опыты, проводимые им до глубокой ночи. Отец лояльно относился к его увлечению, тем более, что в их стране алхимия являлась одной из государственных дисциплин. Зато его невесте это совершенно не нравилось. Прелестная маркиза с белокурыми локонами и идеальной фигурой была столь же невыносима, сколь красива. Она считала своим долгом каждый день напоминать ему, что алхимия не стоит того, чтобы тратить на нее столько времени. – Вы скоро уже покроетесь плесенью, как ваша лаборатория. Пойдемте, прогуляемся по саду, вы не выходили на улицу несколько дней, – маркиза жеманно посмотрела на него, ожидая ответа. Он лишь почтительно кивнул и ответил не сразу, отвлекаясь от расчетов, только почувствовав ее пристальный взгляд. – Прошу меня извинить, но сегодня я провожу очень важный опыт и не смею отвлекаться. Перенесем нашу прогулку на другой день. – Вы говорите так всегда! – обиженно поджала губы маркиза. – В какой бы день я ни подошла, у вас всегда опыты. Вы не уделяете мне и капли внимания. Когда-нибудь я приду и просто сожгу вашу лабораторию, вместе с вашими реагентами и пробирками, чтобы вы, наконец, отвлеклись от всего этого! – горя решимостью, она шагнула ближе. – Неужели вам колбы милее меня? И так было каждый день. Она ждала его реакции, желала, чтобы он отступился, желала, чтобы он сдался. – Вы же не считаете, что так будет продолжаться и после свадьбы? Я имею право требовать вашего внимания и не хочу делить вас ни с кем, даже с алхимией. Ее хотелось задушить. Вцепиться ей в горло и смотреть, как она пытается убрать руки, чтобы получить хоть немного воздуха. Но он лишь улыбнулся и ответил нарочито спокойно: – Я учту ваши пожелания. Она довольно улыбнулась, считая, что выиграла, и торжествуя свою победу. *** Красная жидкость. Он отмеряет точное количество и наблюдает за изменением раствора. Сейчас важно было не пропустить этот момент. Еще несколько секунд, несколько капель, и он выжидает снова. Еще несколько капель – и раствор почти незаметно поменял цвет, и он, потушив огонь, взялся за штатив, чтобы перенести… – Вы снова в лаборатории? – раздался голос маркизы, и он едва не уронил колбу на пол. Поставив сосуд на первый попавшийся стол, повернулся к ней, маскируя свое презрение под невозмутимым видом. – А где мне быть? – как можно спокойнее спросил он. – Сколько можно? Вся ваша жизнь почти полностью состоит из опытов и лабораторий. Мне это не нравится. Он проигнорировал ее слова, ничем не выдав, что об этом думает. – Когда мы поженимся, вы не будете столько времени проводить в лаборатории. – Вы знали, с кем объявляете помолвку, – голос стал жестче. Она оглянулась, не понимая, с чего он вдруг решил отойти от своего обычного вежливого поведения. Но он не останавливался. – Боюсь, что помолвки не будет, – так же спокойно сказал он, скрывая увеличивающуюся ярость. Пробирка на столе задрожала, но он не стал ее трогать, даже не проверил, что с ней, не сводя с маркизы пристального взгляда. – Но ваш отец! – вскинулась та. От возмущения на щеках появился румянец. Она гневно смотрела на него, но напрасно. Если у него была возможность сделать так, как он хочет, он не собирался ее упускать. Ни одна церемония и вся светская жизнь не стоила его опытов. Пробирка взорвалась, жидкость растеклась по столу. На пол закапал горячий раствор. Маркиза отшатнулась, закричала и бросилась к двери. Секунда – и хлопнула дверь, оставляя лишь тихие капли, падающие на пол, и тяжелый удушающий запах. Он не двинулся с места. Плод его долгих трудов был уничтожен. *** – Ты не можешь расторгнуть помолвку! – отец был возмущен. А он лишь безразлично смотрел мимо него, не отвечая и никак не реагируя. Отец был в бешенстве. Отец хотел, чтобы он что-то ответил, но это было бесполезно. В его душе давно уже поселилось безразличие ко всем вопросам, не касающимся опытов. – Я ее еще не заключил, – спокойно ответил он. Отец, стремительно шагнув к нему, приблизился почти вплотную. Когда он был в ярости, то прекращал себя контролировать. – Ты не можешь ее расторгнуть! Этот союз был заключен много лет назад, и не тебе решать, будет он или нет! – гневно выдохнул отец, сжимая кулак. – А кому, кому решать, что должно быть? Кто должен это решать? – он все-таки поддался захлестывающей злости, и сорвался на раздраженный тон, готовый броситься на отца. – Пока я король в этой стране, я буду решать, – процедил тот, отступая на шаг. Пристальный взгляд. Они смотрят друг другу в глаза и никто не готов отступить. Пока, наконец, отец не отворачивается. Но разговор не окончен. Это не позволяет ему успокоиться. *** Шум. Все вокруг рушится, падают кирпичи, бьются стекла, лаборатория почти полностью разрушена. Он едва успевает выбраться наружу. Наверху все куда хуже. Горят покои, мечутся люди, и шум, непрекращающийся шум. Дворец трясет от постоянных залпов. Тронный зал разрушен, в королевские покои не пробраться. Он понимает, что не сможет даже выбраться, если помедлит еще хоть немного. Узнать, что с отцом, нет возможности. На него натыкается какая-то девушка, и он толкает ее в сторону выхода. На улице в саду идет настоящая битва, к которой их государство просто не было готово. Он едва не спотыкается на дороге, ныряя вбок, и почти падает, внезапно замечая кровь. Маркиза лежит под развороченными кустами. Ее платье залито красным, темно-вишневым, и это на секунду лишает его самообладания. Он забывает, что хотел ее когда-то убить, и бросается к ней, хватая за руку. – Вы? – она открывает глаза и пытается улыбнуться. – Жаль, что мы не успели пожениться… – Я помогу вам, я помогу вам, – шепчет он, пытаясь ее поднять, но маркиза лишь качает головой. – Я просто хотела… Чтобы у вас в жизни было что-то еще кроме опытов… Он отшатывается, внезапно понимая, что происходит, что ее уже не спасти. Еще минута, и он бы остался там же. Вражеские отряды. Бежать, бежать как можно дальше, спотыкаясь и не оглядываясь. Сердце почти заходится, и эта боль не дает ему упасть и гонит вперед. Дальняя часть сада. Здесь почти царит тишина по сравнению с остальным, – просто никто не знает, что тут находится дополнительный выход. Он слышит, как рушится стена, и бросается в потайной проход, слыша, как вражеские отряды радостно кричат: «За Хардланд! За Хардланд!» За Хардланд. Эти слова, кажется, будут преследовать его всю жизнь. *** – Добро пожаловать в Хардланд, – король улыбается, а Бруно привычно, невозмутимо вежливо отвечает ему, как подобает по правилам этикета. Он понимает, что это король не имеет отношения к тому, что творилось столько лет назад. Он скорее всего и забыл о том, что такое вообще было, но это не умаляет рану Бруно. Просто она пока не так ярко болит. Хардланд, он находится в самом центре Хардланда, в его столице, и планирует навести здесь порядок, что был в его родной стране. – Значит, алхимия под запретом? – думает он, уже предполагая, где устроит свою лабораторию. Прямо в центре страны. Прямо под носом у короля. Сосредоточение алхимии в доме главного борца с запрещенной дисциплиной. Месть, и вправду, с годами становится только выдержаннее. – Я хочу вас представить еще кое-кому. Принцесса Сильвия, моя дочь. Это – господин Гленинг, королевский врач. Светлые волосы, пристальный взгляд, Бруно едва смог невозмутимо поклониться ей в ответ. Похоже, мстить он будет не только с помощью алхимии. Без сомнения.